Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле - Товий Баевский

Ицик пошел читать лекцию волонтерам, а я заглянул в комнату к водителям. Мне на встречу поднялся Гиль — молодой парень с ярко — рыжей шевелюрой и россыпью веснушек на физиономии, по виду типичный англосакс, привезенный родителями в Израиль из Южной Африки в возрасте 13 лет. Гиль до сих пор говорит на иврите с небольшим английским акцентом. Он лет пять работает на Скорой, и, в то же самое время, успел сделать первую степень по археологии в Тель-Авивском Университете. Археологией он продолжает заниматься для души, ездит на раскопки, но работу бросать не хочет. Это и верный кусок хлеба, и все тот же экшен, без которого людям, отравленным Скорой, жизнь кажется пресноватой. Гиль степенно здоровается со мной за руку, и после непременных ивритских «Ма иньяним — бесэдэр (Как дела? — Все в порядке)» говорит:

— Ты слышал, какую реанимацию мы с парамедиком Ореном позавчера заделали? Мужик пятидесяти лет упал на улице, мы прилетели через 15 минут — у него ни пульса, ни давления — труп. На мониторе прямая линия вместо кардиограммы. 40 минут работали, сердце завели, привезли в приемник живого. Ребята с соседней подстанции когда услышали — все локти себе обгрызли от зависти.

— Как же, как же, наслышан. Этот ваш «спасенный» третьи сутки лежит у Фирбера в реанимации в коме, со всеми признаками смерти мозга. Сердце вы завели, а кора уже погибла. Фирбер ругается и обещает Орену руки оторвать за такую реанимацию, говорит, что вы даже прошлогодний труп готовы оживлять, и обзывает спортсменами.

— Ну и наплевать, пусть ругается. Наше дело — попробовать оживить, а уж дальше — как получится. Ведь обычно не известно, сколько человек пролежал до начала реанимации. А вдруг у него еще есть потенциал выкарабкаться?

— Да, ты прав, я в таких случаях тоже предпочитаю попробовать.

Внезапно зазвонил сотовый телефон. Гиль выхватл аппарат из-за пояса, его физиономия стала блаженной, и он начал курлыкать в трубку по-английски — позвонила его новая подружка. Я понял, что продолжения разговора мне не дождаться, и отправился перекусить.

На кухне в раковине высилась гора немытых тарелок — их традиционно моют волонтеры, а они пока еще на лекции. Я достал из холодильника замороженную порцию, поставил в микроволновую печь. Еду привозят раз в неделю, и это будет длиться целый год — деньги пожертвовала семья одного из больных, спасенных во время реанимации, и теперь можно на дежурствах нормально питаться. Вскоре по кухне поплыл приятный запах шницеля с картошкой, микроволновка звякнула и отключилась. Роняя слюни, я подступил к ней, как вдруг по всей подстанции разнесся противный зуммер — вызов для «Натана». Это у меня уже становится закономерностью — только собираешься поесть — как обязательно бывает вызов. Частота таких совпадений отвергает все законы статистики.

Чертыхаясь, хватаю кусок хлеба с сыром, и бегу в комнату врача за стетоскопом и форменной курткой. Мимо меня мчится Ицик — перед поездкой нужно успеть заскочить в туалет, а то когда еще представится возможность. Выскакиваю на улицу. Гиль уже сидит в кабине, заводит двигатель. За мной бежит волонтер — тоненькая девчушка лет 15-и. Через минуту мы уже внутри, машина трогается. В это время из дверей подстанции выскакивает Ицик, застегиваясь на ходу, и пулей влетает на свое место рядом с водителем. Машина выезжает за ворота, включается сирена и мигалка. Гиль, успевая вертеть руль одной рукой, второй подносит ко рту микрофон рации:

— Центр, здесь бригада 14. Мы снаружи.

— 14-й, говорит Центр. Улица Герцля 21, квартира 17. Больная 65 лет, приступ одышки.

— Понял, едем. Ицик задумчиво вертит головой.

— Что — то этот адресок мне кажется знакомым. По-моему, мы там недавно были.

— Ты что, забыл? Мы же там были в прошлом месяце — тетка с повторными отеками легких. Там у них еще такой забавный пуделек был — чуть тебя не цапнул, — вскидывается Гиль.

— А, точно, сейчас вспомнил, тяжелый был отек, еле вывели. Хана, проверь-ка, сколько кислорода в баллоне — обращается Ицик к девочке.

Сам перебирается в заднюю кабину, открывает ящик с лекарствами и начинает деловито наполнять шприцы, ворча про себя: «Не люблю я вызовы на одышку — никогда не знаешь, на что напорешься. Вон, в прошлый понедельник тоже вызвали на одышку, а оказался больной в диабетической коме».

Наконец, амбуланс подъезжает к нужному адресу. Бригада выскакивает, каждый тащит строго определенный набор предметов. Например, добровольцы традиционно носят баллон с кислородом — неважно, хрупкая ли это девочка или здоровый мужик — назвался волонтером — тащи. На мою долю приходится здоровенный ящик с лекарствами. Кряхтя, подымаю его и тащусь вслед за парамедиком по лестнице.

Входим в квартиру, дверь уже открыта — нас ждут. Посреди комнаты на кресле сидит пожилая полная женщина, посиневшие губы выделяются на испуганном лице. Дыхание частое, при выдохе слышны хрипы — не нужен никакой стетоскоп, чтобы их услышать. Беру ее за руку — пульс частый, сильный, женщина в холодном поту. Ее дочь протягивает старую выписку — больная после инфаркта, с сердечной недостаточностью. В общем, картина ясная — отек легких.

Киваю Ицику — «Готовь мочегонное, нитроглицерин». Он молча протягивает мне шприцы — все давно готово. Пока я смотрел пациентку и расспрашивал родственников — ребята времени даром не теряли — монитор присоединен, маска с кислородом одета, в вене уже торчит катетер, давление измерено. Такое впечатление, что больную на пару минут окутал белый смерч, а когда схлынул — все уже готово. Когда дежуришь с хорошей бригадой — все делается слаженно и одновременно, как бы само собой.

Смотрю на табло прибора. Похоже, что отек легких тяжелый, насыщение кислородом крови низкое. Дело плохо — как бы не пришлось переводить больную на искусственное дыхание. Иногда это — единственное средство довести пациента живым до больницы. Но в большинстве случаев все же удается обойтись без таких драматических процедур.

Начинаю вводить лекарства в вену, через несколько минут больная становится спокойнее, сердечный ритм потихоньку замедляется, становится ровнее. Добавляю дозу, потом еще одну, минут через 10 больная просится в туалет. Мы облегченно улыбаемся — это признак, что лечение сработало, значит, она начнет выходить из отека. Больше всех доволен Гиль — если бы мочегонное сработало не сейчас, а на пути в больницу — ему пришлось бы мыть машину — такое периодически случается. Да, на этот раз быстро сработали. Все лечение заняло минут 15. Теперь можно везти больную в приемник.

Гиль исчезает, через пару минут возвращается со складным креслом. Ребята усаживают пациентку, берутся за специальные рукоятки и поднимают ее. Таскать больных — это их функция, поэтому беру свой ящик и относительно налегке двигаюсь за ними.