Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давно хотела такое с кем-нибудь сделать, – сказала Галя.
Затем недовольно закряхтела:
– А-а, жмут…
До Прасковьи донесся звук брошенного ружья. Некоторое время, пока тело Прасковьи корчилось в недолгой агонии, Галя стаскивала с себя ставшие ей маленькими сапоги. Затем Прасковья почувствовала нарастающий холод воскрешения, кровь и полиэтилен под ее спиной затрещали, замерзая, свежие ткани новой плоти, отрастая в ее продырявленной голове, выталкивали наружу попавшие в тело дробинки, сгустки крови, Прасковья ощутила, как быстро срослись кости ее черепа, как выросли зубы, как, будто молнией застегиваемые, соединились разрывы ее наверняка раздробленного в сущее смузи лица. Затем тело внезапно нагрелось, уверенно стукнуло и пошло сердце. Было сыро под спиной, под головой, между ног, на груди. Недовольно ворча, Прасковья попыталась усесться на том же месте, где ее застрелили, но там было скользко, и она перебралась на сухую часть клеенки.
– Спасибо, – сказала она Ивану Ивановичу. – Вы правда быстро…
Она попыталась вытереть липкое лицо рукавом.
Галя тем временем, испытующе глядя на Прасковью, подобрала ружье, переломила его, вытащила гильзу, бросила Прасковье, подула на пальцы.
– На память, – сказала Галя.
Этот патрон ушел практически впустую. Нельзя было сказать, что Галя сильно изменилась, Прасковье показалось, что все, чего они добились этом выстрелом, – слегка укоротившиеся рукава, слегка укоротившиеся штанины, из-под которых торчали ноги в хлопчатобумажных, таких же бордовых, как штанины, колготках с овальной вытянувшейся дырой возле правой пятки.
Кофта Гали и ее лицо были забрызганы кровью.
– Ты подальше отходи, а то прямо мясник, – посоветовала Прасковья хладнокровно.
Галя, слегка покачивая бедрами, прошлась до Василия, зарядила ружье, продефилировала обратно и снова выстрелила Прасковье в лицо.
«Господи боже, какая она ебанутая, – грустно думала Прасковья, посмертным взором посматривая в потолок. – Ей же лечиться надо. Интересно, я такой же стану, если столько же проживу?»
Итоги выстрела на этот раз были гораздо заметнее: штаны сидели на Галине так, что походили уже на модные в девяностые леггинсы, а кофта стала смотреться чем-то вроде топика, а лодыжки потолстели, невероятно удлинились, Прасковья окинула взглядом изменившиеся пропорции Галиного тела, не к месту вспомнила фильм «Возвращение в страну Оз» и нервно подумала: «Долбанный ты колесун».
– Ужас! – прокомментировала Прасковья, пока Галя шла в ее сторону и на каждом втором шаге подтягивала сползающие штаны.
Прасковья не стала уточнять, в чем заключается ужас, потому что только выстрела в ногу ей не хватало для полноты подвальных впечатлений, но все равно получила заряд дроби в середину туловища, а за ним мучительное умирание от обширного повреждения внутренних органов, пока вопящий отгнева и ужаса Василий не выдал Гале патрон для того, чтобы добить Прасковью. Полчаса затем Прасковью не спешили воскрешать, а, судя по всему, бегали вокруг Гали и орали на нее, упрекая, что ей взялись помочь, а она в очередной раз устраивает балаган.
– Я устраиваю балаган? Я? – кричала в ответ Галя. – Дайте мне одежду нормальную, а то я как клоун! Пусть эта сука перестанет ухмыляться! Приехала тоже! Кто ее просил? Я не просила! А если взялась помогать, так пусть прекратит насмехаться!
– Что тут у вас? – донесся до Прасковьи голос Ольги. – Ух, елки-палки!
Кажется, этот возглас относился и к тому, во что превратилась Галя, и к тому, что собой представляло Прасковьино тело. А может, к тому, что порохового дыма было в подвале как тумана на болоте Баскервилей.
В это воскрешение накатившая теплота сразу сменилась ознобом: Прасковья была мокрой с ног до головы, одежда ее была в клочья, джинсы так вымокли в крови, что бедра блестели и чернели, как туши моржей. Прасковья отползла к стене и предложила:
– Давайте дальше без фокусов.
Будто фокусы показывали все присутствующие в подвале.
Галя, что приближалась к ней в очередной раз, выглядела уже довольно взрослой для того, чтобы, накрасившись, выдавать себя за совершеннолетнюю. Конечно, сигареты и алкоголь ей не продали бы, но проникнуть на сеанс фильма 18+ шансы у нее были пятьдесят на пятьдесят. В любом случае Прасковья согласилась состарить ее еще на год, и отступать было неловко.
Затем Прасковья с час, наверно, как не больше, торчала в ванне. Сначала просто отмокла, затем вымылась несколько раз, а после этого принялась выковыривать дробинки из волос – последнее заняло у нее большую часть времени, и, конечно, все воспоминания о том, как она обнаруживала у себя вшей, разом выплыли наружу, это была парадоксально одновременная ретроспектива, где нашлось место бритью наголо, керосину, гребню, новым средствам; по тематической близости присоединились к этим воспоминаниям и воспоминания о клопах, плоских, как камбала, и блохах, плоских, как пираньи.
Устав ловить дробинки по одной, Прасковья догадалась наконец набрать полную ванну, а сама вылезла наружу, зажала нос и несколько раз побултыхала в воде головой, как шваброй в ведре.
Как ни странно, усталости не было. Прасковья так долго не выбиралась из города, что это путешествие воспринималось ей как отдых, точно так же, как почти ежегодная поездка поездом до Владивостока.
Иван Иванович, из вежливости дождавшийся, пока появится Прасковья, попрощался и стал собираться:
– На меня ведь внука оставили. Он мне, конечно, не родной, как понимаете, но все равно, пацан весь день один. Мне супруга голову оторвет, если узнает. Хотя, честно говоря, я разрываюсь, пару стаканчиков с Прасковьей я бы охотно пропустил…
Прасковье тоже не хотелось расставаться с Иваном Ивановичем, поэтому сразу же был придуман план: Прасковья ужинает у бесов, а затем заскакивает к Ивану Ивановичу и ночует у него («У меня сейчас просто ужас как много места! Хоть квартирник собирай, как в старые добрые времена!»), а утром к нему заскакивает Василий и увозит Прасковью в ее город.
Галя, как ни странно, вроде бы и всячески изображала нелюдимость, а на ужин с демонами осталась, смотрела на Прасковью если и не благосклонно, то вежливо, чуть приветливее, чем какая-нибудь кошка, когда, наевшись, щурится откуда-то сверху.
– Ну вот, – подытожил Василий. – Теперь можете быть уверены, что ваша Маша окажется на свободе, а ваш херувим выполнит свое обещание.
– А вы ждите Наташу, – сказала Прасковья. – Тир можно пока не драить.
Доставленная к Ивану Ивановичу Прасковья сердечно попрощалась с Ольгой и Василием, а они с ней – и тем более. Несколько раз по пути Прасковья извинялась, что не остается в гостях, оправдывалась тем, что с адекватными бесами она может поболтать и у себя, а нормальный херувим на вес золота, и хочется поболтать с таким, когда еще будет возможность.
– Да ладно! – весело отвечали бесы по очереди. – Для
