Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Больно… Не надо. — Михель задрал сорочку, показал синяки на теле. — Больно.

— Это Овечкин крестил тебя, нехристя? Так это еще не больно. А вот ежели я приложусь своей кувалдой, тут определенно Сару с Абрамой забудешь, — Евдокимов выпустил густой дым, с прищуром посмотрел на Михеля. — Хочешь, чтоб я тебя уважал, хоть ты и чистый придурок? Сонька с дочкой к тебе приходили?

— Да, Соня… Соня, Миха.

— Не тобой, конечно, баландили?

— Соня… Мама… У-у-у-у!

— Что значит — у-у-у?

— У-у-у!

— Драпать, что ли, собираются?

— Соня, мама. Соня, Миха… Оп-оп-оп! — Михель пару раз подпрыгнул на месте.

— Чего они хотят сделать?

— Соня, Миха… — Сумасшедший принялся целовать собственные ладони. — Люблю… Соня, Миха.

— Слушай сюда, остолоп божий!.. Будешь мне все докладать. Понял? — Евдокимов бросил недокуренную самокрутку на пол, поднялся. — Как только замечу, что воровки к тебе нырнули, так и я опосля, как голубь белый, на их место. Понял? Ты мне все про них и прогундявишь. А теперь дави ухо и соображай своей пустой башкой, что к чему.

Евдокимов неверными шагами покинул хибару.

Живот у Михелины за эти дни обозначился довольно основательно. Она развешивала постиранное белье на веревку, протянутую между забором и сараем, делала это осторожно, чтоб не оступиться, не надорваться. Рядом вертелся привыкший к ней большой лохматый пес Аллюр, заигрывал, бил хвостом по валенкам, по бушлату.

Мороз продолжал держать зиму, однако солнце грело уже настырно.

Девушка услышала приближающиеся шаги, оглянулась — во двор направлялся Гончаров в сопровождении Кузьмы Евдокимова.

— Обедай, через час будь здесь, — бросил он надзирателю.

— Благодарствую, ваше благородие!

Никита подошел к Михелине, стал помогать развешивать оставшуюся стирку.

— Может, кого в помощницы пригнать?

— Сама управлюсь, — улыбнулась Михелина.

— Лишь бы не надорвалась.

— А я не спеша. Это даже полезно.

Девушка оглянулась, с опаской произнесла:

— К Михелю ночью приходил пьяный Кузьма.

— Зачем?

— Выпытывал, зачем я с Сонькой бегаю к нему.

— Этого нам еще не хватало, — мотнул головой поручик. — И чем все закончилось?

— Кузьма велел, чтобы Михель все сообщал ему. Иначе, сказал, прибьет.

— Ч-черт, — выругался Никита Глебович. — Такой идиот может принести немало проблем.

— И как его остановить?

— Как остановить?.. Пока не знаю. Буду думать.

Допрашивали Беловольского двое — сыскарь Миронов и следователь Гришин Егор Никитич. Задержанный сидел в центре комнаты допросов, смотрел перед собой спокойно и отрешенно. Буки его были схвачены наручниками.

— Фамилия, имя, отчество? — спросил Мирон Яковлевич, делая какие-то пометки на листке бумаги.

— Сергеев Петр Петрович, — ответил Беловольский.

— Сословие?

— Мещанин.

— Что привело вас, мещанина, в банк «Васильевский»?

— Намерение получить полагающийся мне процент по акциям.

— Акции какой компании?

— В документах, которые были изъяты при аресте, все указано.

Миронов заглянул в бумаги, согласно кивнул.

— Компания именуется «Русский Восток». Верно?

— Если вы, сударь, прочитали именно так, как записано, то верно.

— Прочитано мною правильно, — Мирон Яковлевич снова полистал бумаги. — Вы акционер «Русского Востока»?

— Акции получены мною по доверенности.

— Кем выдана доверенность?

— Данные конфиденциальны, разглашать не имею права.

— Понятно. — Миронов повернулся к Гришину, со вздохом поинтересовался: — Что скажете, Егор Никитич?

Тот взял стул, подсел напротив Беловольского.

— Нами проверено… Компания «Русский Восток» — фикция. Ваше имя и прочее — также вранье. Фальшивые акции стали всего лишь поводом, чтобы проникнуть в банк. Для ограбления! — Он дотянулся до ящика стола, вынул оттуда карандашный портрет Беловольского. — Узнаете себя, господин хороший?

— Нет, — пожал тот плечами.

— А эту даму? — Миронов достал портрет Таббы под кисеей.

— Первый раз вижу.

— Славно. — Филер покопался еще в ящике и вынул на этот раз револьвер. — Ваш?

Беловольский спокойно посмотрел на следователя.

— Нет.

Егор Никитич перевел взгляд на Миронова.

— Кого пригласим, Мирон Яковлевич, для оживления беседы — господина или даму?

— Начнем, Егор Никитич, с дамы. — И крикнул: — Свидетельницу в комнату!

В открывшуюся дверь вошла Антошкина, далеко проходить не стала, остановилась почти у порога.

— Узнаешь? — кивнул Миронов на задержанного.

— Узнаю, — кивнула та и почему-то улыбнулась. — Кушали в кабаке с одной интересной дамочкой. Только господин тогда был без усиков.

— Без усиков? — переспросил Гришин. — Можем и без усиков. — Он приблизился почти вплотную к арестованному, поставил перед его носом палец. — Смотрите, сударь, сюда.

Тот не без удивления выполнил приказание, и в этот миг следователь резким движением сорвал с его лица усы. Демонстративно показал их владельцу, затем Миронову.

— Что скажете, господин Сергеев?

— Фокус-покус, — ответил тот и улыбнулся.

— Теперь больше похож? — повернулся Гришин к Антошкиной.

— Так одно лицо, господин следователь! — удивленно засмеялась она.

— Можешь идти, — махнул ей следователь. — Свободна.

И повернулся снова к задержанному.

— Начнем разговор по новой, сударь?

— Как пожелаете, господа. Ответы будут те же.

Сыскарь и следователь переглянулись. Гришин кивнул.

— Есть смысл пригласить господина.

Миронов подошел к двери, крикнул:

— Введите свидетеля!

Послышались гулкие шаги по сухому полу, затем конвоир втолкнул в комнату мужчину — это был Китаец.

— Знаешь сего господина? — спросил Мирон Яковлевич.

— Очень даже хорошо знаю, — ответил тот.

— Имя его?.. Фамилия?

— Мне неизвестно. Все как бы в тайне.

— Работали вместе?

— Обязательно. Прикрывали главных.

— Отавные — это кто?

— Этот господин и госпожа.

— Госпожу как звали?

— Называлась Виолеттой, но, думаю, это кликуха.

— По каким делам работали?

— Вместе брали банки.

— Последний банк как назывался?

— «Новый Балтийский».

— Много взяли?

— Как сказывали, полмиллиона.

— Кому шли деньги?

— Точно сказать не могу. Сказывали, политическим.

— Кого-нибудь из них видел?

— Никак нет. Мы только прикрывали.

— Подожди, Мирон Яковлевич, — вмешался Гришин и повернулся к Китайцу. — Ты упомянул некую госпожу. Чем она тебе показалась любопытной?

— Тем, что никогда не открывала лица. А ежели и открывала, то непременно на глазу была черная повязка.

— Как считаешь, что могло быть под повязкой? Китаец пожал плечами.

— Меж собой говорили, вроде она как бы без глаза.

— Интересная дама?

Тот улыбнулся.

— Очень. За такой не грех было бы и поухаживать.

— Что скажете, сударь? — посмотрел Гришин на Беловольского.

Тот усмехнулся, смерил взглядом с головы до ног свидетеля.

— Мне сказать нечего.

— То есть вы соглашаетесь со всем, что сказал ваш подельник?

— Нет. Вы пригласили какого-то нехристя и желаете повесить на меня чьи-то грехи.

— Да, сей туземец нехристь, — согласился Миронов. — А вы-то, сударь, православный?

— Не верую ни в Бога, ни в царя.

Гришин посмотрел на сыщика.

— Мирон Яковлевич, за вами слово.

Тот подумал, тронул плечами.

— Азиата в одиночку, чтоб вспомнил то, что забыл… А этого? — кивнул на Беловольского. — Этого рекомендую растянуть от ног до макушки, чтоб подрос маленько. На дыбе…

— Но закон подобное упражнение не совсем одобряет, Мирон Яковлевич, — не без насмешки заметил Гришин.

— Закон не одобряет, а мы закон обойдем. Ежели эти гнуси закон не почитают, почему мы должны его соблюдать?

— Логично, Мирон Яковлевич, — согласился следователь.

Гришин занимал свое традиционное место в кабинете директора — в углу возле буфета, — равнодушно и как бы спокойно наблюдая за беседой, которую вел Гаврила Емельянович с Изюмовым.

— Излагай, любезный, все, что знаешь.

— О мадемуазель Бессмертной? — переспросил бывший артист, которому было позволено присесть на один из стульев.

— Нет, о себе! — вспылил Филимонов.

— О себе-с? — смутился тот. — Вы, Гаврила Емельяныч, обо мне знаете больше, нежели я сам.

Директор со вздохом оглянулся на следователя, мотнул головой.

— У меня нет больше сил.

— О мадемуазель рассказывайте, — подал голос Гришин.

Изюмов зачем-то поднялся.

— Главное в мадемуазель то, что они часто меняют внешность. Однажды выходят из ворот дома в виде таинственной дамы под кисеей. Затем столь же обворожительно появляются уже в образе неотразимой кокетки и светской львицы.