Сочинения - Валерий Брюсов

Но трудно Льва не следовать примеру,

Когда противник наш уж чересчур нечист!

<1916>

Иногда хорошо и отрадно

Знать, что сжали четыре стены

Жизнь твою, с ее пылкостью жадной,

И твои, слишком буйные, сны.

За окном – тот же город стозвонный, —

Спешный бег неумолчных авто,

Но к тебе, в твой покой потаенный,

Не проникнет бесцельно никто.

Как утес, весь и в пене и в шуме,

Неподвижен, и строг, и высок, —

Ты, в приюте свободных раздумий,

В самой ярости толп, – одинок.

Светы полдня, полночные тени,

Ряд мечтами обвитых часов…

И скользят вереницы видений,

Лики бывших и жданных годов.

Это – памяти путь беспредельный,

Это – встреча всех тех, кто ушли,

Это – бред беспечально-бесцельный

О палящем восторге земли.

И спокойных раздумий зарницы

Озаряют крутящийся сон;

Совесть судит; заплаканы лица;

Знаю: кто-то без слов осужден.

Кто-то… Может быть, я… Ну так что же!

Это час пересмотра годин.

Как тебе благодарен я, боже,

Что на время – в тюрьме и один!

1916

Лечебница доктора Постникова

Молитва

Отче! полмира объемлешь ты тенью,

Звезды ведешь и луну в небесах,

Даруй покой моему утомленью,

Дай успокоиться в сладостных снах.

Се – отрекаюсь от помыслов злобных,

Се – осуждаю все, в чем погрешил.

Дай мне во снах, тихой смерти подобных,

Ведать покой безмятежный могил.

Злое видение ложа да минет,

Да не предстанет мне облик в крови.

В час же, когда светы первые кинет

Солнце Твое, – Ты меня оживи!

1916

В круженьи жизни многошумной,

В водовороте наших дел,

Я – ваш! и этот мир безумный —

Мной вольно избранный удел.

Люблю призывы телефонов,

Истлевшей проволоки блеск,

И над рекой гудков и звонов

Пропеллера внезапный треск;

Люблю я ослепленье сцены

И ресторанный пьяный свет,

Все эти вспышки, эти смены

Победно наступивших лет…

Люблю… Но что же сердце ранит,

Когда я вижу чаши роз,

Когда мечту, как сон, туманит

Над речкой свежий сенокос?

Зачем душа томленьем сжата

Здесь на отлогом берегу,

Когда вдали сереет хата

И стадо бродит на лугу?

Зачем так сладко в темной роще,

Где ландыш мраморный расцвел,

Где мыслям легче, думам проще,

Едва под сень ее вошел?

Кляните! прошлое мне мило,

Природа родины – близка…

Пусть скоро скажут: «Это было!» —

Люблю отшедшие века!

Гряди, что будет! Водопадом

Былую жизнь нещадно смой!

С неведомым пойду я рядом,

Но прошлый мир – он мой! он мой!

1916

Рдяность померкла за очерком гор,

Красок развеялся пестрый укор,

Все безразлично – восторг и позор…

В мире встречает уверенный взор

Только провалы да звездный узор,

Рано взлюбил я, люблю до сих пор

Строй беспредельных, незримых опор,

Держащих строго безмерный собор;

Мир беспросветен – как сумрачный бор,

Звезды-миры смотрят с неба в упор.

Чу! запевает невидимый хор,

Дарохранитель десную простер…

Mori [342] . To Роком решается спор…

Горе, что утра багряный костер

Бросит румянец на черный простор!

1916

Закат ударил в окна красные

И, как по клавишам стуча,

Запел свои напевы страстные;

А ветер с буйством скрипача

Уже мелодии ненастные

Готовил, ветвями стуча.

Симфония тоски и золота,

Огней и звуков слитый хор,

Казалась в миг иной расколота:

И такт, с певцом вступая в спор,

Выстукивал ударом молота

Незримый мощный дирижер.

То вал стучал в углы прибрежные,

Ломая скалы, дик и пьян;

И всё: заката звуки нежные,

Сверканье ветра, и фонтан,

Лепечущий рассказы снежные,

Крыл гулким стуком Океан!

<Декабрь> 1916

Баллада

Горит свод неба, ярко-синий;

Штиль по морю провел черты;

Как тушь, чернеют кроны пиний;

Дыша в лицо, цветут цветы;

Вас кроют плющ и сеть глициний,

Но луч проходит в тень светло.

Жгла вас любовь, желанье жгло…

Ты пал ли ниц, жрец, пред святыней?

Вы, вновь вдвоем, глухой пустыней

Шли – в глуби черной пустоты;

Месила мгла узоры линий;

Рвал ветер шаткие кусты.

Пусть горек шепот. Ты с гордыней

На глас ответил: «Все прошло!..»

Потом, один, подъяв чело,

Упал ты ниц, жрец, пред святыней?

Б саду блестит на ветках иней,

Льды дремлют в грезах чистоты.

Ряд фолиантов; Кант и Плиний;

Узоры цифр; бумаг листы…

Пусть день за днем – ряд строгих скиний,

Мысль ширит мощное крыло…

Познав, что есть, что быть могло,

Ты ниц упал, жрец, пред святыней?

Восторгов миг и миг уныний! —

Вас вяжут в круг одной мечты!

Всё – прах. Одно лишь важно: ты

Упал ли ниц, жрец, пред святыней?

1916

Вечерние пеоны

По широкому простору предвечерней синевы

Засияли, заблистали начертания созвездий,

И росинки задрожали по извилинам травы

Под зелеными огнями на задвинутом разъезде.

Ты мелькнула, проскользнула, подошла и замерла…

И я видел, в полусвете, ослепительном и белом,

Как тревожно, осторожно ты поникла и легла

На протянутые рельсы странно вытянутым телом.

Все дышало, опьянялось наступлением весны

Под магическим мерцаньем углубленного простора,

Но роптанье нарушало неподвижность тишины,

И зловеще возвышались разветвленья семафора.

И вонзался, и впивался неисчисленностью жал,

Доходя из отдаленья, ровно-вымеренный грохот,

Словно где-то, в океане, океан зарокотал,

Словно демоны сдавили свой невыдержанный хохот.

И два глаза, вырастая, словно молнии, прожгли,

И два глаза словно душу перерезали с разбега…

А Медведица сияла, непорочная, вдали,

И травинок трепетала опьянительная нега.

Римляне в Китае

166 г. Н. А

Все улицы полны народом,

Бегут и торговцы и воины…

Лишь там, где дворец, перед входом

Прибои толпы успокоены.

В столице Срединного Царства

Прибывших из-за моря чествуют.

Со свитой послы государства

Далекого медленно шествуют.

Вдоль лестниц до самой вершины

Сверкают стоцветные фонарики;

Стоят наверху мандарины,

Качая почетные шарики;

По стенам – дракон над драконом,

Причудливо свитые в кольчики;

Смеются серебряным звоном

Из всех уголков колокольчики;

Там – золото, перлы, алмазы;

Там – лики, страшнее, чем фурии;

И высятся странные вазы,

Роскошней, чем вазы Этрурии.

Послы, величавы и строги,

Приблизились к трону заветному;

Их длинные белые тоги

Блистают меж блеска стоцветного…

<1916>

В том сером доме, в этом переулке,

Когда мне было двенадцать лет,

Мы играли, по воскресеньям, в жмурки:

Две девочки, я и хмурый кадет.

Нам было по-детски весело;

Когда же сумрак разливал свою муть,

Мы в старые кресла, —

Отдохнуть, —

Садились по двое:

Я и Манечка,

Он и Танечка, —

Создание кроткое…

И мы в темноте целовались…

Какой анализ

Сумеет решить:

Можно ли в двенадцать лет – любить?

В тихом свете

Белеет окно.

И, быть может, другие дети

Там играют, как мы – давно!

И поцелуи,

Как струи

Тысячелетий,

Плывут,

Обращаясь во всплески

Минут…

До последних им плыть мгновений

Земли…

За окном, к занавеске,

Вот две тени

Подошли.

15 февраля 1917

Еще недолгий срок тебе рыдать, река,

В оковах ледяных безжизненной зимы!

Вот-вот уже весна спешит издалека —

И твой умолкнет плач, ты выйдешь из тюрьмы!

Освобожденная от роковых оков,

Ты смело зазвенишь в зеленых берегах,

Тогда на песнь твою, на твой свободный зов,

Свободно отзвуки откликнутся в лесах.

И майская лазурь, без тучки, вся в огне,

С улыбкой, над тобой заблещет с высоты,

А солнце по твоей сверкающей волне

Разбросит дивные волшебные цветы.

Прохладный, утренний, весенний ветерок

Твою безгрешную взволнует нежно грудь,

И, скромно, лилия, невинности цветок,

Наклонится к тебе, чтоб в лоно вод взглянуть!

Еще недолгий срок тебе рыдать, река,

В оковах ледяных безжизненной зимы!

Вот-вот уже весна спешит издалека —

И вновь свободна ты, и нет твоей тюрьмы!

1917

После неудачи

Надежды рухнули, как строй картонных домиков;

Желанья стелются, как с тусклых углей дым…

Мечты любимые, сонм трагиков и комиков,

Поспешно, в уголке, с лица стирают грим.

Душа затемнена, – пустой партер без зрителей!

Огни погашены, накинуты чехлы…

Статисты скромные, недавние воители,

Торопятся к дверям, мелькнув на миг из мглы.

Что ж дальше? Новые разыскивать трагедии,

Для новых mises-en-scene расчерчивать тетрадь?

Иль, выбрав наскоро в оставленном наследии

Все ценное, с узлом, как вору, убежать?