Рудимент - Виталий Сертаков

Это не совсем честно, так наговаривать, что я скулила без тебя, как потерявшийся щенок. Но в кафе я почти не ходила, ваши ненормальные, из третьего корпуса, мне давно надоели. Одни и те же лица и одни разговоры…

Потом пришел Пэн Сикорски, сладенький доктор Сикорски, я его тогда так любила и называла сладеньким, потому что он вечно притаскивал мне леденцы, от него и пахло сладко. Теперь запах этого одеколона у меня вызывает рвоту, а тогда он был для нас почти Богом.

— Куколка, — сказал Пэн. (Ты же знаешь, милый, я могу быть хорошенькой, когда захочу.) — Куколка, у нас прекрасные анализы, пора выбираться в люди.

Мое глупое сердечко застучало. Я подумала, он имеет в виду, что мы с мамой сможем уехать, но он подразумевал совсем иное. Да, Питер. Я совсем тогда не хотела с тобой знакомиться, ты уж не обижайся, но я же не представляла, как все выйдет. Поверь, я счастлива, что мы были вместе. Те дни останутся навсегда, пока буду я.

— В корпусе «С», — медовым голоском продолжал доктор, — живет один мальчик, не совсем обычный мальчик. Не такой, как Леви или Таня. Он не может ходить, у него проблемы с нервами. Я говорю тебе заранее, чтобы ты не испугалась, если вдруг при тебе начнется припадок. Бояться не надо, ты знаешь, что делать: просто нажать ближайшую кнопку. Для окружающих это совсем не опасно и случается редко, но без помощи его оставлять в такие минуты нельзя. Ты понимаешь ведь, о чем я говорю?

Я кивнула. Я хорошо понимала этого сукиного сына. Ладно, сказала я, надо так надо. Я ведь привыкла быть нянькой для маленьких.

— Ему немножко грустно у нас, — Пэн подвигал своей косой челюстью, будто у него в глотке застал кусок пищи. На самом деле, его жутко раздражало то, что приходится устраивать нелепые смотрины. Ему бы, конечно, хотелось, чтобы все со счастливыми рожами сидели по палатам и молились на хозяина Крепости.

— Дженна, будь с ним поласковей, — сказала мама. — Но не спрашивай, чем и как его лечат, хорошо? Представь себе, что вы познакомились случайно, так будет легче…

Тогда я маме еще верила, но все равно подумала: а кому должно стать легче? И я стала вспоминать, сколько раз слышала эту занудную фразу «представь себе». Представь себе, как огорчится доктор Сикорски, если мы не вернемся вовремя! Представь себе, как грустно маленькому Константину, неужели ты не можешь с ним поиграть? Представь себе, что случится, если каждый начнет делать, что захочет… Вечно одно и то же.

Я думаю, что все родители достают своих детей вечными притязаниями на понимание и ответственность. Но я никогда не могла представить себя свободной! Другие дети, по крайней мере, куда-то ездили одни, собирались в компании, а мое существование походит на жизнь улитки в закрытом аквариуме. Я ползаю от стенки к стенке, вижу, что происходит снаружи, и ничего не могу изменить. Они висят снаружи, глаза под белыми шапочками, подсыпают мне корм, иногда вскрывают меня, тыкают иголкой…

Питер, мне так хотелось сказать тебе: «Давай представим, что мы свободны. Что мы просто живы и можем убежать на край света, куда угодно…»

14. СОРОК ТЫСЯЧ БУДД

За тремя столиками расположилась самая диковинная компания, которую я мог себе представить. И моментом стало очевидно, что ни одним здоровым человеком тут не пахнет.

Слева, при содействии санитара, поглощал пищу тот самый белоголовый переросток, которого я видел по телеку. Розовощекий, как надувной поросенок, под метр восемьдесят ростом, он был занят тем, что размазывал ложкой по столу мюсли. И надо отметить, достаточно преуспел. Санитара я немножко знал, мы кивнули друг другу, но теперь, после наставлений Сикорски, я не решился с ним заговаривать.

Парень в зеленом комбинезоне терпеливо скармливал великовозрастному дебилу ложку за ложкой, смесь злаков в молоке, и казалось, не замечал, что половина вываливается обратно. Тем не менее, дело потихоньку продвигалось. Увидев меня, альбинос разинул пасть, и очередная порция мюслей оказалась у него на груди. Впрочем, он тут же улыбнулся и потянулся пожать руку, чуть не опрокинув при этом стол.

Ситуацию спасла миловидная женщина в синем халате, руководившая трапезой. Повариха или официантка, все в одном лице.

— Привет, Питер! — разулыбалась она и приготовила поднос. — Присаживайся, где тебе удобно. А это Руди, он хочет с тобой поздороваться.

— Хай! — тонким голосом важно произнес гигант. — Я — Руди!

С риском потерять единственную здоровую кисть, я был вынужден подъехать поближе. Руки альбиноса были по локоть измазаны в краске. Он не пытался меня удержать, но проявил неистовый интерес к моему креслу.

— Сорок четыре! — отчетливо раздалось за спиной. С перепугу я чересчур сильно нажал на кнопку и едва не опрокинул кадку с карликовой сосной. За соседним столиком восседал обритый, худой субъект неопределенного возраста. Питался он без помощи персонала, но в данный момент с невероятной скоростью вертел в руках головоломку, одну из наследниц «кубика Рубика».

— Привет! — справившись с волнением, сказал я. —Что «сорок четыре»? —Я спросил и тут же подумал, что не следовало так поступать. Возможно, с психами вообще не стоит затевать дискуссий. Черт, меня же никто не предупредил, что дела настолько плохи! Вот Сикорски, крокодил проклятый, отомстил мне за потерю своего драгоценного времени…

— Ты весишь сорок четыре кило, верно? — не отрывая воспаленных глаз от мелькания граней, бросил собеседник. — Милости прошу к столу.

Официантка вышла из задней двери с дымящимся подносом в руке.

— Садись с мистером Барковым, Питер. Где тебе удобнее?

— Спасибо, мэм. Мне удобно.

Тут я снова впал в легкий ступор, потому что до меня дошла очевидная вещь. Барков разговаривал со мной по-русски, даже не поинтересовавшись, понимаю ли я язык. Виделись мы впервые в жизни.

До сей поры единственным человеком, напоминавшим мне родную речь, был киноинженер. Но он американец, а Барков, вне сомнения, — настоящий россиянин.

Откуда он здесь взялся? Сын богатых родителей, не доверяющих российской психиатрии? В том, что он не в себе, сомневаться не приходилось. Я робко присоседился к столу и попытался сконцентрироваться на картофельной запеканке. Барков, не поднимая глаз, хрустел игрушкой. Его остренький носик раскачивался в такт внутренней мелодии. Одновременно он пристукивал под столом ногой, одетой в резиновый шлепанец. Из кармана пижамы у него торчала красная пластмассовая мухобойка.

Спокойно позавтракать сегодня мне было не суждено. Я совсем упустил из виду еще двоих сотрапезников, деливших угловой столик.

— Твое имя — Питер? Как апостол? — поинтересовался пучеглазый веснушчатый подросток, с головой, вытянутой, точно кривое яйцо. Я дал бы ему лет тринадцать, хотя он мог отставать в развитии. Его английский оставлял желать лучшего, но ничего удивительного в этом не было. Парень только что запихнул в рот три или четыре пластика жвачки. — Хочешь быть апостолом? Меня зовут Леви. Я из Миссури. А ты британец? Ты говоришь, как британец. Ты протестант?..