Школьные годы Тома Брауна - Томас Хьюз

— Ишь, какой умный нашёлся! — ответил Грин. — Давай лучше так: я дам тебе за Виллиса сразу двоих, если хочешь.

— Кого? — спрашивает Снукс.

— Холла и Брауна.

— И даром не возьму.

— Всё лучше Иста, они хоть не такие сообразительные, — сказал Грин, вставая и опираясь спиной о каминную доску. В сущности, он был неплохой парень, а в том, что он был не в состоянии справиться с зарвавшимся пятым классом, его вины не было. Глаза его поблёскивали, когда он продолжал:

— Я вам не рассказывал, как этот паршивец провёл меня в прошлом полугодии?

— Нет; как?

— Ну, он никогда не убирал мой кабинет как следует, просто ставил подсвечники на шкаф и сметал крошки на пол. Наконец, я жутко разозлился, поймал его и заставил сделать всю уборку при мне. Этот бездельник поднял такую пыль, что я чуть не задохнулся, было ясно, что до этого он пол не подметал. Когда он закончил, я сказал: «Так вот, молодой человек, теперь вы будете делать это каждое утро: подметать пол, снимать и стряхивать скатерть и везде вытирать пыль». «Ладно», — буркнул он. Ничуть не бывало, через день-два я увидел, что скатерть снимать он и не думает. Тогда я устроил ему ловушку: вечером нарвал кусочков бумаги и положил штук шесть под скатерть на стол. На следующее утро после завтрака я пришёл в кабинет, снял скатерть, — бумага, конечно, была на месте и упала на пол. Я был в ярости. «Ну, теперь ты попался», — подумал я и послал за ним, а сам уже достаю трость. Он явился как ни в чём не бывало, руки в карманах. «Я говорил тебе каждое утро стряхивать скатерть?» — заорал я. «Да», — говорит он. «Сегодня ты её стряхивал?» — «Да». «Ах ты врун! Вчера я положил на стол эти бумажки, если бы ты стряхивал скатерть, ты бы их увидел. Ну, сейчас ты у меня получишь!» Тут мой юнец достаёт одну руку из кармана, нагибается, поднимает две бумажки и протягивает мне. На каждой было написано большими буквами: «Гарри Ист, его метка». Юный мошенник обнаружил мою ловушку, убрал мои бумажки и положил другие, помеченные. Сначала я хотел отлупить его за наглость, но, по правде говоря, устраивать такие ловушки тоже не совсем честно, поэтому я не стал. До конца полугодия я ничего не мог с ним поделать, и в те недели, когда он дежурил, у меня в кабинете была такая грязь, что я сидеть там не мог.

— Они ещё и вещи портят, — вставил третий. — Холл и Браун на прошлой неделе дежурили вечером в коридоре. Я позвал фага и дал им почистить мои подсвечники; они с ними ушли и больше не появились. Прошло уже столько времени, что можно было почистить подсвечники три раза, и я пошёл их искать. В коридорах их не было, тогда я пошёл в холл, услышал музыку и там-то их и обнаружил: они сидели на столе и слушали Джонсона, который играл на флейте. А мои подсвечники торчали в каминной решетке, прямо в пламени, они раскалились докрасна и совершенно испортились. Поставить их прямо теперь невозможно, придётся новые покупать. Одно утешение — я как следует отлупил их обоих.

В такие переделки они попадали постоянно, и вот, отчасти по своей собственной вине, отчасти — по вине других, а отчасти — по вине обстоятельств, стали изгоями, людьми вне закона, и жили сегодняшним днём — безрассудной, отчаянной и полной превратностей жизнью, как это обычно и бывает в подобных случаях. Впрочем, они никогда полностью не теряли расположения младшего Брука, который был теперь вожаком в корпусе и только что перешёл в шестой класс. Диггс тоже стоял за них горой и давал им множество дельных советов, которые, однако, на пользу им не шли.

Даже когда дела в корпусе вполне наладились, а закон и порядок были восстановлены, что случилось вскоре после того, как младший Брук и Диггс перешли в шестой класс, им было нелегко вернуться в установленные рамки поведения, а их бесшабашные привычки ещё долго давали себя знать. Пока они были маленькими, на их проделки никто не обращал особого внимания, но теперь они уже считались учениками старших классов, а всех провинившихся оттуда отправляли прямо к Доктору; поэтому они всё чаще и чаще стали попадать в поле его зрения. Среди своих собственных сверстников они считались заводилами, поэтому он, знавший все, считал нужным за ними приглядывать.

Пока ещё было непонятно, что из них получится — хорошее или плохое, а мальчики подобного типа доставляют больше всего беспокойства такому учителю. О том, как их впервые отправили к Доктору, здесь уже рассказывалось, и воспоминания об этом у них остались настолько приятные, что они боялись его куда меньше, чем другие ребята их положения. «Это всё из-за взгляда, — часто говорил Том Исту, — все просто боятся его взгляда. Помнишь, как мы опоздали на час к закрытию в моё первое полугодие, а он нам и слова не сказал?»

Однако когда Том попал к нему в следующий раз, беседа оказалась совсем другого свойства. Это приключилось примерно в то время, о котором мы сейчас рассказываем, и было первой из серии неприятностей, в которые умудрился попасть наш герой.

Река Эйвон в том месте, где стоит Рагби, представляет собой довольно мутный поток с медленным течением, в котором водятся голавль, плотва, елец и попадаются маленькие щучки, но никакой ценной рыбы ни для еды, ни для спорта вы там не найдёте. Зато эта речка хороша для купания, потому что в ней много удобных маленьких заводей и несколько подходящих для плавания плёсов на расстоянии не более мили, и всё это в двадцати минутах ходьбы от школы. Эту милю берега Попечительский совет школы арендовал для купания учеников. Тропа, ведущая в Браунсовер, пересекала реку по так называемым «планкам» — старому странному мосту в одну планку шириной, который тянулся в луга на пятьдесят — шестьдесят ярдов с каждой стороны реки, потому что зимой она часто выходила из берегов. Выше по течению находились места купания для младших мальчиков: Слит, где сначала купались все новенькие под присмотром троих специально нанятых надёжных людей, до тех пор, пока не докажут, что хорошо умеют плавать, после чего им разрешалось перейти в Энсти, ярдов на сто пятьдесят ниже по течению. Там был омут в шесть футов глубиной и двенадцать шириной, который мелкота переплывала, пыхтя и отдуваясь, и считала для себя великим достижением выбраться из его глубин. Ниже «планок» были более глубокие и широкие омуты, первый из них назывался Рэтисло, а последний — Свифт. Это был знаменитый омут, местами глубина его достигала десяти — двенадцати футов, а ширина — тридцати ярдов, и там же начинался отличный плёс для плавания, который тянулся до самой мельницы. Свифт был местом купания для пятого и шестого классов, там были две лесенки к воде и трамплин; в других местах было по одной лесенке, и там купались все остальные, хотя каждый корпус в большей степени отдавал предпочтение тому или иному месту. В то время Школьный корпус предпочитал омут Рэтисло, и Том с Истом, которые плавали как рыбы, бывали там на протяжении всего лета всегда по два, а часто и по три раза в день.

Мальчики также имели право (или думали, что имеют) ловить рыбу на этом участке реки, и не желали понимать, что это право (если оно вообще существовало) касалось только стороны Рагби. Увы, джентльмен, которому принадлежал противоположный берег, сначала смотрел на это сквозь пальцы, но потом велел своим егерям не разрешать мальчишкам удить на его стороне, что привело вначале к пререканиям, а потом и к дракам между егерями и мальчишками. Страсти накалились до такой степени, что, когда хозяин вместе с егерями явился в школу на перекличку опознать виновных после жестокой драки, последовавшей за тем, как одного из егерей окунули в воду, то сам Доктор и ещё пять-шесть присутствовавших учителей еле-еле смогли сохранить порядок. Даже присутствие Доктора не смогло прекратить свист, а четверо дежурных старост шагали вдоль рядов со своими тростями, выкрикивая «Тишина!» во всю силу лёгких. Главные виновники, однако, были опознаны и выпороты, но вскоре оказалось, что победившая сторона тем самым сунула руку в осиное гнездо. Когда хозяин проезжал верхом мимо школьных ворот, ему свистели вслед, а когда он направил коня на толпу мальчишек и попытался отстегать их хлыстом, ему ответили ударами крикетных бит, а несчастные егеря, в обязанности которых входило следить за берегом, влачили жалкое существование.

Ребята из Школьного корпуса, занимавшие то же положение, что и Том, в знак протеста против тирании и ограничения своих законных развлечений все как один пристрастились к рыбалке во всех её видах, а особенно к закидушкам, которые ставятся на ночь. Владелец маленького магазинчика рыболовных снастей наверняка сколотил бы себе капитал, если бы эта мания продержалась подольше, а кроме того, изготовлением снастей стали заниматься несколько цирюльников. Мальчишки имели большое преимущество перед своими врагами, ведь большую часть дня они проводили на лоне природы у реки, и, устав от купания, могли вылезти на противоположную сторону и поудить или поставить закидушку, покуда не показывался егерь, а потом бултыхнуться в воду, переплыть на свою сторону и смешаться с другими купальщиками, — у егерей хватало ума не преследовать их через речку.