Клад - Медеу Сарсекеев

— Начали — отступать не будем, дружок! — успокаивал он младшего собрата. — Возможно, и не стоило затевать нам — это дело другое. А взялся за гуж… В общем, пока действуй в том же духе. Не может такого быть, чтобы я здесь обмишурился.

Кудайбергенов ходил по площадке, задерживая взгляд то на вышке, то на сбитой на скорую руку избушке разведчиков. Произнес доверительно:

— Мне, дружище, не положено отступиться… Так ты уж постарайся ради старой дружбы!

Шокпарцы — так называли смельчаков, пошедших на приступ, — после небольшой перепалки на совещании согласились перезимовать у подножия каверзной горы. В одном Казыбеку везло: даже в лютые морозы бурильщики не роптали возле механизмов. За три самых холодных месяца ни разу не отказал дизель. Все жили ожиданием. Но Шокпар стоял непоколебимо на страже своих тайн. Гора будто не замечала мужских проклятий и слез Казыбека, не слышала угроз в свой адрес. Геолог, измотанный донельзя ожиданием удачи, стал задумываться о возможных своих просчетах. И, оказавшись по какому-нибудь случаю на базе, не переставал листать прежние отчеты, прикидывал, взвешивал, мысленно нацеливался на предполагаемую рудную залежь.

Убытки исчислялись миллионами! Люди, проведшие без малого три года в тайге, среди комаров и гнуса, все чаще заявляли об усталости. Их полагалось понять. Пора было просто пожалеть их как истинных ревнителей своего дела, отдавших ему все силы, без остатка. Переживал Казыбек; кажется, не меньше его мучился Кудайбергенов. Это ему стоять на ковре, перед любым ревизором министерства объяснять, куда подевались государственные деньги и какими находками можно восполнить потери.

На дальнейший риск у Ильяса не хватило духа. Решили к зиме свертывать поисковые работы у подножия обманувшего их надежды Шокпара. Все геологи, принявшие участие в экспедиции, старые и молодые, по-разному отвечающие за эту затею, когда-то одобрительно относившиеся к ней, теперь, удрученные явным провалом, согласились с решением генерального. Он объявил отбой сам, в той же неказистой землянке, где люди жили три года. Покончив с основным делом, перешли к другим, ежечасно возникающим в подобных случаях.

— Ильяс Мурзаевич, — произнес Курманбай Сериков, начальник экспедиции, виноватым голосом. Невысокий ростом, с сединой в поредевших волосах, с кустистыми усами на выбритом лице, человек этот умел напомнить о себе. — Сегодня мы подвели итоги второго полугодия… Недостает полторы тысячи метров по бурению.

— Не поздновато ли вы заговорили об этом? — произнес в ответ генеральный.

— Зато по другим показателям мы выглядим прилично! — не сдавался Курманбай.

Но оптимизм его никого не убеждал. Кудайбергенов спросил, не торопясь высказать своего решения:

— Где вы посоветуете взять эти недостающие метры?

Сериков молча поглядел на Казыбека. Тот вначале замешкался, потом высказал то, о чем они с Курманбаем договорились накануне.

— Разрешите добурить здесь… Есть одна мыслишка, Ильяс Мурзаевич, очень хочется проверить…

— Опять ты со своей фантазией! В печенках этот маршрут, — недовольно проговорил Кудайбергенов. — Не хватает тебе Шокпара на голову. Но гора опустит свой набалдашник. Это такая штучка оказалась. — Генеральный кивнул за окно.

Опять возник со своей просьбой Сериков:

— Илеке, другие партии заняты до конца декабря. Нам негде, кроме Шокпара, добыть эти злополучные метры.

— Ладно, продолжайте «пахать», — внезапно потеплел к провинившимся актасцам генеральный. — Но предупреждаю: ни одного метра сверх плана. Все равно впустую…

Казтуганов с вечера засел за карту. К утру нужно было выявить точки, куда по снегу потянут частями оставленные на декабрь три вышки. Работал ожесточенно, с какой-то злой непреклонностью. Знал: скважины эти в Шокпаре последние. Раз они такие полуподпольные, придуманные Сериковым ради поддержания рухнувшей репутации Казыбека, решил идти ва-банк, еще раз довериться чутью. «Метры так метры! — ворчал он над картой. — Никто не поедет меня проверять среди зимы. Все останется под снегом. Пусть другие ждут этой галочки — дотянутых до общего плана проходки метров. А я на свой риск заложу здесь, здесь и здесь… И черту не пришло бы в голову там искать, а я с джигитами полезу в самые глубины. Буду торчать возле клятой горы до последнего метра!»

Слипающимися от бессонницы глазами Казыбек уставился в отмеченные на карте точки бурения. Отдельные из скважин, пусть пока неудачных, продолжали таить в себе загадку. Казыбек потянулся к их паспортам. Скважина на северном склоне — самая глубокая и самая неясная. На горизонте шестисот метров она показала проблески руды. Каменистый пласт на этой отметке оказался как бы перевернутым, с необычным срезом… Геолог еще тогда, взглянув на керн, весь напрягся в предчувствии удачи. Но дальнейшее бурение не привело к открытию. Две вышки, поставленные в основание треугольника, не одарили находкой. Разъяренный неудачей Казыбек быстро покинул площадку, приказал бурильщикам разбирать вышку. Загадка перевернутого пласта теперь напомнила о себе. Казыбеку внезапно захотелось взглянуть на тот керн нынешними глазами. Он вышел из землянки. На улице вовсю куражилась вьюга. У временного склада со всяким скарбом намело сугробы. Пришлось разбрасывать снег, чтобы разглядеть нужный номер.

Керн наконец отыскан. Он так и пролежал на столе рядом с коптилкой до рассвета. Но место для первой буровой было четко определено. Казыбек, взломав собственную схему, обговоренную и утвержденную три года назад перед выездом на Шокпар, разместил дарованные ему Сериковым скважины вдоль Карабужихи, вытянув их в одну линию в ста метрах одна от другой.

Река в этом месте притиралась бурливыми водами почти вплотную к подножию горы. Прежняя скважина залегала наклонно. Казыбек решил бурить строго по вертикали и несколько глубже.

Снег не отошел ни в конце недели, ни в начале следующей. День ото дня все более толстым становился его покров. Если в первые дни бурильщики могли, кое-как одолевая заметы на тропе, пройти от лагеря к станкам без посторонней помощи, то вскоре они осиливали полтора километра сплошных сугробов лишь на вездеходе: утреннюю смену отвезут, а в конце дня люди, еле живые от напряжения и колючих ветров, добираются до землянки цепочкой, друг за другом. Шокпар торчал над горсткой смельчаков, отрезанных от остального мира океаном бездорожья, угрожающе воздетым кулаком…

Чтобы спрессовать и без того плотный рабочий день и поскорее добраться до намеченных глубин, вахтенные согласились не покидать станков все световое время. Обедали возле машин. Выгода малая, но сэкономленные минуты приближали искателей руды к желанной встрече с, семьями.

Неплотный щиток из горбылей защищает буровую от гудящей на всю тайгу снежной стихии. Разве что в глаза не швыряет крупкой. Все остальные прелести декабрьской стужи касаются лица, рук, сердца. В сатанинский посвист пурги леденящим холодком вписывается вой волков. Только очень закаленные на студеных ветрах парни способны перенести лишения полевой жизни в эту пору. Спасает вера в удачу! Нельзя пожалеть бурильщика, не принято сочувствовать ему или сетовать вслух о трудной судьбе… Горестные вздохи, прозвучавшие под горячую руку, вернут тебе с презрением. Друг другу они тоже ни на что не жалуются. Знают свои метры, и все! Заданная глубина — рубеж испытаний. Тот, кто первым поимеет удачу и выкрикнет «ура!», снимет с плеч месячную усталость, заставит позабыть о невзгодах, вернет нынешних мучеников чуть ли не в ребяческие лета.

Казыбек, обходя буровые, с восхищением наблюдал за полетом человеческих рук и выражением глаз. Все в этих парнях было достойно похвалы. Тут же переносился мыслью в какую-нибудь городскую контору или заводской цех. Любому честному труженику не дается хлеб даром. Не всегда сам по себе труд по душе человеку, немало и таких занятий, что тебе, может, и не вполне подходят, но дело это позарез нужно людям, стране. Всяк из нас обязан отстоять вахту на корабле, смену возле станка, полагающиеся часы в карауле, выполнить заданное на день в поле или провести урок с детворой.

Втянулся человек и не оставляет свой возок с поклажей до намеченного рубежа, до последней минуты. Везет — это верно. Однако и на часы поглядывает, не забывает о своем. Попробуйте иного служащего, привыкшего к городским расписаниям, задержать на часок-другой после звонка, известившего об окончании рабочего дня! Согласятся, чего там… Но сколько охов и вздохов услышите и ссылок на дела, ждущие дома! А бурильщик у начатой скважины? Две недели потребовалось победовать в тайге, в невыносимых условиях — остались без лишних слов. Рублем не все и не всегда объяснишь такое рвение. Каждый из парней этой бригады, если бы намекнули на прибавку к зарплате, молча выложил бы свои десятки, чтобы поскорее оказаться у родного очага. Но дал слово выстоять и теперь вот дует на озябшие руки, защищается обтрепанным воротником полушубка от колючего ветра, держит вахту.