Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

Я быстро набрала сообщение брату, правда несколько раз промазав по кнопкам телефона: «Что случилось?»

Его ответ не заставил себя долго ждать.

Е: «ты где?»

Л: «на балу»

Е: «конкретнее! ты мне нужна. срочно!»

Ему нужна моя помощь? Он так редко просит меня. Определённо, сегодня я звезда!

Л: «можешь на меня рассчитывать. я за стеклом»

Е: «???»

Л: «рад, что помогу? =)»

Е: «=) рад. за каким ещё стеклом?!»

Стеклянным, ха, вот умора.

Л: «где сцена. старая»

Е: «в ди-джейской?»

Так вот что это за комната, стоило догадаться. Не зря парень тут скачет между аппаратурой и, как теперь мне стало ясно, ди-джейским пультом. Странно, что по задумке толпа его не видит. Хотя на взмыленную фигуру и потную рожу ЭмСи Тома Сойера смотреть не особо кому захочется. Я и не думала, что быть диск жокеем так сложно. А тут на тебе — прямое противоречие моим знаниям. Оказывается, живя бок о бок, исключая последние два года, с представителем урбан культуры, и думая, что знаю о них всё, на самом деле я не знала и малой толики. Сейчас наверстаю, поглощая большой объём информации скопом.

Л: «видимо, да, тут блондинка прыгает, музыку ставит»

Л: «то есть попугай»

Ждать пришлось недолго. Егор пришёл почти сразу, испугав меня своим неожиданным появлением сзади, когда я, прислонив ладошки и лицо к стеклу, выглядывала его в зале. На моё причинное удивление последовал его не менее причинный взгляд на пустой бокал, лежащий рядом со мною на полу, уже третий по счёту, и судить о времени моего здесь пребывания я могла приблизительно.

Егор был одет под стать урбан стайлу: кеды, широкие спортивные штаны, майка баскетбольной команды «Lakers» под номером 32. Мне пришло в голову, что даже если бы он надел на себя тысячу разных вещей, как капуста, но оставил на виду какую-нибудь часть тела, любую-любую, я бы его узнала. Маска, скрывающая часть лица, а также одежда, совсем не присущая ему, не может сбить меня с втолку, введя в заблуждение и мешая его узнать.

— Это уже лежало тут, — отчего-то соврала я, тоже кинув взгляд на опустевший бокал.

Нет, я не боюсь признаться брату, что употребляла что-то крепче кофе, он в любом случае поймёт меня и ругать не будет, максимум наградит парой предложений для назидательной, но лишь для видимости, острастки. А ещё в шутку поинтересуется, почему без него. Так что я понятия не имею, что на меня нашло скрывать.

— Охотно верю, — ответил брат с лицом, выражавшим прямо противоположное. — От кого прячешься?

Я пожала плечами, и что-то промычала, не придумав вразумительного ответа.

— А у тебя глазки бегают.

— Ничего не бегают, — вмиг возразила я, зажмурившись несколько раз.

— Бегают-бегают. И лицо красное, — мои руки тут же принялись тщательно тереть щёки, что делало его ещё краснее. — Ты либо прячешься от кого-то, либо пьёшь в однёху.

— Не прячусь я, — вымолвила, и тут до меня дошло, что брат добился своего, прекрасно зная мою реакцию, что отрицать я буду то, что ложь, таким образом, правда и выскочит наружу. — Не пью, то есть.

— Эх, сопьёшься же ты у меня, — сделал верный вывод Егор, угорая. — Как я буду тебя людям представлять? Знакомьтесь, это моя сестра-алкоголичка, и тут выходишь ты вся такая беззубая, а тот остаток зубов, что есть, гнилой, плюс смердящий запах изо рта и протянутая рука с жалобной просьбой «Подайте на старость и на алкоголь!»

Я мгновенно вообразила себе эту тщедушную картину и сморщилась, ассоциировав на периферии сознания ложный выдох старушенции гнилостью прямо мне в лицо.

— Не сопьюсь.

— А зачем тогда отнекивалась? Стыдно? И правильно — пить — стыдно! — с улыбкой назидательно пригрозив мне указательным пальцем, изрёк братец, но сразу сменил тему, прекратив меня третировать. — Да что ты стесняешься, бокал вина ещё никому н вредил. Греки каждый день пьют, цветут и пахнут. Ты же не пьяна, нет? На ногах держишься? Супер, пошли.

Он поднял меня за шкирку и поставил на ноги, а потом потянул за собою в район закулисья, откуда до этого феерично появился.

11

Коридоры закулисья меж тем вовсю кишели жизнью. Здесь группками собрались парни и девушки, бурно обсуждая битву и то, как они выступили, что получилось хорошо, а что не получилось, на какие элементы стоит обратить внимание, одновременно показывая движения. Некоторые стояли красные и злые после проигрыша, кто-то тихо, мирно стоял в сторонке, сосредотачиваясь мысленно или просто с долей пофигизма в характере. Кто-то из этой толпы хлопал Егора по плечу, выражая чувства фразами: «респектоз», «молодчага, братан», «отличный локинг», а кто-то при его приближении отворачивался, скрывая недовольную гримасу.

Коридоры вели к залу своим особым, длинным, но более удобным путём, до сцены было добраться намного легче и быстрее, чем, если пересекать весь зал по тому пути, которым я добралась до ди-джейской. Оставалось лишь поинтересоваться у Егора, зачем он тащит меня к сцене. Хочет приобщить к культуре би-боинга, чтобы я всё увидела своими глазами? Вряд ли. Он прекрасно осведомлён о моих пристрастиях, к которым сия сфера никоим образом не относится. Хотя он говорил что-то о помощи.

Мы пробрались к сцене, посторонив сидящих вокруг неё ребят, недавних участников битвы, среди которых я вновь приметила рыжую макушку и наивно дёрнулась к ней, но брат меня не отпускал, протаранив пару стоящих перед ним парней, вышел к противоположному от стоящих на другом конце ребят из FJB краю сцены. Нас стало четверо. Другими двоими оказались Лёха и Леон, друзья Егора, с которыми я очень хорошо знакома. И если Леона, в паспорте Леонида, я была искренне рада видеть, то на счёт Алексея такого не наблюдалось. Скорее, чувства к нему были строго противоположны настолько, что первым позывом было развернуться и уйти. Но я осталась. Брат выпустил меня из рук, и я оказалась в свободном парении, с радостью ребёнка осознавая, что на мне кроссовки, а не те экстремальные туфли, с которых я бы точно навернулась.

В голове от резкой остановки появилась куча мыслей, при этом она стала лёгкой-прелёгкой, норовящей улететь к небесам, как воздушный шарик, наполненный аргоном. Знакомое ощущение. Его я уже испытывала однажды. Всё на том же злосчастном выпускном, который запомнился мне, как самый идиотский день на планете. Во-первых, из-за платья, которое больше открывало, чем скрывало, а во-вторых из-за того, что меня, пока не видел Егор, споили два его лучших друга, те же Лёша и Леон, неразлучная и по сей день парочка. Обычно они проказничали втроём, но иногда сговаривались и творили «безобидные», как им казалось, шалости против третьего.

В те дни они пребывали в состоянии депрессии по поводу того, что на днях пришло письмо из Оксфорда с новостью о том, что Егора принимают в один из старейших университетов, и решили его подбодрить, хотя подбодрить они решили скорее себя, чем его, развеселив видом наклюкавшейся сестрёнки, известной своим благоразумием. Вооружившись своим дебильным планом, они, заговаривая мне зубы, опаивали любимым мною апельсиновым соком, с разбавленным в нём алкоголем, причём с каждой порцией сока алкоголя было всё больше и больше, а я так и не заметила, что сок был разбавлен.

Что не дано мне, было дано Егору, и он обнаружил меня в компании в хлам пьяных друзей, разглагольствующей о поэзии и декламирующей письмо Татьяны к Онегину, ругающей ведущего жизнь заправского повесы Лёшу. На словах «и в мыслях молвила — вот он» появился брат и принялся выяснять, как посмели и кому первому дать в рожу для профилактики. Затем решив, что оставлять здесь парней, пребывающих в состоянии недержания на ногах, было кощунственным поступком, он потащил их к машине, в которую уже успел загрузить меня, с приехавшим в ней дядей Максом, которому Егорка предусмотрительно позвонил, потому что и сам был нетрезв, а денег на такси взять не удосужился.

И всё это я знаю не по рассказам, я помнила отчётливо каждую деталь, каждое сказанное мною слово, а на следующий день ходила по дому на цыпочках с красным лицом, испытывая жуткое чувство стыда, словно накрывшее меня с головы до ног одеялом. Но ходить тихо и незаметно я начала только под вечер, а до этого я и нос сунуть боялась из-под настоящего одеяла, под которое забурилась сразу же после контрастного душа. Около моей кровати устроили семейный патруль с тазиком, который, к счастью, не пригодился. И всем семейством жарко обсуждали, кто как первый раз напился. А дети жадно слушали, старательно запоминая информацию, собирая компромат на родителей, мало ли когда пригодится. Сеня сидел с невинным видом на краю кровати без камеры в руках, видимо, что и послужило страховкой к откровениям наших пап. Сеня выглядел безобидно, но никто бы не удивился, узнав, что камера надёжно припрятана в комнате и ведёт свой скрытый шпионский сбор информации.