Родиной призванные(Повесть) - Соколов Владимир Н.

«В ночь на 23 сентября Поворов ночевал в Струковке в семье Полукова, партизанского разведчика. Ночью партизаны минировали большаки и проселки, в том числе и дорогу на Деньгубовку.

Ранним утром из Сергеевки шла крытая немецкая машина и наскочила на мину. Немцы поняли, что дорога заминирована и в других местах. Тогда они пришли в село и выгнали на поиски мин все население. В том числе и Полукова с Поворовым.

Трое мужчин решили пустить по дороге лошадь с бороной — на длинных вожжах, чтобы от взрыва не пострадал правящий ею человек. Но тут подошел солдат с миноискателем и, видимо, не доверяя крестьянам, сказал, что сам проверит дорогу.

В это время из Деньгубовки шел обоз с картошкой — немцы забирали продукты в глубинных селах. Совсем недалеко от передней лошади миноискатель показал, что здесь заложена мина. Надо было осторожно отвести лошадь от опасного места, чтобы снять найденную мину. Крестьяне побоялись подходить. Тогда немцы стали толкать людей прикладами:

— Вперед! Вперед! — кричали они.

Поворов и Полуков, видя, что могут быть большие жертвы, остановили крестьян и сказали, что выведут лошадь. Поворов встал с одной стороны дороги, Полуков — с другой. Но посреди дороги была запрятана вторая мина. И едва лошадь, которую Полуков взял под уздцы, сделала шаг, как мина взорвалась. Лошадь с возом подняло в воздух и отбросило в сторону. Полукову оторвало ноги и часть туловища. Поворов же был убит взрывной волной».

Подбежали полицейские и гитлеровцы, сопровождавшие обоз. Они прежде всего сняли с Поворова новые сапоги, взяли часы…

Крестьяне стояли в стороне.

— Полицая убило! — шепнул кто-то.

— Ну и черт с ним, — с чувством гадливости ответил какой-то бородач. — Кобылу вот жалко.

— И-и, совсем молодой, — всплеснула руками женщина, печально глядя на Поворова.

— Елизар-то наш, Елизар, — заголосили бабы.

Гитлеровцы разогнали людей, взяли подводу и, положив на нее тела убитых, отправили в Сергеевку.

В дом к Поворовым прибежала Анюта Антошенкова, вся в слезах. Она сказала только два слова:

— Костя убит…

— Боже мой! Господи! — всплеснула руками мать. Лицо ее словно окаменело, только из глубоко посаженных глаз текли слезы.

Родители Константина Поворова взяли лошадь и вместе с Анютой помчались в Струковку. Но Костю они там не нашли.

— В Сещу их повезли, — ответил полицай.

Только к вечеру удалось узнать, где тело Кости. Они приехали в Сергеевку, но было уже поздно. На кладбище их встретил свежий холмик: Поворов и Полуков были похоронены в одной могиле на Сергеевском кладбище.

Анюта бросилась искать пиджак. Где он? — Ведь там шелковка. А если фашисты обнаружат ее?

Но к кому бы она ни обращалась, никто в Сергеевке не мог сказать, где одежда Поворова. Родители в страшном отчаянии вернулись домой. Мать заперлась в чуланчике и долго-долго сидела там, глядя сухими глазами в темноту.

Глава четырнадцатая

Внезапная смерть Поворова острой болью отозвалась в сердце Данченкова.

«Если найдут мою справку, начнется разгром подпольной группы. — Эта мысль продолжала тревожить командира бригады. — А не направить ли дядю Колю искать пиджак? — думал он. — Пожалуй, не годится. Об этом может узнать кто-либо из агентов СД или гестапо. Возможно, полицейский, взявший пиджак, починит его и пропьет в первом же на его пути селе».

И все же Данченков послал дядю Колю выяснить кое-что, и в первую очередь — у родственников.

Анюта на третий день после гибели Поворова узнала от Коржинова, что пиджак погибшего и все его документы попали в канцелярию СД. Ни чехи, ни поляки там ни с кем связей не имели. Дядя Коля прекратил поиски, предупредил Морозову и Сергутина о необходимости усилить конспирацию.

Подпольная группа была потрясена неожиданной гибелью Поворова. Все понимали, что среди оставшихся нет человека, равноценного Константину.

Но, как и прежде, в Бельской действовала подпольная квартира Марфы Григорьевны Поворовой.

Мать Кости продолжала отдавать разведчикам все тепло своей большой души, заботилась о них как только могла, принимала и разносила мины, листовки, выясняла через своих детей обстановку на авиабазе. Мать продолжала бороться.

Глубокой ночью в кабинете Вернера собрались по тревоге его ближайшие сотрудники. Черному Глазу повезло. Он успел забрать у полицейских одежду и документы Поворова. Опытный разведчик распорол пиджак и обнаружил шелковку.

— Вот она, вот… — потрясал ею Вернер. — Прозевали! Ослы, бездельники! Поворов — разведчик отряда имени Чапаева. Подписана командиром Данченковым. Это — Коршун! Главарь самой крупной банды. — Вернер побледнел, глаза его сверкали, шея раздулась.

Офицер гестапо, стараясь быть спокойным, заметил:

— Позвольте, оберштурмфюрер… Отряд Коршуна, по сообщению нашей печати, уничтожен.

— Я таких сведений не давал. Не да-вал! Понимаете? Не да-вал. — Вернер дышал прерывисто, часто. — За пропаганду я не отвечаю. А вот вашей службе надо быть усердней. На крупнейшей авиабазе оказался большевистский резидент… Вы все… вы понимаете, что случилось? — И окинул холодным взглядом гестаповца.

Тот сгорбился, наклонил голову, обнажив худую прыщеватую шею.

Вернер дышал все еще судорожно, губы его дрожали, он терял обычное хладнокровие. Налил стакан воды и, отпивая мелкими глотками, продолжал:

— Это серьезный просчет, господа! Теперь мне понятны бомбежки красных. Поворов их наводил! Поворов — это одна из нитей, ведущих в крупное подполье. Для начала, — обратился он к Черному Глазу, — займитесь молодой хозяйкой квартиры, где жил Поворов. Установите надзор за ее братьями. Пока никого не трогать. Аресты согласовывать со мной. Вам, Франц, повезло. Доведите дело до конца. Изучите все связи Поворова. Вы говорили о каком-то Трегубове из Рекович. Он может оказаться полезным.

На этом совещание закончилось, все вышли. Вернер сел за стол и стал читать донесения агентов. «Пустозвонство, ни одного факта для раздумья, ни одной нити, — говорил он сам себе. — Ох уж этот Поворов! Неужели мне изменила интуиция? Мне казалось… Впрочем, офицеру СД ничего не должно казаться. Выходит, я научился не ссориться с собой. Но что, если я буду не доверять себе, другим? Что? Ничего! А если в мое досье запишут эту историю? Какая досадная оплошность!»

Вернер достал кожаную папку с секретными приказами. Вот он, циркуляр от 23 июня 1941 года.

«Оккупационным властям запрещено заниматься судопроизводством. Задача: всеми возможными средствами навести страх, ибо только этими способами можно заставить население отказаться от сопротивления оккупантам.

…Призывать солдат понять необходимость жестокости.

…Полностью уничтожать советскую интеллигенцию. Не допускать возникновения новых интеллигентских слоев.

…Это — война рас, в которой будет применяться жестокость, не будет компромиссов, не будет иметь место рыцарство».

Вернер на минуту задумался: «А Геллер? Скотина! Осел! Сейчас я с ним поговорю».

Отто Геллер тихо открыл дверь и застыл у порога. Он уже знал, в чем дело, и готовил себе оправдание. Но по телу все-таки пробежал холодок.

— Хайль Гитлер! — почти весело поздоровался Геллер.

— Вы еще смеете бодриться, когда ваш подопечный!.. — гневно бросил Вернер.

К великому удивлению шефа, Отто ответил хладнокровно:

— Разоблачили Поворова?

— Да, разоблачил вашего друга, вашего собутыльника.

Вернер выдержал паузу, поглядел на переводчика своими водянистыми глазами. Мясистое лицо Геллера побледнело под этим взглядом.

— Вы, господин Геллер, пригрели большевистского агента. Вы… рекомендовали его в полицию. Вы общались с ним — пили, ели за его счет, принимали подарки. Вы… — Тонкие губы гестаповца задрожали, глаза сузились.

— Позвольте мне сказать, оберштурмфюрер… Позвольте!..