Школьные годы Тома Брауна - Томас Хьюз

— А Флэшмен здесь тогда уже был?

— А как же! Был, поганый сопливый нытик и ябеда. Присоединиться к нам он боялся и вместо этого подлизывался к пятому классу, предлагал им свои услуги и подговаривал против нас.

— Почему же ему не объявили бойкот? — спросил Ист.

— О-о, подлизам никогда не объявляют бойкот, они слишком полезные. Кроме того, ему ведь без конца присылают из дома большие корзины с вином и дичью, так что он завоёвывал благосклонность подачками и подхалимажем.

Без четверти десять прозвенел звонок, и младшие мальчики отправились наверх, продолжая обсуждение по дороге и с благодарностью отзываясь о своём новом советчике, который опять растянулся на скамье у камина. Этот странный представитель школьного племени носил фамилию Диггс, а также прозвище «Мусорщик». Из-за высокого роста он казался старше, чем был на самом деле, и к тому же был очень умный — один из лучших учеников пятого класса. Его родные, ориентируясь, по-видимому, на его возраст, а не на рост и положение, которое он занимал в школе, до сих пор ещё не позаботились одеть его во фрак, и даже куртки всегда были ему малы; кроме того, он обладал особым талантом уничтожать свою одежду и всегда выглядел потрёпанно. С Флэшменом и его компанией он не водился. Они насмехались у него за спиной над его одеждой и манерой поведения, он это знал и платил Флэшмену той же монетой, задавая ему при всех разные неприятные вопросы и вообще обращаясь с ним пренебрежительно. С другими старшими у него тоже не было особой дружбы, очевидно, их отталкивали странности, которых у него хватало; так, помимо прочих своих недостатков, он ещё и вечно сидел без денег. Он привозил с собой в школу не меньше, чем все остальные, но умудрялся мгновенно всё потратить, и никто не знал, как. А так как он отличался ещё и крайней беспечностью в таких вопросах, то занимал у всех, у кого только мог, а когда долгов набиралось много, и на него начинали давить кредиторы, устраивал в холле аукцион, на котором распродавал всё своё имущество вплоть до учебников, подсвечников и письменного стола. После такого аукциона кабинет его становился не пригодным для обитания, и он неделями жил в холле и в комнате пятого класса, делал домашние задания на оборотной стороне старых писем и на случайных бумажках и вообще непонятно как умудрялся готовиться к урокам. Он никогда не обижал младших, и они относились к нему хорошо, хотя и с некоторой долей сочувствия, и называли его «Бедняга Диггс», потому что не могли совсем не обращать внимания на внешность и на насмешки, даже если они исходили от их врага Флэшмена. Однако он был совершенно безразличен как к насмешкам старших, так и к жалости младших, и с видимым удовольствием продолжал жить своей собственной странной жизнью. Рассказать так подробно о Диггсе необходимо, потому что он не только оказал Тому и Исту добрую услугу, о которой будет рассказано дальше, в их теперешней войне. Вскоре после этого он перешёл в шестой класс и выбрал их своими фагами, и освободил от уборки кабинета, чем заслужил себе вечную признательность и с их стороны, и со стороны всех, кто с интересом и участием следит за их историей.

Вряд ли когда-нибудь младшие мальчики больше нуждались в друге, потому что на следующее утро после осады буря со всей мощью обрушилась на головы мятежников. Флэшмен устроил засаду и изловил Тома перед вторым уроком. Получив в ответ на приказание принести ему шляпу твёрдое «нет», он начал выкручивать ему руку и применять все прочие бывшие в ходу методы пытки. «А я всё-таки не заплакал, — рассказывал потом Том остальным мятежникам, — и я здорово лягал его по ногам». Вскоре выяснилось, что Тома и Иста поддерживают многие фаги, и Флэшмен обратился к своим приятелям с просьбой помочь привести в чувство маленьких бездельников. Корпус стал ареной бесконечных погонь, осад и взбучек, а в отместку фаги разоряли и поливали водой кровати своих недругов и писали на стенах их имена с самыми оскорбительными эпитетами, на которые у них только хватало воображения. Борьба была яростная, но длилась она недолго; как и предсказывал Диггс, все хорошие ребята из пятого класса вскоре оставили их в покое, и общественное мнение стало склоняться против Флэшмена и двух-трёх его близких приятелей; но эти-то как раз были испорчены по-настоящему, и, хотя им пришлось прекратить наезжать на младших в открытую, не упускали ни единой возможности поиздеваться, когда этого никто не видел. Флэшмен в этих делах был знаток, но особенно отличался умением говорить настолько язвительные и жестокие вещи, что часто доводил этим младших до слёз, чего не добился бы от них никакими побоями на свете.

И, поскольку его деятельность больше не могла развиваться в других направлениях, он посвятил себя главным образом тому, чтобы изводить Тома и Иста, которые жили с ним по соседству. При малейшей возможности он силой врывался к ним в кабинет и сидел там, иногда один, иногда с кем-нибудь из приятелей, не давая им делать уроки и наслаждаясь явными страданиями, которые ему удавалось причинять то одному, то другому.

Буря очистила атмосферу в большей части корпуса, и состояние дел в целом было теперь лучше, чем когда-либо после отъезда старшего Брука; но тяжёлые грозовые тучи по-прежнему висели над тем концом коридора, где располагались кабинеты Тома, Иста и Флэшмена.

Он чувствовал, что это они были первыми мятежниками, и что восстание в высокой степени увенчалось успехом; но больше всего его бесило и вызывало ненависть то, что в стычках, которые часто происходили в последнее время, они открыто называли его подлецом и трусом, а это невозможно было простить, потому что это было правдой. Когда он лупил их, они орали ему в лицо про те случаи, когда он трусил на футболе или уходил от драки с хамом, который был вдвое меньше, чем он сам. Конечно, об этом и так прекрасно знали в корпусе, но слышать, как это выкрикивают маленькие мальчишки, чувствовать, что они его презирают, быть не в силах заставить их замолчать никакими пытками и видеть открытые насмешки со стороны своих же приятелей (которые смотрели на это, не скрывая своего презрения к нему, но не делали никаких попыток ему помешать и дружбы с ним не прекращали), — просто выводило его из себя. Будь что будет, но уж он им жизнь испортит. Так эта борьба превратилась в личную борьбу Флэшмена с нашими юными героями, войну не на живот, а на смерть в маленьком тупичке в конце коридора нижнего этажа.

Флэшмену, надо сказать, было тогда лет семнадцать, и он был большим и сильным для своего возраста. Он хорошо играл во все игры, где не нужна была храбрость, а там, где она была нужна, как правило, умел делать соответствующий вид; и благодаря своей грубовато-добродушной бесцеремонной манере поведения, которая могла сойти за сердечность, имел в школе в целом репутацию неплохого парня. У него всегда водились деньги, и он постоянно держал запас вкусной еды, поэтому даже в Школьном корпусе сумел с помощью искусного подхалимажа не только добиться того, что его терпели, но даже стать популярным среди своих сверстников, хотя младший Брук едва удостаивал его словом, и ещё пара ребят лучшего сорта при каждом удобном случае показывала, чтo они о нём думают. Однако на тот момент преобладал именно худший сорт, так что Флэшмен оказался грозным врагом для младших ребят. Скоро это стало ясно. Флэшмен не останавливался ни перед клеветой, ни перед чем-либо ещё, что могло каким-либо образом навредить его жертвам и изолировать их от всего остального корпуса. Один за другим от них отпали все остальные мятежники, а дело Флэшмена тем временем процветало, и вот уже несколько других пятиклассников стали поглядывать на них косо и демонстрировать своё враждебное отношение, когда они попадались им где-нибудь в корпусе. Днём Том и Ист старались держаться за пределами школьной территории, или, во всяком случае, за пределами корпуса и внутреннего двора, а вечером тщательно запирались на все засовы; так им удавалось кое-как продержаться, но не более того. И тем сильнее тянулись они к старине Диггсу, который в своей неуклюжей манере стал всё больше обращать на них внимание, и даже пару раз заходил к ним в кабинет, когда там сидел Флэшмен, в результате чего тот сразу же сматывал удочки. И мальчики решили, что Диггс наблюдает за происходящим.

Примерно в это же время было объявлено, что вечером в холле состоится аукцион, на котором должно было пойти с молотка, помимо всяких ненужностей и излишков других мальчиков, всё школьное имущество Диггса. Том и Ист посовещались и решили потратить всю имевшуюся у них наличность (около четырёх шиллингов в звонкой монете), чтобы выкупить те вещи, на которые хватит этой суммы. Они приняли участие в торгах, и Том стал обладателем двух лотов вещей Диггса: лот 1, цена один шиллинг и три пенса, состоял, как выразился аукционист, из «ценного собрания старинного металла» в виде мышеловки, тостерной вилки без ручки и кастрюли; и лота 2, который состоял из чудовищно грязных скатерти и занавески. Ист, в свою очередь, приобрёл за один шиллинг и шесть пенсов кожаный портфель с замком, но без ключа, когда-то красивый, но теперь сильно потрёпанный. Оставалось решить, как вернуть эти вещи Диггсу, не оскорбив при этом его чувств. В конце концов, они просто подбросили их ему в кабинет, который никогда не запирался, когда Диггс уходил. Диггс, присутствовавший на аукционе, запомнил, кто купил эти лоты, и вскоре после этого пришёл к ним в кабинет и долго сидел молча, похрустывая суставами своих больших красных пальцев. Потом взял их домашние задания и начал их просматривать и исправлять ошибки, говоря: