Тайна Высокого Замка - Златослава Каменкович

— Сам ты дурак! — вскипел Петрик.

— А ты меньше фасонь! — обиделся Йоська.

— Ах, так?

И Петрик крикнул, чтобы Йоська убирался из пещеры, раз его не волнует судьба украденного Робинзона.

— Сам катись отсюда, а я не уйду! — твёрдо заявил Йоська.

Петрик выбежал из пещеры, махнув на всё рукой.

Огорчённые этой ссорой, Олесь и Василько не заметили, как по отвесному склону горы, цепляясь за обнажённые корни деревьев, подкрадывались к штабу «пираты».

К счастью, расстроенный Петрик оказался у самого обрыва, в густых зарослях мать-мачехи. Он первый обнаружил неприятеля, бросился к сигнальному посту и изо всей силы заколотил в консервную банку.

— Тревога!!! Тревога!!!

Неприятель был отброшен.

Это сражение стоило Петрику огромной шишки на лбу, подбитого левого глаза и оторванного рукава на рубашке. Олесю тоже изрядно досталось. Васильку угодили камнем в ногу. Медведь, как всегда, остался цел и невредим. А Йоська проявил на этот раз такую отвагу, свалив с ног самого Данька-пирата, а в добавок еще трахнув его камнем по голове, что тот в ярости пустил ему кровь из носа.

— Лежи! Нос держи кверху! — суетился возле Йоськи Петрик, позабыв недавние распри и оказывая ему помощь. — И откуда, Йоська, в тебе столько крови? С виду ты такой дохлый, малокровный…

На тропинке показались Юра, Мироська с Робинзоном в руках, а за ними уныло брели Данько-пират и кое-кто из его компании.

Олесь, Петрик и Василько схватились за камни.

— Не наскакивайте! — осадил их Юра. — Зачем вы опять затеяли драку?

И хотя слова Юры обидели Петрика, он только тяжело вздохнул и промолчал.

Василько крикнул:

— Поглядите, гнусные разбойники, на дело ваших подлых рук!

Юра бросился к Йоське.

— Вот что, Данько, — проговорил Юра. — Давайте играть в мир. Ко всем чертям эту вражду и войну.

— Если шмаркачи из пещеры уйдут, я согласен больше не воевать, — послал Данько сквозь зубы плевок к ногам Петрика.

— Что ты тут расплевался?! — возмутился Петрик.

— Не гавкай!

«Пиратам» Юра казался очень серьёзным и на редкость образованным. Поэтому даже они растерялись, когда Данько вдруг с ошеломляющей внезапностью свалил Юру с ног и заорал:

— Громи ихний штаб!

Приказ есть приказ.

Шкилет, желая опрокинуть стол, со всего маху ударил ногой по столу, и тут же взвыл от боли, запрыгав на одной ноге. Подкравшийся сзади Василько надел Шкилету на голову старое ведро, подставил ножку, и тот с грохотом рухнул, подмяв под себя Мироська.

Петрик и Олесь бросились выручать Юру. Но их помощь уже не понадобилась. Данько лежал лицом к земле со скрученными назад руками и изрыгал самые отвратительные ругательства.

— Замолчи, негодяй! — приказывал Юра. В его голосе не осталось и следа прежнего добродушия.

Дополняя царящую суматоху, испуганный Робинзон хлопал крыльями под сводом пещеры и кричал:

— Пирр-а-ты! Пирр-а-ты! Пирр-а-ты!

В это время перепуганный до смерти Мироська выбрался из-под отчаянно барахтающегося Шкилета и заныл:

— Осторожней, проклятые! Вы хоть камнями не кидайтесь! А то голову проломите! Ай!..

Мироська в ужасе юркнул под высокую плетёную корзину, не переставая ныть.

В воинственном пылу кто-то из «пиратов», не разобравшись, схватил глиняный горшок с так называемым неприкосновенным запасом пресной воды и опрокинул его на корзину.

Мгновенно корзина взлетела вверх. Выскочивший из-под неё ошалевший Мироська, весь мокрый, дрожа от страха, бросился наутёк, даже позабыв прихватить Робинзона.

Глава четвёртая. Подарок командира

Минул ещё один год.

Семью бежавшего маклера никто не потревожил. Притихший было Данько снова начал свирепствовать.

В это воскресное утро Юра предложил Петрику пойти с ним на детскую техническую станцию.

К удивлению Юры, Петрик отказался.

— Дело у меня есть, — таинственно шепнул Петрик. — Пока хвастать не буду, потом сам увидишь.

Юра ушёл один.

Забежав на кухню, Петрик достал из корзины связку верёвок.

— Зачем ты взял верёвку? — недовольно спросила Дарина. — Сейчас же положи обратно.

— Вот увидишь, мама, я сегодня поймаю этого вора Данька и посажу его в наш подвал, — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, обещает Петрик.

— Что? Да я тебе голову оторву, если ты будешь связываться с этим паскудником! Положи верёвку!

— Вот вам верёвка, пусть этот Данько ломает всё в саду, пусть и окна нам выбивает…

— Иди себе играй. Тато сам с этим головорезом справится.

Петрик с напускной покорностью вышел в сад.

— И береги новый костюмчик. Не вздумай кидаться там каменюками. Полезут, кликни татка.

— Добре.

В саду крепко пахнет жасмином. Петрик осторожно пробирается через кусты, усыпанные ослепительно белыми цветами, лепестки которых отливают серебром. Роса намочила Петрика с ног до головы. Увидела бы его сейчас мама! Конечно, легко сказать: «Береги новый костюмчик». А как его беречь, если попал в такую росу, будто под дождь…

Возле высокого куста бузины, простирающего во все стороны ветви с белыми, едко пахнущими цветами, в дупле старого ореха Петрик ещё с вечера припрятал куски старых верёвок и старый зонтик, найденный среди хлама на чердаке. Кроме верёвок и этого зонтика, в дупле также хранились «инструменты»: ржавая отвёртка, плоскогубцы, булыжник, служивший молотком.

Свой план внезапного нападения на Данька и захвата его в плен Петрик ревниво скрывал от своих друзей. Петрику не правилось, что Юра заигрывает с Даньком. Ведь с этим типом надо поступать по-иному: замкнуть его в подвале, и пусть сидит там. А то он на днях ударил камнем Стефу, и она плакала.

И пока Петрик сооружал парашют, к Ганнусе пришла Стефа. Две белые ленты красиво поддерживали её сложенные калачиками роскошные косы. Тоненький, задорно вздёрнутый носик Стефы был покрыт бисеринками пота.

— Ты не готова? — упрекала подругу Стефа. — А я торопилась, у нас билеты на двенадцать часов. Замечательный фильм! Петрика тоже возьмём с собой. Вот три билета…

О, если бы Петрик это мог слышать!

Но он был весь поглощён работой. Оседлав ветку ореха, Петрик заканчивал последние приготовления к испытательному прыжку. Дерево уже было не дерево, а крыло самолёта, и Петрик — не Петрик, а самый знаменитый на свете парашютист.

Ну-ка, пусть сунется этот Данько-пират со своими воришками. Петрик близко-близко подпустит их к сливе, а потом внезапно прыгнет на Данька и скрутит его верёвками…

Испытательный прыжок с ореха был на славу!

И только Петрик залез на крышу беседки, как в саду раздались совсем не те голоса, какие он ожидал с таким трепетом.

— Петрик! Петри-и-ик! — звала Ганя.

— Петрик, пойдём с нами в кино! — крикнула Стефа.

Неожиданно над головами девушек раздался сильно изменённый голос Петрика.

— Кто озорует в саду? Сейчас прыгну ему на голову!

Девушки подняли глаза и увидели на крыше беседки Петрика. В одной руке он держал раскрытый зонт со свисающими верёвками, а другой придерживался за тонкую ветку черешни.

— Ой! — испуганно вскрикнула Ганя. — Только посмей прыгнуть! Ма-а-аа! Вот я сейчас позову маму…

И Ганя побежала к террасе.

«Ещё лучше, что убежала, — подумал Петрик. — А Стефа пусть увидит, как я буду мстить Даньку-пирату за неё…»

— Техника на грани фантастики! — звонко расхохоталась Стефа.

Этот смех смутил и одновременно обидел Петрика. Стефа, конечно, не может знать, что в развалинах замка, на самом верху стены, Петрик старательно высек гвоздём крупно и ровненько: «Стефа». Об этом знает только Олесь, умеющий хранить чужую тайну, как могила. Не знает Стефа и того, что Петрик хочет поймать сегодня Данька и заставить его извиниться перед ней за своё хулиганство…

— Ганнуся! Иди сюда! И зачем ты так волнуешься, он никогда не прыгнет! — крикнула Стефа.

Но Петрик прыгнул, увлекая за собой потоки листьев и мелких веточек черешни.

— Повесился! Повесился! — вдруг не своим голосом закричала Стефа.

А навстречу уже бежали Ганя и мать Петрика.

На балкон выскочила пани с целой дюжиной кошек.

— Боже! Где он? Где? — голосила Дарина. Её побелевшие губы дрожали.

На террасе появился Михаиле Ковальчук. Набрасывая пиджак на плечи, он торопился вслед за Дариной.

Петрик висел на метр от земли. Одной рукой он судорожно вцепился в зонт, к которому был привязан верёвкой, а другой отчаянно пытался развязать узел на животе.

«Не рассчитал… Опозорился… — с досадой кусал он губы. — Подумать только, всё это видела Стефа… А тут ещё бежит мама, Ганка… С балкона смотрит старая пани-щука, а из окна — соседи…»

Сгорая от стыда, Петрик раскачивался со стороны в сторону и беспомощно болтал ногами.