Адвокат. Судья. Вор (сборник) - Андрей Константинов

– Яша!

Золотой отвел Витька сначала в парикмахерскую, потом в баню, а потом приодел пацаненка. Через несколько часов Витька было уже не узнать – исчез хулиган из подворотни 13‑й линии, а вместо него появился пай-мальчик с плаката…

Яша обучал парня премудростям воровского дела постепенно и тщательно. «Практику» Витек проходил на пьяных работягах, толпящихся у пивного ларька на 17‑й линии напротив никогда не пустовавшей бани.

Через три месяца такой практики Золотой уже возил с собой в трамваях вихрастого почтительного отличника в пионерском галстуке, а через шесть месяцев начал брать Витька в Гостиный двор, где у Золотого было откуплено место у Коли-Черного, «державшего» Невский проспект. Работали Витек с Яшей на пару: Витек «щипал» карманы трудящихся, а Золотой прикрывал его на случай, если терпила[26] вдруг что-то заметит.

«Запалился» Витек неожиданно, запустив однажды руку в карман какому-то придурочного вида «интеллигенту» в очках и шляпе. Он вдруг почувствовал, что вытащить обратно ее не может. В ладони и запястье впилось что-то острое, как оказалось позже – рыболовные крючки, пришитые к внутренности кармана.

– Попалась рыбка, – без всякого злорадства, а скорее даже с какой-то грустью сказал «интеллигент», снимая очки. Этот «интеллигент» был хитрым и ушлым опером, ведущим отлов карманников в Гостином дворе.

Витек беспомощно оглянулся, но искать Яшу и надеяться на его помощь было нечего – в тот день Витек решил поработать один, посчитав, что запросто может обойтись без Золотого, который всегда забирал у него девяносто процентов добычи в общак – для пенсии, как он говорил. На самом деле Яша складывал денежки в какие-то одному ему известные тайники.

Золотой узнал о провале Витька только через пару дней.

«Жадность фраера сгубила», – так откомментировал Яша посадку Витька. И ошибся. Первая ходка[27] не сгубила и не сломала паренька, а стала лишь начальной ступенькой в его стремительной воровской карьере. Лагерную жизнь Витек переносил стойко. Быстро усвоив три заповеди – «не верь», «не жалуйся» и «не проси», он сдал экзамен на выживаемость тем, что однажды втихую придушил полотенцем спящего кумовского[28]. Администрация доказать ничего не смогла, однако сделала все, чтобы Витек хлебал лагерную баланду как можно дольше. Позже, уже после перевода во «взрослый» лагерь, Витька приблизил к себе известный вор Дядя Вася, который и окрестил паренька Антибиотиком.

Второй срок Антибиотик начал мотать в самом начале шестидесятых, глупо сгорев на квартирной краже. Вернувшийся неожиданно в свою квартиру двухметровый амбал-хозяин долго бил щуплого жулика, а потом одел ему мешок на голову и отнес воришку в милицию.

На втором сроке Антибиотик на всю жизнь усвоил еще одну премудрость. «Работать нужно в коллективе, – учил его вор из Казани Рашпиль. – Хочешь работать один – иди за станок, станешь воровать – работай с людьми».

Вернувшись в Ленинград в 1967 году, Антибиотик сошелся с Сашей-Бешеным, грозой Петроградской стороны. Бешеный уже сам на дело не ходил, имел большие деньги от своих ребят за «пивников» – обложенных оброком торговок и торговцев пивом. Они предпочитали не портить отношения с Бешеным, потому что непонятливые как-то очень уж быстро гремели в ОБХСС. За Сашиной спиной поговаривали, что он имеет своих ментов в доле, хоть это и противоречило воровским понятиям. Впрочем, в те лихие времена менты так жали воров, что устроить Бешеному правилку на законном сходняке было просто некому. Антибиотик быстро понял, что ему в одной берлоге с Сашей будет тесновато, и начал постепенно окружать себя молодыми людьми спортивного склада и с малыми мозгами. Эти спортсмены неплохо работали на братву, но абсолютно ничего не понимали в тонких кружевах интриг «воровской масти». Этого от них и не требовалось, вполне достаточно было тупой преданности и исполнительности.

После того как Бешеный трагически погиб в автомобильной катастрофе, Антибиотик возглавил их общее дело, уже не деля власть ни с кем. Вскоре он, однако, столкнулся с теми же проблемами, что, видимо, и Бешеный в свое время. Без прикрытия ментов дела делались плохо. Поэтому Виктор Палыч, как стали его к тому времени называть, был вынужден отчислять около сорока процентов доходов ментам. Бизнес у него, кстати говоря, был уже совсем немалым, потому что кроме «пивников» Антибиотику постепенно начали платить проститутки, валютчики и организаторы подпольных цехов по пошиву «фирменной» одежды.

Среди оставшихся питерских воров трепыхнулся нехороший слушок, что-де ссучился Антибиотик, с мусорами[29] трется, но самые говорливые быстро легли под асфальт реконструируемой дороги Ленинград – Выборг, и слушок этот умер сам собой… Постоянные «вложения» в правоохранительную систему давали свои результаты – не всегда, но часто обвинения, предъявленные людям Антибиотика, отлетали от них, как масло от тефлонового покрытия. Виктор Палыч «рос», постепенно «росли» и его друзья в милицейской форме. Самого Виктора Палыча все чаще можно было встретить в компании артистов, художников, эстрадных знаменитостей и крупных хозяйственных и торговых работников.

Все чуть не рухнуло в начале восьмидесятых, когда Виктор Палыч вошел в долю на крупное дело с поставками репчатого лука на черный рынок. А ведь не хотел он в это дело влезать, сердце беду чуяло, слишком много было посвящено в суть аферы партийно-торговых фраеров, вот где-то и «протекло»… Аресты в Ленинграде пошли один за другим, Виктор Палыч метался по городу, как загнанный зверь, понимая неизбежность «вышки» в случае провала. Спасли его как раз те самые отчисляемые ментам сорок процентов. Но спасение обошлось дорого. Антибиотику пришлось пожертвовать почти всей своей пристяжью (из его ближайшего окружения до суда не дожил никто: одни были убиты при задержании, другие «кончали с собой», третьи умирали от инфарктов или астмы…) и большей частью накопленных сбережений. Кроме того, Виктор Палыч был вынужден законсервировать всю свою агентуру, прекратить активную деятельность и лечь на дно. Виктор Палыч женился, взял фамилию жены и переехал в Пушкин, тихий пригород Ленинграда. Жена его была директором мебельного магазина. В этот магазин, кстати, приезжали за мебелью люди из разных городов. Почему-то здесь дефицитные гарнитуры появлялись намного чаще, чем во многих магазинах Ленинграда. Супруга Виктора Палыча прожила после свадьбы недолго, однажды ее нашли в собственном кабинете с остановившимся сердцем. На похоронах Виктор Палыч безутешно рыдал и клялся продолжить дело супруги. Он и в самом деле вскоре перешел работать в мебельный магазин, где за полтора года прошел путь от продавца до заместителя директора. Жил Виктор Палыч скромно и тихо и лишь в начале 1984 года почувствовал, что пришло время выходить из подполья.

…Виктор Палыч вынырнул из своих воспоминаний и сосредоточился на изучении личного дела Челищева. Перелистывая спрессованную казенным языком в сухую справку жизнь Сергея, Виктор Павлович пытался услышать много раз выручавший его голос интуиции… и не слышал ничего. Это и тревожило его, и разжигало любопытство. Антибиотик устало откинулся в кресле и в который раз начал анализировать складывающуюся ситуацию. Так он долго сидел совершенно неподвижно, и лишь подрагивающие веки свидетельствовали о том, что он не спит. Наконец он открыл глаза, потянулся и негромко пробормотал:

– Случайности… Совпадения… В ментовке бы в такое не поверили… И Бог с ними, с убогими.

С этими словами Антибиотик, вероятно, приняв окончательное решение, начал неторопливо переодеваться к ужину.

…Званый ужин прошел как нельзя лучше. В маленьком уютном ресторанчике на Охте Виктор Палыч, Сергей и Катя заняли отдельный кабинет, обстановка которого навевала ностальгические мысли о дореволюционном величии России. Кабачок назывался «У Степаныча», и прислуживал за ужином лично хозяин, давший заведению для названия свое отчество. Вернее, он не прислуживал, а курировал прислуживание, подгоняя двух вышколенных бесцветных официантов. Сергей вдруг вспомнил где-то читанное: «Высший класс официанта заключается в том, чтобы его не было заметно». Официанты этому требованию соответствовали вполне, а вот Степаныч суетился, демонстрировал показное рвение, шустрил, пока Антибиотик, поморщившись, не сделал знак рукой. После этого и Степаныч, и официанты словно под землю провалились.

Как ни странно, оказалось, что скованнее всех за столом чувствовала себя Катерина. Она напряженно молчала, ела мало и быстро переводила взгляд с одного мужчины на другого, словно наблюдала за партией в пинг-понг.