Отказаться от благодати (СИ) - Ангел Ксения

– Ну ты это… не реви, слышишь? – Охотник аккуратно погладил меня по голове, словно боялся лишним движением причинить боль или ранить. Глупый. У меня в душе дыра размером со Вселенную. – Я много гадостей говорю, но зато правду, без принятого у вас жополиз… В общем, что думаю, то и говорю. Но я не хотел тебя до слез доводить, честно.

– Что? – непонимающе переспросила я.

– Я тебе гадостей наговорил. Ты ведь из-за этого ревешь?

– Ты законченный нарцисс, – всхлипнула я и устроила голову у него на плече. В конце концов, когда единственная в жизни настоящая мечта рушится, какие-то там рамки и запреты имеют мало значения. Богдан обнимает меня, и мне уютно. А еще я помню, что целуется он обалденно.

– Цветок? – усмехнулся он. – У нас росли такие, кажется. Желтые, да?

– Да, – киваю в темноту. – Желтый – цвет разлуки.

– Примета такая, что ли? Я вот не верю в приметы – вранье все это.

– Зачем же сегодня пришел? – Я с неохотой отстраняюсь, пытаясь вглядеться в его лицо, и внезапно понимаю, что оно близко – опасно близко от моего собственного. В темноте не разглядеть выражения, лишь остроту скул и цепкий взгляд. Он смотрит и отвечать не спешит, и я буквально чувствую, как из дырки в груди выходит боль. Она растекается густой лужицей у наших ног, мне вдруг дышится легко, свободно, и я готова многое отдать за следующий такой вздох.

– Потому что Хаук появится скоро, – шепчет Богдан и улыбается уголками губ – я не вижу, но представляю себе эту улыбку, теплую и целительную для меня. Мелькает малодушная мысль, что если сидеть так до утра, то я, быть может, смогу выжить. Выкарабкаться. – Я просто хочу жить.

– Зачем? – вопрос вырывается невольно, и я отворачиваюсь, понимая, что перешла черту. Душу я ему точно открывать не собираюсь, жаловаться – тем более.

– В смысле? – Он отстраняется, и, наверное, пытается поймать на моем лице тень ответа.

– Забудь.

Я уже жалею, что сказала и что вообще сюда пришла. Подумать только, распустила сопли перед охотником! Скажи кому, засмеют.

– Что случилось? – Теперь он не спрашивает – требует, и я не уверена, что у меня хватит сил на отпор. Лечь бы здесь, прямо на пол, укутаться в шерстяной плед с головой и уснуть. Лет эдак на пять.

– Сам сказал, Хаук придет нас убивать.

– И ты сдалась?

– А если и так, что что? – Я отпихнула его с силой – то ли от злости, то ли от обиды – и отодвинулась. Так, на всякий случай. Глаза привыкли к темноте, и теперь я различала и недоумение на лице Богдана, и следы от моих слез на белой ткани его футболки. Тушь потекла. Качественная, между прочим. Сложно отстирывается. – Какое тебе дело? Разве для тебя мы не звери? Разве ты не пришел сюда в первый раз убивать? Что же сидишь со мной вместо того, чтобы исполнить свой долг? Выпустить свою чертову благодать на волю?!

Я вскочила, отчего-то сидеть резко перехотелось. Нужно было двигаться, говорить, действовать. Делать глупости. Сходить с ума.

– Слышишь, охотник! Сделай это сейчас. Исполни свой треклятый долг и убей меня, наконец!

– Чего ты взбеленилась, блондиночка? – Он встал, взял меня за плечи, аккуратно сжал. – Случилось чего – так скажи. Орать-то зачем?

– Ты же хотел меня убить. В первый раз, помнишь? Так что изменилось?

– Не знаю, – подал он плечами. – Ты красивая. У меня еще не было таких красивых девчонок.

– Я не твоя девчонка.

Он вздохнул и опустил меня. А я поняла, что в глубине души мне нужно было, чтобы в этой темноте и сырости хоть кто-то меня касался. Потому что холодно, а лето так далеко. Летом можно выйти на лужайку перед домом, улечься на траву, раскинуть руки и чувствовать, как солнечный свет постепенно проникает под кожу, согревая изнутри.

– Не моя, – согласился Богдан, и в голосе его мне почудилось сожаление. Не от моего ответа, а оттого, что я та, кем являюсь. А он – тот, кто он есть. Охотникам нельзя крутить романы с хищными.

– И что теперь? Будешь жить с нами? – спросила я устало.

Он пожал плечами.

– После того, как выдам твоему брату Гарди. Пока это единственный вероятный способ выжить. У охотников, которые соблюдали законы Альрика, нет шансов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Странно, что Хаук убивает своих же…

Богдан отвернулся и некоторое время молчал. Воцарилось то самое молчание, которое принято называть неловким.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал он, наконец.

– Ладно, – ответила я. И, немного помедлив, добавила: – Идем, провожу.

Сегодня он был в доме гостем, а я все еще оставалась радушной хозяйкой.

Мы молча спустились в гостиную и под пристальным вниманием домочадцев я закрыла за Богданом дверь. Затем зажгла ароматические палочки – запах сандала всегда успокаивал меня – и долго смотрела в окно на подъездную дорожку, где под светом фонарей таяли призрачные следы охотника.

Я не заметила, как опустела гостиная и как погасили свет. Внутри было странно пусто и легко, и я боялась двинуться, чтобы легкость эту не спугнуть. Во всяком случае, плакать желания не было. Да и остальные желания померкли, отодвинулись на задний план. Странно, что Эрик не напомнил мне о Элен, Марии и Ричарде. Ведь кто-то же их расселил. Не станут же они, в самом деле, ночевать в гостиной на диване.

Где буду ночевать я?

За спиной послышались шаги, и я обернулась.

– Охотник ушел, – сказала Полине. И, чтобы она не расстроилась раньше времени – ведь отчего-то днем она болела за то, чтобы Эрик с Богданом договорились – уверила: – Он вернется. Они договорились. Кажется… Думаешь, альянс с охотниками возможен?

– Частично это уже случилось. Охотники тоже хотят жить. Богдан тоже, иначе бы не пришел. – Полина подошла поближе, положила руку мне на плечо, развернула к себе. От жалости, мелькнувшей на ее лице, стало тошно. – Что с тобой?

Я почувствовала, как вскипает все внутри, норовя выбраться на свободу, выплеснуться обидой и разочарованием. Горечь во рту стала невыносимой, и я, подавляя разгорающуюся изжогу, выпалила:

– Охотник сказал, что я красивая.

Уж лучше шокировать ее, чем провоцировать на жалость. Полина оторопела. Глаза распахнула и ресницами захлопала, будто я сказала самую большую ересь в мире. А потом, видимо потому, что нужно было что-то ответить – люди так много значения придают словам – сказала:

– Так и есть. Но, Даша вы… у вас никогда…

– Знаю, несовместимость. – Я пожала плечами. – Ну и что? Все равно приятно.

Я отвернулась, смотреть на кого-либо сейчас не хотелось. Если бы умела телепортироваться, отправилась бы на какой-нибудь необитаемый или, на худой конец, малообитаемый остров. Лежала бы голышом на пляже и наслаждалась теплым песком, следила за чайками и слизывала с губ соленый привкус океана.

Без людей лучше. Люди жестоки. Полина тоже доказала это, невольно, но все же.

– Ты бы поговорила с Элей, – произнесла она тихо, срывая меня с небес на землю. Хитрый ход – я только расслабилась.

– А что с ней? – стараясь сохранить остатки самообладания, спросила я.

– Я только что двери спутала. Вошла в вашу комнату, а там…

– Нет! – Выслушивать кривой пересказ моего поражения я была не в силах. – Замолчи. Больше ни слова!

И, пока Полина не вздумала углубиться в психологический анализ, используя меня как подопытную крысу, я ушла – бесславно капитулировала из гостиной. Однако, я собиралась выиграть бой посложнее. Поздно уже, и выспаться было бы весьма кстати.

Когда я вошла в свою спальню, Влад уже ушел, постель была аккуратно заправлена, а Эля задумчиво водила щеткой по волосам. Взгляд ее блуждал где-то в глубинах зеркала, а щеки пылали здоровым румянцем.

Странно, но ярость улеглась, остыла, и руки перестали трястись. В голове прояснилось, и слова гладко складывались в предложения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Даша! – Эльвира меня, наконец, заметила.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала, – произнесла я бесстрастно. – Узнай, куда поселили Марию и Элен – девушек из бранди, которые прибыли сегодня. Помоги им перебраться в эту комнату, позаботься о полотенцах, их вечно мало. И завари липового чаю – Элен пьет его перед сном.