Под грузом улик - Дороти Сэйерс

— Глупый мальчишка, — заметила герцогиня, — нашел из-за чего нервничать. Кстати, тебе пора принимать лекарство. Будьте любезны, мистер Паркер, позвоните в колокольчик.

Мистер Паркер молча повиновался. Мэри бесшумно приблизилась к брату и остановилась рядом.

— Питер, почему ты считаешь, что это сделал он? — промолвила она.

— Что сделал?

— Выстрелил… в тебя… — прошептала она еле слышно.

Появление мистера Бантера с холодным компрессом слегка разрядило напряженность атмосферы. Лорд Питер залпом проглотил снадобье, позволил поправить себе подушки, измерить температуру, сосчитать пульс, поинтересовался, нельзя ли ему съесть яйцо, и закурил сигарету. Мистер Бантер удалился, присутствующие расположились в более удобных креслах и почувствовали себя счастливее.

— Ну, старушка Полли, — произнес Питер, — не надо расстраиваться. Я случайно наткнулся на этого Гойлса вчера в вашем Советском клубе. Я попросил мисс Таррант представить меня, но как только он услышал мое имя, то тут же сделал ноги. Я бросился за ним, намереваясь всего лишь побеседовать, но тут этот идиот остановился, разрядил в меня свою пушку и был таков. Глупее не придумаешь. Мне было известно, кто он такой. У него не было ни малейшей возможности скрыться.

— Питер… — страдальческим голосом промолвила Мэри.

— Послушай, Полли, — ответил Уимзи. — Я все время думал о тебе. Честное слово. Я бы не стал его арестовывать. Лично я не предъявлял ему никакого обвинения — не правда ли, Паркер? Что вы сообщили в Скотленд-Ярде, когда были там сегодня утром?

— Просил задержать Гойлса как свидетеля по ридлсдейлскому делу, — медленно ответил Паркер.

— Ему ничего о нем не известно, — упрямо повторила Мэри. — Его даже рядом не было. В этом он совершенно невиновен!

— Ты так думаешь? — без оттенка юмора переспросил лорд Питер. — Зачем же тогда громоздить всю эту ложь, чтобы выгородить его, если он невиновен? Не слишком сходятся концы с концами, Мэри. Ты знаешь, что он там был, и подозреваешь, что он виновен.

— Нет!

— Да, — возразил Уимзи, удерживая ее своей здоровой рукой и не давая ей отойти. — Мэри, ты задумывалась над тем, что ты делаешь? Ты лжесвидетельствуешь и ставишь под угрозу жизнь Джералда только для того, чтобы укрыть от закона человека, которого сама подозреваешь в убийстве своего жениха и который, вне всяких сомнений, пытался прикончить меня.

— Такое давление на свидетельницу абсолютно недопустимо! — с мученическим видом воскликнул Паркер.

— Не обращай на него внимания, — продолжил Питер. — Неужели ты действительно считаешь, что поступаешь правильно, Мэри?

Девушка с беспомощным видом пару минут смотрела на своего брата. Питер отвечал ей подбадривающим взглядом из-под своих бинтов, и вызывающее выражение мало-помалу начало исчезать с ее лица.

— Я скажу правду, — наконец промолвила Мэри.

— Умница, — промолвил Питер, протягивая руку. — Прости меня. Я знаю, что тебе нравится этот тип, и мы с Паркером по достоинству оцениваем твое решение. Это правда. Ну, вперед, старушка, а вы записывайте, Паркер.

— Вся эта история с Георгом началась очень давно. Ты был тогда на фронте, Питер, но, думаю, тебе говорили — и, конечно, выставили все в наихудшем свете.

— Я бы не стала этого утверждать, милочка, — вставила герцогиня. — Я, по-моему, сказала Питеру, что нам с твоим братом не понравился молодой человек, несмотря на наше краткое знакомство — если ты помнишь, мы не часто с ним виделись. Он явился без приглашения на выходные, когда в доме было полным-полно народа, и, похоже, не заботился ни о чьем удобстве, кроме собственного. И ты же сама, моя милая, сказала, что он был совершенно необоснованно груб с бедным старым лордом Маунтвизлом.

— Он сказал ему то, что он думает, — возразила Мэри. — Конечно же, бедному лорду Маунтвизлу трудно смириться с тем, что современное поколение привыкло серьезно дискутировать со старшими, а не просто ворковать с ними. Когда Георг высказывал свое мнение, он считал, что это обычный аргумент в споре.

— Ну конечно, только посвященные могли принять огульное отрицание всего, что говорил несчастный старик, за аргументированный спор, — заметила герцогиня. — Единственное, что я сказала Питеру, насколько я помню, что, на мой взгляд, манеры мистера Гойлса лишены изысканности, как его взгляды — независимости и самостоятельности.

— Лишены независимости и самостоятельности? — воскликнула Мэри, широко раскрыв глаза.

— Да, дорогая, я так думаю. Обо всем этом не впервые задумываются, и люди нередко выражали свои мысли в куда как более интересной форме, как сказал папа — или это был кто-то другой? А вы нынче чем хуже выражаетесь, тем достойнее вас считают, хотя вы не говорите ничего нового. Как Браунинг и все эти странные метафизики — никогда не разберешь, кого они на самом деле имеют в виду — свою возлюбленную или Святую церковь, — все так высокопарно и возвышенно, ничего общего с прелестным святым Августином… Сомневаюсь, чтобы в его времена устраивались ежегодные благотворительные распродажи и чаепития в церковных приходах — по-моему, мы сегодня под миссионерством понимаем что-то совсем другое — он-то хорошо в этом разбирался: помните историю с мандрагорой? А! Вспомнила это слово — манихейство. Как же его звали? Случайно, не Фауст? Или я путаю его с оперным персонажем?

— В общем, как бы там ни было, — продолжила Мэри, не пытаясь расшифровать ассоциативную вязь мыслей герцогини, — Георг был единственным человеком, которого я любила, и он им остается. Правда, все нам представлялось таким безнадежным. Может, ты, мама, и не говорила о нем ничего особенного, зато Джералд говорил массу ужасных вещей!

— Да, он сказал ему то, что он думает, — проговорила герцогиня. — Знаешь, современному поколению свойственно это. И я согласна с тобой, дорогая, что непосвященному уху это может показаться довольно грубым.

Питер улыбнулся, а Мэри невозмутимо продолжила:

— У Георга попросту не было денег. Он действительно так или иначе все, что у него было, отдал лейбористской партии, а потом еще и лишился службы в Министерстве информации: там сочли, что он слишком симпатизирует зарубежным социалистам. Это было страшно нечестно. Как бы там ни было, он не был в этом виноват; а Джералд повел себя по-зверски и заявил, что, если я окончательно не порву с ним, он прекратит высылать мне деньги. Так что я была вынуждена это сделать, но, естественно, это никак не повлияло на наши взаимные чувства. К чести мамы, должна сказать, что она вела себя более достойно. Она обещала помочь нам, если Георг устроится на работу; но если бы он устроился на работу, мы бы уже не нуждались в помощи!

— Но, дорогая моя, не могла же я настолько оскорбить мистера Гойлса, чтобы предложить ему жить на содержании у собственной тещи? — изумилась герцогиня.

— А почему бы и нет? — откликнулась Мэри. — Георг считает смешными все эти старомодные представления о собственности. К тому же, если бы ты дала мне, это были бы мои деньги. А мы убеждены в том, что мужчины и женщины равны. Почему кто-то один все время должен быть кормильцем?

— И все же, — возразила вдовствующая герцогиня, — я не могу себе представить, чтобы мистер Гойлс согласился жить на незаработанные деньги, тем более что наследственная собственность порицается им.

— Это софистика, — не слишком убедительно заметила Мэри. — Тем не менее, вот так обстояло дело, — поспешно добавила она. — Потом, после войны, Георг уехал в Германию изучать там проблемы труда и социализма, и, казалось, нас ничего не ждет. Поэтому, когда появился Денис Каткарт, я сказала, что выйду за него.

— Зачем? — спросил Питер. — Мне всегда казалось, что он тебе ничуть не подходит. Я хочу сказать, он был тори и занимался дипломатией, насколько я понимаю, — так сказать, совершенно буржуазный тип, — я думаю, между вами даже ничего общего не было.

— Да, но его совершенно не волновали мои убеждения. Я попросила его дать обещание, что он не будет надоедать мне приемами и дипломатами, и он пообещал, он сказал, что я смогу жить как угодно с одним условием, чтобы я его не компрометировала. Мы собирались переехать в Париж и вести совершенно независимый друг от друга образ жизни, не обременяя друг друга. Уж, по крайней мере, лучше, чем оставаться здесь, выйти за кого-нибудь из нашего круга, участвовать в благотворительных базарах, смотреть поло и принимать принца Уэльского. Поэтому-то я и согласилась выйти за Дениса: я не испытывала к нему никаких чувств, впрочем, как и он ко мне. Я поступила так, чтобы меня оставили в покое!

— И Джерри не возражал относительно наследства? — поинтересовался Питер.

— О нет. Он не считал Дениса большой находкой — как бы я хотела, чтобы Джералд не был таким вульгарным, таким прямолинейным в этом ранневикторианском духе. Но после Георга, заявил он, ему остается лишь благодарить небо, что мой выбор не пал на нечто еще худшее.