Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - Александр Сладков

– ???

– Мы его волочем! Смотрю – очнулся! Зашевелился! Я ему говорю: «Большой, сахар будешь? Глюкоза!» Он говорит «давай». Потом чую запах… А он, скотина, лежит на палатке и курит! Нашел шерпов!!!

– Над бы его поднять… Не сдох бы он там… Эй, Большой!!!

Шорох. Метрах в десяти Большой на карачках выползает наверх. Молча уходит.

– Во блин! Еще обиделся!

Всё ближе к апокалипсису…

Они уходят дальше, а я ложусь на спину. Ноги в сапогах облокачиваю на ствол огромной сосны. Вот если б меня понесли… Я бы даже сахар брать не стал… Курсанты россыпью обходят меня и мое дерево. Десятки, сотни курсантов. Ничего, догоню…

– Штундера, псамое, не видал?

Надо мной нависает багровое лицо взводного.

– Неа…

– Вставай, давай…

Мандрико уходит. За его спиной болтаются два «АКМа». Я остаюсь лежать с закрытыми глазами.

– Эй, Слон! Подъем! Не спи, замерзнешь!

Охотников Коля. Хорошо быть таким. Фигура – скелет, перетянутый жилами. Правда, с лицом не повезло. Вылитый Петр Мамонов. Группа такая в Москве есть, называется «Звуки Му»… Так вот их лидер…

– Давай-давай! Пойдем! Держись потихоньку за нами.

Еле передвигаем ноги. Наша микрогруппа: я, Охотник, Левкин и Джикирба.

– Ребят, попить нет ни у кого? Я свое еще вначале выпил…

– Откуда…

Ещё ближе…

И вдруг. Оазис посреди Сахары, подарок судьбы. Перед нами поляна. На ней «Москвич» ядовито-желтого цвета. Капот поднят. Рядом одеяльце расстелено. Папа с мамой сидят. Детки малые. Мальчик и девочка. На одеяльце провизия и… Квас, лимонад, даже молоко в бидончике. И мы, четыре морды с «калашниковыми», молча, как хулиганы, окружаем весь этот достархан. Берем, не спрашивая. Выливаем в себя все жидкое. Захлебываясь, икая… Гражданские на нас смотрят широко раскрытыми глазами. Столбняк. Даже дети не плачут. Курсант Джикирба подходит к машине. Заглядывает под капот. Выламывает белый пластмассовый бачок с жидкостью для обмывания стекол. По очереди выливаем его содержимое на свои головы. Левкин бросает бачок на траву. Без единого слова уходим… Политработнички. С большой дороги.

Привал. А что, командиров нет, когда хотим, тогда и объявляем. Десятый раз перематываю портянки. Вид у них, мягко говоря, несвежий. Кряхтя, с усилием натягиваю на распухшую ногу мокрый от пота сапог.

– Охотник, кхе, кхе… Мы хоть правильно идем?

– А я знаю? Мы с утра, как выясняется, шли не туда!

Отдыхаем в тени под кустом. Мимо следуют курсанты. Группами и поодиночке. Офицеры идут. Вид у них независимый, будто все ни при чем! Заманили нас в лес и бросили… Считай, на произвол судьбы. Ни один не скажет: «А ну, парни!!! Чего нос повесили? Давайте-ка соберемся! Чего скисли? А ну хвост трубой! Держись за мной! У кого есть силы – помогаем товарищам! Идем спокойно, сообща!» Куда там… Сами бредут еле-еле.

Жидкость, которой с нами любезно поделились гражданские два часа назад на поляне, из нас давно испарилась. Мы опять алчем влаги! И снова подарок судьбы. Снова оазис. Вернее, какая-то чудом не высохшая лужа в лесу.

– Блин, из чего пить-то? Не сурпать же, как чай из блюдца…

– Стой, парни! Есть у меня…

Охотник вытягивает из кармана большой прозрачный целлофановый пакет. Ого, дефицит. Он протягивает им, как неводом, по дну лужи. Так, Джекирба, Левкин… Когда глотает Охотник, солнце бьет лучиком прямо в пакет. Я вижу, как в мутной воде мелькают белые червячки. Их много. Принимаю пакет у Охотника. Допиваю все до конца. Хрен с ним…

Лес густеет. Все чаще попадаются лиственные деревья. Впереди шум голосов. Выходим. Мама моя, ручей! На огромной поляне – пара сотен курсантов. Вповалку на сочной траве. Кто спит, кто загорает. Я на цыпочках подхожу к ручью. Мне кажется, что он исчезнет, если спугнуть. Счастье… Медленно встаю на колени. Автомат съезжает со спины и больно бьет меня дульным тормозом-компенсатором по макушке. Пилотка падает в воду, уплывает. Не обращаю внимания. Полностью погружаю лицо в прохладную воду. Пью, пью, пью! Нехотя вынимаю голову. Фыркаю, дышу глубоко. Блин, как боевой конь на перегоне. Поворачиваю голову – слева, вверх по ручью человек десять курсантов, одновременно, выпятив центр тела, бьют в воду тугими желтыми струями. Усиливают поток ручья. Их моча ярко блестит на солнце, переливается. Мне плевать… Я снова опускаю голову в ручей. Вода пополам с курсантской уриной нежно омывает мой раскаленный череп. Это счастье…

– А это что за волосатая обезьяна?! А ну засунь себе шланг в жопу!!!

У курсанта Папшева хорошее настроение. Он, собственно, ни на кого не ругается. Так, выплескивает положительные эмоции. Ему посчастливилось не участвовать в «марше смерти». Человек, поливающий себя водой из шланга в нашем казарменном умывальнике, медленно поворачивается. Если б это оказался граф Дракула, эффект был бы гораздо мягче. Гораздо… «Волосатая обезьяна»… У Штундера нет кличек, прозвищ, погонял. Его фамилия ужаснее самых страшных имен. Курсант Папшев не ждет. Он испаряется…

А я на марше не сдюжил. Меня сняли с дистанции и отправили в КВАПУ на медицинской «таблетке». На «уазике». Меня и Фэна. А причина в том, что я снял сапоги и решил чуть пройтись босиком. По корням и шишкам. Ноги немного распухли. Немного… Увеличились всего раза в два. Сапоги на них уже не налезали. А Фэн… У него более романтическое расстройство. Фрикционы. Ну, в смысле, промежность… Яйца, короче, натер.

Мы попали в училище за час до батальона. Потом Штундер пришел. И вот я вижу, как наши «минуса» заруливают в ворота.

Я-то уже помылся. Пришел в себя. Смотрю – и плакать хочется. Четыреста мокрых, смертельно усталых курсантов заходят на плац.

– Строиться, батальон!!!!

– Становись!!!

Курсанты через одного теряют сознание в строю. Падают.

– Ложись!!! Сдать оружие!!!

Батальон падает. Прямо на асфальт. Дневальные ходят, собирают автоматы, пулеметы, гранатометы.

– Встать!

Батальон лежит.

– Встать!!!

Кое-кто поднимается. На плацу мечутся две медсестры. Откачивают тех, кто в обмороке. Суют курсантам в нос вату с нашатырным спиртом. Те в ответ дергаются, как кони от удара хлыстом. Вскакивают, тупо оглядываясь по сторонам.

Санчасть забита. Батальон вместо сапог носит тапочки. Боевая готовность, блин, на нуле.

Летняя сессия. Все сдал. Все! Остался экзамен по истории СССР. Майор Черепанов. Эх, майор, дорогой ты мой майор… От тебя зависит, увижу я родное Монино через несколько дней или нет. Упаду в объятия мамы с папой или буду метаться с зачеткой по КВАПУ, как раненый кабан. Пока не пересдам эту долбаную историю…