Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников

Сначала Наташино тело стало корежить от сгустившегося вокруг мороза, кожа на ее лице пошла несколькими крупными трещинами, из сугроба высунулись локоть и колено, после чего холод стал настолько сильнее, что саперная лопатка внезапно покрылась плотным слоем инея, а ель, под которой лежала Наташа, возмущенно затрещала. Снег возле трупа с шуршанием распался на отдельные снежинки и раскатился по сторонам, как бусы, обнажив множество мелкого лесного мусора: еловые иглы, чешуйки коры, шишки. Труп Наташи осел, но трещины на ее лице стали стремительно зарастать, кожа из зеленоватой стала белой, особенно заметно это было на губах.

Со звуком мягкой колотушки, осторожно ударившей в огромный барабан, пришла волна пронизывающего тепла, от которого по спине Прасковьи сразу потек скользкий пот, снег вокруг Наташи мгновенно растаял, с корней ели потекла вода. Лицо Наташи порозовело, она вздохнула, открыла глаза, сказала: «Наконец-то!», быстро встала и принялась стаскивать с себя сырую одежду, продырявленную пулями в нескольких местах. А Прасковья уже расстегнула рюкзак прямо на спине Сергея, бросила ей в руки полотенце.

Наташа сбросила сапоги, стащила с себя совсем уже всё, перепрыгнула на расстеленную туристическую пенку, принялась обтираться и тут же подставляла ноги, руки, голову под натягиваемые на нее торопливыми всеми подряд шерстяные носки, шерстяные штаны, две кофты, пальто, шапку, шарф. В суматохе даже не заметили, как материализовался Наташин гомункул, просто в какой-то момент Прасковья оглянулась на оранжевое пятно среди елей, а там уже стоял мальчик в куртке и шапке апельсинового цвета.

– Так, ну вроде норм, – сказала Наташа, когда ее подвели к костру, хотя и слегка тряслась то ли от озноба, то ли от злости. – Только этих козлов осталось наказать, и порядок. Сколько дней прошло? Суды уже работают?

Это Наташа говорила будто бы костру, а когда посмотрела наконец на Прасковью, то прищурилась и заявила:

– Ты тоже, подруга, выглядишь неважно, честно говоря. Будто тебя саму несколько раз убили. Что вообще творилось, пока меня не было? Это что, букет? Херувимов целая делегация… Сколько дней прошло? Я на третьей, на четвертой ночи, как всегда, сбилась.

Если Прасковью черти пристроили диспетчером в свой таксопарк, то Наталье в середине девяностых предложили работу диджеем на местном радио, смены у нее были только ночные, качество звука было аховое, она представлялась одним и тем же именем и ставила песни. С появлением стабильного интернета в начале двухтысячных ей предложили выпускать одну из тех городских газет, которые выходили с непонятной периодичностью и бесплатно попадали в почтовые ящики. Наталья бессовестно копипастила из интернета лунные календари для садоводов, иллюстрации, проекты законов, посвященных изменениям в пенсионном законодательстве, кулинарные рецепты и хитрости народной медицины. В предвыборные времена газета превращалась сразу в несколько газет под знаменами разных депутатов, и Наташа вела фальшивую идеологическую войну сама с собой. К ней охотно обращались, потому что она брала дешево. Журналистка из нее была так себе, но эта профессия все же накладывала свой отпечаток. Наташа, задавая вопросы, разве что диктофон не доставала, а так все было при ней: и хищноватый блеск в глазах, и энтузиазм, и бесцеремонность, и ощущение, что в спине у нее есть крышка, а под этой крышкой – огромная батарейка «Энерджайзер». Херувимы, любящие неспешность, недолюбливали ее за это, а еще за то, что, получив свое, она, как правило, исчезала, не заплатив ответной какой-нибудь услугой или хотя бы пузырьками со спиртом. При этом, Прасковья знала, херувимы относились к Наташе с бо́льшим уважением, чем к Прасковье. Насколько Прасковья понимала, херувимы считали, что то, что можно делать Наташе, а именно – все это кидалово, равнодушие, обман, – во всем этом было что-то роковое, как в Настасье Филипповне, а у Прасковьи этого рокового не имелось. Прасковья была просто своим пацаном или что-то вроде. Какой капустный пирог? Какие три розы? Если бы Наташа оказала услуги двум городам, терпя противного Сергея, и херувимы решили бы ее за это отблагодарить, то придумали бы подарок поизысканней (Прасковья, правда, вообразить не могла, какой это должен был быть подарок). Впрочем, неизвестно, херувимы Наташу побаивались, предпочитали держаться от нее подальше.

Узнав про Галину, Наташа сразу сказала:

– Ну нет, извини. Ей надо, пусть сама сюда и едет. Я в эту глухомань не потащусь.

Взяв у Прасковьи телефон, она позвонила своему другу, черту Артуру, который был ей под стать – эдакий тоже франт и роковой молодой человек среди демонов, – вызвала его, после чего пояснила:

– Сколько, считай, не ела нормально, в холодильник можно не заглядывать. А так сгоняю Артурчика до Екабэ, пусть разорится на стейк.

Когда Прасковья поняла, что Наташи с ними не будет, то стала зазывать Гошу и Колю поехать обратно в город вместе, и они вроде оживились, но Сергей пояснил:

– Она с Надей, с демоном, а вы решили, что на такси?

И херувимы поскучнели, решительно отказались, так что пришлось поуговаривать их еще и у дороги, но это было бесполезно: неодобрительно косясь на Сергея, возможно и упрекая его, потопали к ближайшей автобусной остановке.

– Жаль, – сказала им вслед Прасковья.

– Ну вот так! – развел руками Николай.

В ожидании Артура залезли в машину к Наде, причем Наташа запрыгнула на переднее пассажирское кресло.

– Вообще-то тут Прасковья сидела до тебя, – не стал молчать Сергей.

– И что? – недоуменно обернулась к нему Наташа. – Я же сейчас все равно вылезу, освобожу…

– Да то, – продолжал Сергей, – не подумала даже и не спросила.

– Господи, пустяки какие! – упрекнула его Наташа, отвернулась, и Сергей вместо того, чтобы возразить, покраснел, как школьник, которого осадил любимый учитель.

Сергею, быть может, мешала не только бесцеремонность Наташи, а то, что его оттеснили от открытого окна, он замешкался и оказался посередине между Прасковьей и Наташиным гомункулом.

Прасковью же волновало не то, кто где сидит, а слова Наташи насчет суда.

– А ты правда собираешься с теми подонками судиться? – спросила она. – У меня насчет них совсем другие планы.

– Конечно, собираюсь! – уверенно заявила Наташа. – Привлеку юристов из чертей. У них в машине мои следы, кровища, даже если они и попытались ее отмыть, все равно что-нибудь осталось. Только так затаскаем этих двух педерастов. Может, и до тюрьмы доведем.

– А как ты планируешь вести судебный процесс, если у тебя линька раз в несколько месяцев? – спросила Прасковья. – Другие документы, другое все. Даже ребенок другой.

– Да сглажу его, этого козла, соцсети, – объяснила Наташа тут же. – Я лежала и про это думала. Надо изящно. Сниму квартиру, сама себе от его имени свидание там назначу до линьки, затем все своей кровищей залью, его следы как-нибудь надыбаю. Пускай выкручивается.

– А второй? – спросила Прасковья.

– Что – второй? – не поняла Наташа. – А! Второй-то? А второй не стрелял. Пусть гуляет и думает, что ему дико повезло.

Несогласие