Сладкий грех - Никола Корник

Потом она опустила руки, отступив на шаг. Эван увидел смех в ее глазах, значит, поцелуй не значил абсолютно ничего, кроме желания отыграть свою часть роли. Ему внезапно показалось, будто земля уходит из-под ног. Всего минуту назад Эван с наивностью глупца полагал, что можно восстановить возникшие между ними в те лондонские ночи ростки настоящего чувства и сладость близости. Но разве не он уходил, ругаясь вполголоса и пытаясь убедить себя в иллюзорности чувств? Разве не он желал завести утонченную любовницу, которая при этом не нарушала бы его душевного покоя? Почему же теперь он чувствовал смятение, не понимая его причин. Он злился на Лотту за этот спектакль и на себя — за то, что ему хотелось, чтобы все было правдой.

Тем временем все собравшиеся наблюдали и перешептывались. Прибывшие вместе с Лоттой пассажиры уже разобрали свой багаж и быстро покинули площадь, будто опасаясь подобной безнравственности на улицах родного города, грозившей оказаться заразной. Почтенные домохозяйки с базарными корзинками не могли скрыть блеск похотливого любопытства, мерцающий в глазах. Многие из них пришли специально для того, чтобы увидеть нечто шокирующее и оскорбляющее общественные вкусы, и их ожидания оправдались.

— Я так виновата перед вами, дорогой, — сказала Лотта, отстранившись от него. В ее карих глазах все еще мерцали блудливые огоньки. — У моей шляпки такие широкие поля, что пришлось купить два места в карете. Теперь вам придется заплатить еще за одного пассажира.

— Жак, не будете ли вы так любезны, — произнес Эван, приходя в себя. — Боюсь, что у меня при себе нет денег.

— Просто восхитительно, — тихо и иронично произнес Жак Ле Прево. Он поклонился Лотте: — Мадам, какое удовольствие видеть вас снова!

— Благодарю вас, месье, — ответила Лотта, с очаровательной кокетливостью улыбнувшись Ле Прево.

На Эвана волной накатило чувство собственника, неожиданное, ненужное, совершенно не подходящее случаю. Эту женщину он купил за несколько сотен золотых гиней, и, несомненно, она продастся, если ей дадут на несколько монет больше. Тем не менее желание сжало его тисками. Неплохо бы напомнить ей, кто оплачивает счета. Удивительное напряжение, охватившее его, достигло предела.

— У меня с собой дорожная сумка, — сообщила Лотта, просовывая руку под локоть Эвана и взмахнув ресницами. — Даже несколько.

— Вот уж в этом я был вполне уверен, — немного жестко ответил Эван, пытаясь угадать, осталось ли что-нибудь от тех денег, которые он ей дал.

— Боюсь, что я превысила оставленную вами сумму, Эван, дорогой, — продолжила Лотта, словно прочитав его мысли. — Скоро придут счета из Лондона. — Она беззаботно улыбнулась. — Я предупреждаю вас.

— У вас еще будет прекрасная возможность отработать эти деньги, — еще более жестко заметил Эван. Он жестом подозвал слугу из постоялого двора «Медведь», который слонялся неподалеку в надежде немного подзаработать. — Найдите повозку и отвезите все эти вещи в Монастырский приют, — приказал он. — Хотелось бы надеяться, что одной повозки окажется достаточно.

В это время Лотта оглядывала рыночную площадь с определенной долей неприязни.

— Какой-то утиный пруд! Какая прелесть! — сказала она, театрально вздохнув. — Я помню, что вы отзывались о Вонтедже как о патриархальном тихом местечке, дорогой Эван, — произнесла Лотта так, чтобы ее могли слышать все, кто находился по соседству. — Но не до такой же степени провинциальном! Здесь можно умереть со скуки!

— Я постараюсь, чтобы вы были все время заняты, — вкрадчиво заметил Эван. — Постарайтесь проявить большую снисходительность. В конце концов, нам придется здесь жить, — добавил он, понизив голос.

— А вот это очень жаль, — заявила Лотта. — Не могли бы вы обратиться к властям, чтобы вас перевели в более подходящее место? Здесь есть какие-нибудь магазины? — не дожидаясь ответа, продолжала Лотта. — Просто не понимаю, как можно жить без магазинов!

Ну вот! Эвану хотелось получить лондонскую штучку, легкомысленного светского мотылька, женщину, которая существует для развлечения и требует, чтобы ее постоянно развлекали, и он достиг своей цели. Вряд ли стоит теперь жаловаться, ведь Лотта всего лишь вернула себе былую самоуверенность, а Эван получил то, чего он хотел.

— Возможно, вы заинтересуетесь историей, — предположил он. — Вонтедж — старинный город, место рождения короля Альфреда Великого.

Лотта демонстративно зевнула.

— Вы же знаете, дорогой, что к книгам я не очень… История? Лекарство от бессонницы, не более. Не могли бы мы пройтись пешком до моего нового дома?

— Разумеется, здесь ведь нет наемных экипажей, — заметил Эван.

— Мне придется купить еще пару туфель при первой же возможности, — горестно сказала Лотта. — Я разобью свои любимые новые туфельки на этих грязных улицах.

— Думаю, у вас в дорожной сумке достаточно туфель, чтобы открыть собственный магазин, — сказал Эван.

— Всего семь пар, дорогой. — Лотта произнесла это, сопроводив небрежным жестом. — По одной паре на каждый день недели.

От рынка по маленькому мощеному переулку они прошли до площади, с которой открывался вид на высокие шпили приходской церкви.

— Какое тяжелое впечатление, — содрогнулась Лотта. — Это как укор мне.

— Придется привыкать, — сказал Эван. Он жестом указал на хорошенький кирпичный домик, стоящий чуть поодаль от дороги к северу от церкви. — Это и есть Монастырский приют, который я арендовал для вас.

У дома Эван расплатился с носильщиком, совсем выбившимся из сил, пока он толкал тяжелую тележку, нагруженную дорожными сумками, которая часто застревала в узких переулках, а потом, толкнув, открыл перед ними дверь. Толпа, следовавшая за ними от самой рыночной площади, осталась на тротуаре снаружи, продолжая шуметь и переговариваться.

— Хотелось бы верить, что Вонтедж не видел прежде ничего подобного, — произнес Эван, вводя Лотту в дом.

— Ведь к этому вы и стремились, не правда ли? — спросила Лотта с легким пренебрежением в голосе. — Я еще только начинаю проявлять свою скандальность. А домик очень хорошенький, но Монастырская улица рядом с церковью — не слишком ли? Вы не могли придумать ничего более неуместного, дорогой?

— Уверяю вас, это еще далеко не предел моих возможностей, — рассмеялся Эван.

Он расстегнул пуговицы ее жакета и помог его снять. Платье Лотты на него тоже произвело впечатление: абсолютно белое, как наряд невинной девушки, впервые появившейся в свете, но с таким низким вырезом, что ее пышная грудь буквально переливалась через его края. Она выглядела как падший ангел. Взглянув на нее, никто бы не удержался от вожделения, а Эван даже и не пытался сдерживать свои чувства.