Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

— Ты должен быть…

— …очень осторожен. Знаю. Если меня схватят, то завербуют во флот в лучших традициях старой Англии — веслом по затылку, а очнусь уже где-нибудь посреди Атлантики. А мать запрут в Бедламе. Поэтому я сижу тут вторую неделю и пытаюсь сообразить, что же мне, черт побери, делать… Ой.

На самом деле Мэри не спала, а сосредоточенно отрывала от шкатулки раковины. Оторвав последнюю, она столкнула облезлую коробку на пол и разложила на овчине свои сокровища.

— Извини ее, ладно?

— Пустяки. Если ей нравится, я еще ракушек принесу, — расщедрилась Агнесс, но взяла на заметку, что ничего трудоемкого из них лучше не делать.

Мэри вряд ли оценит.

Раковины, думает Мэри.

Когда она в последний раз их видела?

Да, именно тогда. На пляже в Брайтоне.

Королевский павильон ей быстро наскучил. Белые купола раздувались от собственной важности. Башенки-минареты царапали глаза. Узорные решетки напоминали о неволе. Но совсем поблизости дышало что-то огромное и живое, и Мэри пошла на его зов. Даже с Ронаном не простилась — он беседовал с теми добрыми людьми, мужем и женой, которые привезли их сюда.

Она идет на крики чаек.

Море. Уже совсем близко.

Мэри ступает на песок, хрустит хрупкими белыми ракушками, морщится при виде скомканных кульков, рыбьих хребтов и кучек навоза — ими усеян весь пляж. Грязно. И так шумно. Смеются взрослые, дети играют в чехарду, перемазанные ваксой певцы горланят негритянские песни. Повсюду люди. Утыкали море пирсами и засорили купальными каретами. Поднялась бы волна и смела их всех, но Мэри смиряет гнев.

Не думать так. Люди здесь главные. Здесь и везде.

Закрыв глаза, она ступает в белую полоску пены. Скользит вперед. Море лижет ей ноги и мягко, но настойчиво развязывает чулки. Они наполняются водой. Мэри снимает их и вместе с башмаками отбрасывает подальше.

— Эй, миссис, вы куда? — гаркает дебелая тетка, которая помогает купальщикам спускаться в воду. — Переодеться не угодно ли?

Несмотря на ранний май, в море плещутся закаленные дамы. Бродят туда-сюда, приседают, но плавать не могут — мешают шерстяные, потяжелевшие от воды платья. У некоторых кромка обшита гирьками, чтобы не всплыли юбки.

Глядя на несуразные балахоны и купальные чепцы, Мэри заходится хохотом.

Разве так купаются? Сейчас она им покажет!

Перчатки летят вслед за чулками. Торопясь, ломая ногти, она рвет крючки на спине. Прогулочное платье из золотистого плотного шелка, с бахромой на рукавах, кажется таким дурацким. Как она носила этот чехол? Да еще столько лет.

Со всех сторон к ней спешат люди. Кто-то свистит. Тетки-банщицы гогочут, хлопая себя по бедрам. Вот умора! Подгуляла, поди. Залила глаза. А с виду приличная леди. И как только таких пускают в общественные места? Ведь дети же!

Кто-то обнимает ее за плечи, прижимает к себе, заслоняя от брани. Ронан. Он нашел ее.

— Давай уплывем отсюда, — шепчет она ему в ухо. — Подальше от них.

— Не надо, матушка, — стонет он. — Ой, что же я натворил.

Ронан шарит по ее спине, пытаясь застегнуть платье, но никак не может подхватить крючки. Мешают перчатки. В них у него плохо гнутся пальцы. А снять не может.

Мэри хватает сына за руку…

…и видит его впервые, сквозь пелену слез. Над ней склоняется доктор, показывая ей красного липкого младенца. Тот сучит ножками и ловит воздухом рот.

— Поздравляю, мэм, — говорит доктор, но как-то неуверенно. — У вас родился сын.

Молчание.

Рядом появляется мистер Хант. Его голос звучит глухо:

— Это человек? Или… что это вообще такое?

Ребенок начинает кричать, и Мэри чувствует, как в этом звуке тает ее боль, как он обволакивает и согревает ее, как исцеляет разорванную плоть.

Мистер Хант зажимает уши.

— Нет! — хрипит он. — Нет, нет, нет! Обычные дети так не кричат!

— А я что тебе говорила? — поскрипывает тетушка Джин. — Дурак ты, Джон. Дурак.

Она таращится на малыша, как на балаганного уродца, но отталкивает, когда доктор подносит его поближе, приняв за участие ее брезгливое любопытство.

— Я думал, что она раскаялась в грехах, — твердит мистер Хант, вышагивая по комнате. — Отреклась от Сатаны, и Господь принял ее в свое лоно…

— Отреклась, как же. Такие, как она, прокляты еще до рождения…

— Но это же не мой сын! Вы что все, ослепли?! Это дьявольское отродье!

— Да успокойтесь вы, сэр, — доктор уже обтер ревущего младенца и похлопывает его по спине. — В остальном-то он мальчик как мальчик. Я и не такое видывал. Ну, lusus naturae, с кем не бывает. Хорошо, что я захватил ланцет…

— А что, можно? — замирает мистер Хант. — Это останется между нами…

Путаясь в мокрых простынях, Мэри вскакивает с постели, но тетушка Джин и мистер Хант хватают ее и швыряют обратно.

— Отдайте мне сына! — рычит она, отбиваясь, но доктор отходит подальше, крепко держа ребенка. Судя по настороженному взору, доктор принимает всех троих за безумцев.

— Сэр, побойтесь Бога, о чем вы? — укоряет он мистера Ханта. — Мэм, вы-то куда, вам покой нужен! — втолковывает он Мэри. — Ничего страшного, совсем простая операция. Только кто-то должен его держать. И нужно чистое полотнище, на столе расстелить.

Тетушка Джин заходится надтреснутым старческим хохотом.

— Ах вот что вы задумали, — кряхтит она. — Да только ничего не выйдет. Печать греха все равно проступит на нем. Вот увидишь, Джон. Говорила ж я — не зови никого, я б тебе лучше подсобила…

Младенец замолкает. Словно понял, о чем идет речь. Мэри смотрит на сына — и встречает его взгляд. Такой осмысленный, и уже такой печальный. «Спасибо» одними губами шепчет Мэри. «Все будет хорошо, родной».

Тишина отрезвляет мистера Ханта. Он неуверенно подходит к сыну, протягивает руку, отдергивает, снова протягивает.

— Давайте попробуем.

Он пропускает вперед доктора и тетушку Джин, которая все еще бормочет проклятия. Готовится последовать за ними, но колеблется, сжимая и разжимая кулаки. Внезапно он подходит к Мэри, вцепившейся в балдахин, и наотмашь бьет ее по лицу. И лишь тогда выбегает из комнаты.

Она едва не бросается вслед за ним, но падает на кровать, оттягивает зубами кожу на запястье, прокусывает… Рот наполняется соленым. Хороший вкус. Почти как морская вода. Где-то в недрах дома вскрикивает ее малыш и снова затихает. «Потерпи» просит она.

Так и правда лучше. Иначе люди его не примут.

Им нравится убивать тех, кто не похож на них.

Через некоторое время возвращается мистер Хант. Садится на край кровати и долго молчит.

— Я знаю, что это мой сын, — роняет он. — Я подсчитал сроки. Но скажи, ты была с кем-нибудь до меня? С кем-нибудь из вашего племени?