Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саша оказался из тех, кому Прасковья была вроде бы и нужна – если бы она попросилась замуж, он бы согласился и глазом не моргнул, но и на просьбу сделать перерыв в отношениях тоже согласился бы совсем без проблем. Расставание как таковое не составляло трудности, а вот отвязаться от Саши было нелегко. Он мог эпизодически вспоминать о Прасковье, пытаться найти ее новый адрес, мог обеспокоиться, что она и ее ребенок бесследно пропали, а ее телефон не отвечает. Поэтому Прасковья загодя начала готовить почву для своего исчезновения, стала намекать, что жизнь в городе тяжела и тосклива, что у нее есть тетка, которая живет в Подмосковье, которая давно зовет, потому что устала жить одна, что есть там и работа, где зарплата получше.
Не теряла Прасковья и надежды рассориться с Сашей вдрызг, но как-нибудь так, чтобы он начал первый, потому что подобных Саше так и манила женская стервозность, страстей им подсознательно не хватало на фоне благополучного детства, спокойной работы, избегания всякой токсичности.
Первую попытку поссориться Прасковья предприняла во время встречи сразу после январских праздников. Договорились о кино. Как и обещал Сергей, как и предполагала Прасковья, от Саши не укрылось, что его подружка сильно помолодела. Он ничего не сказал, хотя первым делом удивленно отстранился, вглядываясь.
– У меня на лице что-то? – готовая к этому, спросила Прасковья и полезла в сумочку за зеркальцем.
– Да нет, нет, все нормально, – заторопился Саша. – Всё при тебе.
– Как нормально, если ты чуть в обморок не упал. – Прасковья подняла брови, пытаясь казаться как можно более простодушной. – Простуда выскочила, или что? Прыщ где-то?
Саша покраснел, но выкрутился:
– Ты бледная какая-то, будто болеешь. Ты нормально себя чувствуешь? Может, ну его, это кино? Тем более и смотреть-то нечего.
– Да мне кажется, «Темное зеркало» ничего так. Трейлер мне понравился, когда в прошлый раз ходили.
Пока, в ожидании сеанса, пятнадцать минут бродили туда-сюда по кинотеатру, Саша все время поддерживал Прасковью под локоть, все время был слева, но у нее было чувство, что он со своим вниманием вращается вокруг нее, словно искусственный спутник, специально подлавливала его, когда он осторожно заглядывал ей в лицо, спрашивала, опять же с простодушием:
– Что, Саша? Спросить что-то хочешь?
Он неизменно пугался, говорил, что все в порядке, что давно не виделись, наконец придумал вопрос:
– Ты помаду поменяла или что? Или мелировалась?
Прасковья вспомнила дранный дробью поли-этилен, куски собственного черепа и мозга на нем, молниеносный бурый, как космос, всполох спинального шока после каждого выстрела в голову, ответила:
– Если хочешь, могу разрешения у тебя спрашивать, чтобы тебя не пугать.
Он оскорбился, замолчал, пришлось игриво ткнуться ему головой в плечо:
– Да не дуйся. Ну пожалуйста. Мы с подружкой просто поры почистили. Вот надо было это тебе знать? Ты только представь, сколько там всякой дряни. Прямо самой противно было смотреть. Бе-э (она изобразила тошноту).
Прасковья надеялась, что Саша ей не поверит, тем более и фильм, который они посмотрели, был про человеческую двуличность или, скорее, двоякость, но ее помолодевшее лицо примелькалось Саше буквально за несколько часов: если до наступления темноты он еще дичился, то, когда наступил вечер и пришла пора включать люстру и другие лампочки, а тусили они в квартире Прасковьи, оказалось, что в неярком свете ламп накаливания и сам Саша выглядит лет на сорок, ну и Прасковью такое освещение совсем не молодило. Зато камешки в подаренных серовскими бесами сережках начали поблескивать так сине и глубоко, что Саша наконец обратил на них внимание:
– Это кто это тебе такое подарил, интересно знать?
– Да подруга и подарила, – не стала врать Прасковья, чтобы, находясь в этом правдивом тоне, тут же безбожно солгать: – Это стекло, Саша, успокойся. Рыночная бижутерия с какого-то курорта.
Саша даже изображать не стал, что поверил. «Ах ты крыса подозрительная», – с симпатией подумала про него Прасковья и на какой-то миг даже решила окрутить его по второму разу, как уже, бывало, делала с другими ухажерами. И такое поведение еще находилось в разумных пределах жестокости, которую позволяла себе Прасковья. В начале двухтысячных, неизвестно что на нее нашло, она пропустила одного несчастного через пять своих линек и делала это со злым упорством, наслаждаясь тем, что так легко цепляет одного и того же мужчину на каждую новую свою личину, ревнуя к самой себе прежней, едва ли не балдела, когда лезла с вопросами: «А ты точно меня любишь? А ты всегда меня будешь любить? Если я умру, ты сразу себе кого-нибудь найдешь или подождешь какое-то время?» Бедолага, последовательно окунувшись в отношения, которые пять раз подряд закончились ничем, наверняка зарекся встречаться с матерями-одиночками, а может, и не зарекся – Прасковья не стала просить никого из херувимов заглянуть ему в голову, – но что в тайгу уехал – факт.
На вторую январскую встречу с Сашей Прасковья надела браслет потяжелее. (Вообще, с прошлых голодных времен у нее накопилось достаточно безделушек, чтобы в следующие голодные времена можно было протянуть месяц-два и еще подкармливать какого-нибудь херувима.) Саша опять ничего не сказал, но принялся задумчиво покусывать губы и продолжил это делать и на третьем, и четвертом январских свиданиях. Устав ждать ссоры, а уже начался февраль, Прасковья, пока Саша плескался в душе, сглазила его телефон, нашла хоть какую-то переписку с какой-то девушкой в личке ВКонтакте и устроила скандал, изо всех сил сыграв запредельную ревность. Напрасно Саша пытался доказать, что это коллега, что переписка рабочая. Он совал в лицо Прасковье телефон, а она, глядя как бы сквозь экран, спрашивала:
– Скажи честно, ты ее любишь ведь? Так?
А еще:
– Хотя бы самому себе признайся, что тут что-то есть, иначе ты так долго бы с ней не переписывался. У нас с тобой личка за три месяца короче, чем у тебя с ней за день. Не лги себе. Просто признай. Мужик ты или нет? Что вы все за тряпки такие? Конечно, у нее прицепа нет, твоим родителям она больше понравится, вся такая целочка.
Хорошо воспитанный Саша вежливо пытался вразумить Прасковью, на что она отвесила ему две оплеухи, третью Саша терпеть не стал и перехватил ее руку, Прасковья вырвалась так быстро и хитроумно, чтобы на ее руке остался синяк. Понимая, что перебарщивает, сказала напоследок:
– У меня срок был три недели, хорошо, что у меня ума хватило… Поздравляю, папочка.
Дома она слегка накатила, чтобы заплетался язык, тут и слезы грядущего расставания подкатили. Она сфотографировала синяк на руке и чуть не отправила ему снимок, но одумалась: это могло вызвать ненужные извинения, дикое чувство вины, Саша
