Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жители Туле между тем продолжали искать Фройхену пару. Мужчина по имени Инукитсорк объявил, что отправляется в длинную охотничью экспедицию, и в качестве дружеского жеста предложил оставить свою жену Тукумерк с Фройхеном. Охотник считал, что секс и общество Тукумерк поднимут Фройхену настроение. Оставив жену у Фройхена, Инукитсорк жизнерадостно помахал обоим и ушёл восвояси. Но Фройхена затея не радовала: он всё ещё переживал из-за Микеллы. Тукумерк пыталась вывести Фройхена из хандры: ведь муж повелел ей «как следует позаботиться» о Фройхене. Но тот ничего слышать не хотел. Когда в поселении прознали о его воздержании, то решили, что он, должно быть, подхватил какую-то таинственную болезнь.
Однако Фройхену было всего двадцать пять, и вскоре он сдался. Если уж он решил, что в Гренландии теперь его дом, почему не принять все его традиции! Из толстых томов, в которые укладывались его записки, ясно, что впредь Фройхен без зазрения совести наслаждался свободными сексуальными нравами, бытующими в Северной Гренландии. Объясняя их европейцам, Фройхен старался, чтобы те поняли все нюансы. Он часто настаивал в своих книгах, что полигамия имеет мало отношения к «изменам»: это обычай, принятый в инуитском обществе. Сегодня попытки Фройхена объяснить гендерную динамику инуитов выглядят неумелыми: например, он редко ставит себя или читателя в позицию женщины; однако по сравнению с его современниками Фройхен проявлял значительное уважение к чужой культуре. Он призывал читателей отбросить предвзятость и не судить сексуальные обычаи инуитов слишком строго, в особенности не зная контекста. Например, Фройхен настаивал, что в обмене жёнами есть практический смысл: если охотник погибнет, любовник его жены сможет обеспечить его семью. Таким образом жена и дети погибшего не умрут с голоду. «Для инуитов выглядит нелепо, если мужчина ищет удовольствия только с одной женщиной, – объясняет Фройхен. – Что касается женщины, быть предметом желаний многих мужчин и удовлетворять их – большая честь для неё. Поэтому эскимосы не понимают, почему мы, белые люди, придаём так много значения их так называемому обмену жёнами». Мир инуитов был один общий на всех, и приватности там не искали. «Никто не видит ничего постыдного в человеческом теле и его потребностях… Если вы хотите понять сексуальную этику эскимосов, учтите, что для них сексуальное влечение так же нормально и естественно, как потребность в еде или отдыхе. Белые люди, заметив, что у эскимосов иное представление о морали, иногда пытаются научить их своей либо пользуются их нравами для собственной выгоды, при этом называя эскимосов «грязными язычниками». Но мораль эскимосов ничем не хуже нашей! Они строго соблюдают собственные законы, а если кто-то их нарушает, об этом смело говорят прилюдно – и нарушителя часто наказывают».
В своих дневниках Фройхен утверждает, что хотел бы завести стабильные отношения с женщиной, – однако похоже, что кратковременные сексуальные связи часто отвлекали его от этой цели. Здесь это было обычным делом для мужчин-путешественников[9]. Китобои и путешественники издавна пользовались местными сексуальными обычаями – а заканчивалось это тем, что они приносили в инуитские поселения венерические заболевания или бросали женщин одних с ребёнком. И у Роберта Пири, и у Мэтью Хансона в Гренландии остались дети, ходили слухи и про Кнуда Расмуссена, хотя доказательств этому до сих пор не найдено. Дагмар Расмуссен знала, что у мужа есть другие женщины, как знал и он, что у неё есть другие мужчины. (Супруги не находили ничего дурного в «изменах», Дагмар говорила, что это даже укрепляет их отношения, а Кнуд вёл себя с её любовниками вполне дружелюбно.) Той же осенью к Фройхену подошёл инуит по имени Таутсианнгуак и сказал: «Вижу, что ты без женщины. Моя бедная жена хочет навестить родных на севере. Она вполне может составить мужчине хорошую компанию. Путешественница она опытная: будет помогать тебе ставить лагерь и сушить одежду». Потом, опасаясь, что выразился недостаточно ясно, он добавил: «К тому же мужчине слаще спится, если с ним в мешке страстная женщина».
На сей раз Фройхен не возражал. «После горького разрыва я как никогда чувствовал себя одним целым с этими добрыми, беззаботными людьми и готов был принять их образ жизни», – вспоминал он. Ему не пришлось долго убеждать себя, и всё же приятно было учесть, что таким образом он оказывает услугу Таутсианнгуаку и его жене Ивалу, с которой Фройхен танцевал во время ритуала. По-видимому, у неё с мужем что-то не ладилось. Ивалу, которая много времени провела с командой Пири, «теперь предпочитала ухаживания белых мужчин». Может, Фройхен просто льстил себе, но рассудил, что им не повредит путешествовать вместе. Что по этому поводу думала Ивалу, он так и не указал.
Когда Фройхен собрался в охотничью экспедицию, с ним на нартах поехала Ивалу. Она села ближе к упряжке, отобрала у Фройхена хлыст и прошлась им по собачьим спинам со сноровкой, которой у того не было. Нарты понеслись через Вольстенхольм-фьорд, скрипя полозьями на заледеневшем снегу. Когда проехали несколько километров, Фройхен попытался было завязать разговор, но Ивалу не горела желанием отвечать ему. Фройхену показалось, что ей даже скучно.
– Ты боишься меня? – спросил он.
– Нет, конечно! – отвечала она. – Не разевай рот, когда у тебя нет разумных слов!
Вот вам и светская беседа.
Следующие несколько часов они ехали молча, нарушив тишину всего раз, когда потребовалось обсудить, что они будут есть на обед. Вопрос был решён быстро: мороженое мясо – но теперь, раз уж они заговорили, Фройхен хотел продолжить беседу. Он рассказал Ивалу о Микелле, о своём одиночестве и разбитом сердце, о том, как стоял на палубе «Утра» и читал её письмо. Его как прорвало: он говорил и говорил, а Ивалу молча слушала. Во всяком случае, Фройхен думал, что она слушает: когда он повернулся к ней, то обнаружил, что она уснула.
Вечером они прибыли на Гранвилль-фьорд и остановились на ночлег в пещере. Разложив свой спальный мешок, Фройхен осведомился у Ивалу, прихватила ли она мешок для себя. Но та только рассмеялась, разделась донага и забралась в мешок вместе с ним. «Позвольте же мне здесь опустить занавес и не рассказывать подробно, что произошло между Ивалу и мной», – стеснительно написал Фройхен, никого, впрочем, не обманув своими эвфемизмами.
Пока они были в пути, Фройхен чувствовал
