Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I - Кондратий Биркин

— Повидайте принцессу Марию, дочь покойной королевы Катерины, и точно так же на коленях вымолите у нее прощение мне за все обиды, причиненные мною ей и ее несчастной матери!..

Ночь, предшествовавшую дню казни /20 мая/, Анна провела без сна и с самого раннего утра до прибытия к эшафоту она тем более падала духом, чем ближе подступала роковая минута. Сначала Анна молилась вслух задыхающимся голосом, потом принималась хохотать, впадала в оцепенение или глубокое раздумье. В эти страшные минуты она, между прочим, вдруг очень спокойно стала говорить окружавшим, что палач — мастер своего дела и мучить ее долго не будет. «Топор острый и тяжелый, — заключила она, — а шейка у меня такая нежная, тоненькая…» И опять раздирающие душу рыдания и вопли.

Одни историки говорят, будто Анна Болейн шла на место казни мужественно и сложила голову на плахе с величием праведницы; другие напротив — будто бы малодушие ее перешло в ярость, и осыпаемая проклятиями присутствовавшего народа, она сказала: «Королевой жила — королевой и умру, хотя бы все лопнули с досады!» Которое из двух сказаний правдивее, решить трудно, что же касается до разноречия историков, причина ему весьма проста: память Анны благословляли протестанты, проклинали католики.

Четыре друга королевы были обезглавлены в тот же день. Горло музыканта Смиттона, издававшее когда-то нежные, мелодические звуки под аккомпанемент лютни, было затянуто позорной петлей на виселице. Церемониал мрачной процессии на казнь был начертан собственной рукой Генриха VIII, палач был нарочно выписан им из Кале… В Ричмондском парке доныне показывают пригорок, на котором король стоял, ожидая вести о совершении казни своей второй, незаконной супруги.

На другой же день после казни он обвенчался с Иоанной Сеймур. Эта личность, подобно Анне Болейн, большинству образованного мира представляется в весьма ложном свете, и в этом случае опять виноваты романисты, авторы мелодрам и композиторы. Анну они изображали обыкновенно угнетенной невинностью, тогда как на деле было совсем наоборот; Иоанну Сеймур — злой интриганкой, клеветницей и лукавой кокеткой, происками своими погубившей свою жертву, но это чистейший вздор. Красавица Сеймур была девушка тихая, кроткая, покорная воле тирана и всего менее домогавшаяся короны, снятой с обезглавленной Анны Болейн. Надобно предполагать в этой женщине неестественное мужество и геройскую смелость, чтобы допустить с ее стороны возможность домогательства короны, когда перед ее глазами только что разыгралась кровавая катастрофа, закончившая жизнь другой женщины, путем интриг достигшей престола и свергнутой с него, чтобы взойти на эшафот. Дрожа от ужаса, Иоанна Сеймур шла к алтарю со своим державным женихом, и не на радость ей был сан королевы, в который он возводил ее; не ослепляли ее ни блеск короны, ни багрянец порфиры, служившей гробовым покровом первой жене короля и обрызганной кровью второй. Иоанна Сеймур не могла любить Генриха как человека /в это время он был обрюзглым, чудовищной толщины субъектом, страдавшим одышкой/, но настолько боялась его, чтобы осмелиться и думать об измене. Во все кратковременное ее замужество Иоанну не покидала мысль, что супружеское ее ложе воздвигнуто на гробнице Катерины Арагонской и на плахе Анны Болейн.

Эта мрачная обстановка хуже Дамоклова меча могла отравить и, вероятно, отравила существование третьей жены Генриха VIII, которая не успела надоесть ему и унесла за собой в гроб /24 октября 1538 года/ его искренне сожаление, подарив ему наследника — Эдуарда.

Четвертый брак короля английского, в который он вступил через два года с небольшим после смерти Иоанны Сеймур, можно было назвать смешным фарсом, разыгранным Генрихом VIII после трагедии. На этот раз король решил взять себе в супруги не подданную, но принцессу одного из владетельных домов Европы. Политические соображения почти не руководили им, он искал жену по вкусу и для этого окружил себя портретами разных принцесс, заочно сравнивая и выбирая. Хотя живопись и называют художеством «свободным», тем не менее она имела тогда, как имеет и теперь, два существенных недостатка: или рабски подражает подлиннику, или рабски ему льстит, особенно если подлинник — особа женского пола. Художник, изобразивший на холсте черты принцессы Анны Клевской, на которую пал выбор Генриха VIII, долгом себе поставил польстить ей, и вместо дебелой девы, ростом и дородностью способной поспорить со своим массивным женихом, изобразил чуть не Юнону — волоокую, с выражением на лице томной неги, едва ли когда оживлявшим круглое, как полная луна, лицо принцессы. Плененный портретом, Генрих послал формальное посольство сватов за оригиналом, и Анна прибыла в будущие свои владения в январе 1540 года.

— Что это за фламандская кобыла? — сказал король окружающим после первого же свидания с новой королевой. — Бог с ней, я ее видеть не могу!..

Неизвестно, дошел ли этот отзыв до ушей флегматической Анны, но если бы и дошел, едва ли она была способна обидеться. Полгода Генрих, однако, сожительствовал с ней и наконец решился развестись. На оскорбительное предложение короля о расторжении брака и замене титула королевы титулом приемной сестры с приличной пенсией Анна отвечала самым простодушным согласием. Брак был расторгнут 12 июля 1540 года. Генрих VIII забраковал ее, не скажем его же словами «как кобылу», но как кормилицу, нанятую в господский дом и отпущенную с вознаграждением за то, что не умела «потрафить» на господ. Жажда любви или просто животное сластолюбие, которое он желал облечь в законную форму, побудило короля немедленно вступить в пятый брак, по примеру второго и третьего — морганатический, с племянницей герцога Норфолка, Катериной Гоуард. Странности характера Генриха VIII и частые смены жен невольно заставляют сказать о нем: с женщинами истинно честными и по происхождению своему достойными быть его супругами, он обходился как с потерянными, а содержанок своих возводил в достоинство королевское, уважая их как равных себе. Сравнение короля английского с султаном турецким может быть очень невыгодно первому: у поклонника Магомета султанша-валиде обыкновенно бывала одна, у Генриха VIII ею случалась первая встречная. Тоже можно сказать и о нашем царе Иване Васильевиче Грозном. Чем объяснить подобные сумасбродства этих великих государей шестнадцатого века? Желанием ли унизить свое достоинство, надругаться над законами, или просто оправданием поговорки самодуров: «нраву моему не препятствуй»?.. И в руках подобных деспотов находились судьбы государств… Пушкин назвал нашего Грозного «венчанным гневом»; Генриха VIII можно назвать «венчанным бешенством».