Отказаться от благодати (СИ) - Ангел Ксения

– Сюда? – удивилась Эля, ловко заплетая русые волосы в толстую косу. – Разве здесь не будет тесновато вчетвером?

– Будет, – согласилась я, направляясь в ванную, огибая при этом кровать, насколько это было возможно. Для этого пришлось приблизиться к Эльвире, и я на секунду задержалась, не в силах отказать себе в удовольствии видеть ее лицо, глаза, наполненные обидой. Наверное, это нечестно – мою обиду ей разглядеть не удалось. Но кто виноват, что в тот момент она была занята делами поважнее? – Потому тебе придется переехать.

– К…куда? – спросила она растерянно и выронила резинку для волос.

Я пожала плечами.

– Уверена, ты что-нибудь придумаешь.

Я погладила ее по волосам – мягким и густым – и вспомнила, как они струились до самого пола, когда… Наверное, проще было бы не вспоминать. Не представлять того, что они с Владом делали дальше. Но я не стала. Простые пути никогда не приводят к вершинам.

Я постояла рядом с ней немного, всего пару минут, прощаясь с той девочкой, которую любила, и знакомясь… нет, не с соперницей – Эля, как и остальные, были для Влада девочкой-однодневкой. Скорее, я знакомилась с воровкой, укравшей у меня мечту.

А потом, запомнив наконец, и черты лица, и растерянный взгляд, и сползающую с лица улыбку, почувствовав значительное облегчение, направилась в ванную. У самой двери обернулась и бросила застывшей перед зеркалом Эле:

– И постель смени, будь так добра. А эту выбрось.

Смотреть на ее реакцию на последние мои слова не стала – азарт пропал, и стало скучно. Когда я вышла из ванной Эльвиры уже не было, а кровать была застлана черным бельем с огромными красными маками, больше похожими на кровавые пятна. Наверное, она хотела меня этим уязвить, заставить устыдиться, но мне нравилось и белье, и отсутствие Эли. А после теплой воды с расслабляющей лавандовой солью, я чувствовала себя удовлетворенной. Взяла флакончик духов и дважды брызнула на простыни, окончательно убивая и ванильный аромат кена Влада, и кислый запах Элиного разочарования.

Глава 11. Экскурсия в прошлое

Я обнимала Элен всю ночь. Не только потому, что соскучилась – еще нужно было за кого-то уцепиться. Реальность рябила, расплывалась слезами, и я закусывала губу, не давая себе расклеиться окончательно. Это была самая длинная ночь в моей жизни. Когда боль разрывает на части, за окном ночь, а рядом никого, кто может выслушать, с кем можно просто поделиться, ожидание рассвета превращается в пытку следующей секунды.

Раньше я всем делилась с Владом. Раньше у меня всегда был надежный тыл. Сегодня я почувствовала себя жертвой крушения, барахтающейся в холодных бескрайних водах океана. Цепляющимся за щепки смертником, желающим единственного – выжить.

Воздух горчил и, казалось, пах прелостью. А тени неспешно плавали, цепляясь за стены, ползали по одеялу, путаясь между крупных красных цветов.

Рассвет, хоть и задержался, но все же наступил. Элен к рассвету заметалась, словно потерялась в беспокойных своих кошмарах. Мария – единственная, кто спал спокойно, подложив тыльную сторону ладони под щеку.

Я успокаивающе шептала Элен, что все будет хорошо, и, когда она ненадолго затихала, я погружалась в губительные для себя воспоминания. Словно корреспондент на войне, бегала, пригнувшись, под разваливающимися конструкциями несбывшихся надежд и щелкала затвором фотоаппарата, стараясь сохранить хоть что-то из того, что в прошлом так много значило. Первая охота, первые слезы от непонимания родителей и Влад, шепчущий на ухо, что, когда я повзрослею, будет уже все равно, кто и что мне указывал.

Сумасшествие Эрика и страх, который немного снимали прикосновения теплых ладоней и ночные откровения. Мы делились ими ревностно, ведя учет общих, слившихся воедино. Влад рассказывал отрывисто, не глядя в глаза, словно за собственные страхи и волнения ему было стыдно. А я думала, что ближе уже невозможно, и от близости щемило в груди.

А теперь… Что теперь? Разве я виновата, что единственная моя оставшаяся нераскрытой тайна именно о нем? И именно ее он не готов принять… И мне бы разозлиться, возненавидеть его, но как можно, когда он почти часть меня? Это же все равно, что себя ненавидеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Парадокс, но злиться получалось лишь на другую часть себя, ту, которая именно «я». За то, что не смогла сдержать дурацких своих эмоций, за то, что поддалась слабости. Слабые всегда умирают. Может, и мне суждено – ведь Хаук придет за потомками Херсира.

Страшно не было, наверное, часть меня, которая «я», хотела этого. Боль была ослепляющей и дикой, а бороться не имело смысла. Все равно ничего не добилась: ни в личной жизни, ни в социальной. И ничего-то у меня нет, кроме Алана. Племя и не заметит, если меня не станет, Эрика займут иные заботы, Влад, скорее всего, вообще забудет, что я была. Пусть главные слова и не сказаны, но намеки были достаточно прозрачными, чтобы дружба дала трещину, которую не залатать.

– Дарья? – Элен проснулась и смотрела на меня заспанными, мутными от сна глазами. – Ты в порядке?

– Не очень, – призналась я и слабо улыбнулась. Все же хорошо, что она здесь, со мной. – Но справлюсь.

В правдивости последней фразы уверенности не было, но расстраивать Элен не хотелось. Она и так пережила много, пусть оправится. Мои беды никуда не денутся.

– Чай? – лукаво поинтересовалась она, и я с радостью согласилась.

Рассвет проявил краски в мозаичном окне на кухне, и столешницу украсили пятна темно-красного, оранжевого и желтого. Сливаясь, они образовывали все новые и новые оттенки, во время того, как солнце поднималось выше над горизонтом.

В доме было необычно тихо. Все еще спали, лишь девушки хегни шушукались в коридоре, но мы с Элен спугнули их неприлично громким смехом. Чашка приятно согревала ладони, тишина успокаивала, а Элен, сидящая рядом, радовала глаз. И, наверное, впервые со вчерашнего вечера, боль отступила. Отползла ядовитой змеей, свернувшись холодным клубком у сердца.

Элен делилась воспоминаниями о приходе Хаука, описывала его чудовищем, а я подумала, что ни разу до того утра не думала о нем, как о враге во плоти. Все мы боялись Первого, но разве кто-то из нас представлял его в подробностях?

– Он оставил нас в живых как послание для Эрика, – призналась она и вздохнула. – Я помню, он подошел ко мне и шепнул на ухо, что вернется, и тогда я умру. А пока… пока я должна передать Эрику, что Хаук придет в мае… Я так испугалась и забыла, что умею дышать.

– Страх уйдет, – успокоила я ее. – Однажды. После того, как Мартин порвал мою жилу, я еще долго вздрагивала от страха по ночам. Но сейчас охотники живут с нами. И ясновидцы. Сольвейги вон… Могла ты когда-нибудь подумать, что сольвейги существуют?

– Она – сольвейг, – грустно улыбнулась Элен и сникла. Она всегда реагировала так на женщин Эрика. Полина же была женой. Единственной из всех, кто смог достучаться до брата по-настоящему.

– Да.

– Какая она? – Подруга подняла на меня глаза, и мне показалось, она ждет подробностей – тех, что позволят ей усомниться в святости Полины, в которую Элен ее невольно возвела.

Я пожала плечами. Полина святой точно не была, да и до идеала ей было далеко. Но не думаю, что Эрик искал идеал. А настоящая близость никогда не бывает безупречной.

– Отважная, – сказала я, наконец. – Справедливая. Бунтарка. И совершенно не понимает законов хищных.

– Но она пророчила ему…

– Не думаю, что Эрика зацепили ее видения. Скорее, она сама.

– От этого еще больнее.

– К сожалению, над этими материями мы не властны, – пробормотала я, и воспоминания проснулись снова. Но я была благодарна судьбе за передышку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Зато ты властна над плитой, – послышался за спиной насмешливый голос, и я резко обернулась. В дверном проеме сияюще улыбался Богдан, а рядом с ним грозовой тучей высился Эрик.

– Накорми нашего гостя, Дарья, – сквозь зубы процедил он, и слово «гостя» вышло особенно скрипучим. Богдан поморщился, но вида, что обиделся не подал. Подмигнул мне, как старому другу и язвительно поинтересовался: