Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

Всё это было произнесено быстро, без запинок, с придыханием и дикой верой, что всё это реально, а не сон. Соня опешила от его тона и лёгкости, с которой он произнёс ненавистные теперь ей слова. Она ведь надеялась всего лишь его припугнуть, поставить ультиматум, нагрубить, опустить ниже плинтуса, вытереть ноги об его изничтоженное ею самолюбие, а дальше бесконечно наслаждаться эффектом. Но этот хренчик, как любила она его называть, всегда был крепким орешком, с которым справиться сложно и практически невозможно приручить, да что уж там, без «практически».

И ссоры… Они всё время ссорились, каждый божий день. Ссорятся, бурно мирятся, снова ссорятся, снова мирятся. И ей всегда казалось, что их обоих устраивает данный расклад, ведь жизнь без разлада, с одними лишь сюсюканьями, слюнями и постоянными признаниями в любви (да какая любовь? Она в это понятие и не верит вовсе) — это не для них, не для прогрессивных, вышедших на новый уровень сознания и поведения, вырвавшись из рамок укоренившихся устоев, людей. Но оказывается, ему это не нужно.

Соня считала, что расстаться для них — нечто за пределами фантазии, на деле — обыденная вещь. Он так просто согласился, что ей стало обидно поначалу, но с каждой секундой, с каждым новым сказанным им словом она всё больше осознавала, что ей не хочется расставаться с ним, не хочется терять того, в кого влюблена почти год, а для неё, страдающей непостоянством девушки, это срок немалый. И что страннее всего — заныло сердце, глухо отдавая удары. Что это? Неужели любовь? Это так выглядит? Неудивительно, что она отвергала это чувство и даже не заметила, когда оно её достигло. Сказать ему? Нет, конечно, не нужно.

Она зажмурилась, выслушивая последнее предложение о дружбе. Друзья… Ещё вчера она бы не поверила, скажи ей кто-нибудь о том, что будет так сложно выслушивать этот бред. Полный бред. В голове возникли строчки одного из её любимых исполнителей:

Ни одна любовь не умерла

своей смертью…

убивали…

убивают…

и будут убивать…[3]

И что с того, что она поздно поняла о своих чувствах? Ведь поняла, осознала. И так сложно вымолвить хоть что-то вразумительное, когда горло сдавлено, а наружу рвётся лишь только крик.

— Так друзья? — переспросил не знавший о неожиданно нагрянувших в сердце девушки чувствах парень.

Соня сглотнула и, кивнув, произнесла:

— Угу, — совершенно безжизненным утробным голосом, в котором не осталось и доли былого ехидства.

— Хорошо. Я рад, что мы пришли к этому решению обоюдно. Наши отношения уже давно отношениями не назовёшь. Правда? Ты же взрослая девочка, мне пора снять с себя обязанность опёки над малышкой Соней.

— Угу, — на автомате подтвердила она.

— Вот и я так думаю. Лан, давай, подруга, у меня дела.

Он скинул, а по щекам Сони предательски пробежали одна за другой горячие крупинки, солёные и горькие, заставив её осмыслить его слова. Он предложил остаться друзьями. Сказал, что их отношения никакие вовсе не отношения, и уже давно. А сколько, интересно? Может c того момента, когда он сам её поцеловал? После этого он не то, чтобы начал проявлять чувства, скорее застеснялся их, как посчитала молодая неискушённая девушка, но Соня поняла, что чувства есть. Их характеры подстать. Интересы совпадают.

А сейчас он просто козёл рогатый, парнокопытное несчастное, хрыч эгоистичный! Его бы на мангал и поджарить его хитрую жопу, которой он думает! А потом голову ему отрубить, насадить её на кол и пусть смотрит, как Соня собственноручно ему каждую татуировочку на теле прижигать будет, неспешно и с энтузиазмом юного натуралиста-садиста, каждую надпись, выбитую на идеальных кубиках пресса, каждый рисунок, которыми испещрены накачанные мышцы, каждую живую клеточку его великолепного тела, чьим главным фанатом является сам Охренчик. Придурь несчастная!

У девушки зла не хватало, чтобы выплеснуть всё, что накипело.

Она снова прикрыла глаза, уже просушенные гневом, и попыталась прийти в норму. Не удалось. Единственное, что могло помочь успокоиться сейчас, это наведаться к брату. Она не ждёт от него широких объятий или слов утешений. Вернее, не позволит ему осуществить сии сумасшедшие деяния в её отношении, дабы не терять свой моральный облик перед общественностью, да и вообще в своих глазах. Она просто войдёт, присядет на его кровать и будет молча сидеть в присутствии Стасика, играющего в какую-нибудь очередную муть, а ей будет легче. И не дай бог ему прекратить это делать и обратить на неё внимание. Всё! Тогда момент будет упущен, и он спугнет её, как маленького оленёнка в чаще леса пугает неожиданный шорох. Телячьи нежности Соня презирает, от обнимашек её тошнит, даже сочувственное похлопывание по плечу скорее вызовет в ней бурю, несущую смерть и разруху на своём пути, нежели всхлипывания и исповедальную речь.

Воодушевившись скорым выздоровлением от болезни по имени «ля мур», она с грохотом ворвалась в святая святых — в комнату мальчишек, куда без особого допуска не пропускают. Это введение появилось относительно недавно — после того, как Максим дорвался до предмета идолопоклонства и коленопреклонства Стасика — его друга и соратника, товарища, напарника, хранителя его тайн, лучшего из лучших на планете Земля и за пределами нашей галактики — компьютера. Причём остаётся неизвестным, каким «попутным» ветром его занесло в эти дебри, учитывая тот факт, что он даже не знает, как комп включать.

Ветерок оказался попутным — это жизненная реалия. Ведь Максим изловчился открыть именно папку под кодовым названием «ЭТ НЕ МОЁ. ТОЧНО НЕ МОЁ. НЕЕЕЕЕЕЕ!», содержащую в себе около двадцати гигов отборного видео для взрослых. Почему отборного? А там так и было написано, что оно отборное, лучшее, качественное и вообще самое крутое. У Макса аж глаза на лоб полезли, когда он просматривал его файл за файлом, за этим занятием его и застал сынок, вернувшийся со школы, который не ожидал подобного от папы. Он вполне предполагал, что отец позволяет себе прибегать к просмотру подобных фильмов, он же взрослый, самодостаточный, сам решает, что и как ему делать или смотреть и делать, короче, яйца курицу не учат, но он никак не мог принять, что папуля роется в его компе, да ещё с таким усердием на лице, которое на деле оказалось ошарашенностью и постепенным осознанием того, что сынок-то вырос уже.

Стасик с ходу атаковал отца, застав его за нелицеприятным делом. Максим тоже не промах — в ответ застыдил сына, спросив, зачем ему такое количество порнушки, имея в виду не объём памяти, а количество фильмов, зашкаливающее в районе сорока, хотя судить с точностью он не брался.

— Я их не смотрю даже! — искренне возмутился Стас.

— Значит, собираешься смотреть? — сделал вывод Максим. — В твоём возрасте надо с девушками встречаться в реальности, а не в виртуальном мире!

— Я и не собираюсь их смотреть! — продолжал гнуть своё сын.

— Зачем тогда хранишь? — шёл в атаку отец.

— Я раздаю.

— Что? Что ты там раздаёшь? В промоутеры записался? Денег не хватает? Боже! Я понял… — схватился он за сердце и медленно продолжил. — Ты распространяешь записи с актами насилия и разврата… Докатились… Родной сын спекулирует половыми актами греховных отродий.

— Пап, твоя муза питается твоим мозгом, не так ли? Она окончательно его съела, у-у-у, термитка. Ничего я не спекулирую.

— Понятно. Конечно, сейчас это иначе называется. Ты, типа, менеджер по промоушингу или как там… Но сути не меняет. Какой позор!

Стас заметался по комнате, пытаясь привести в порядок своё огорошенное сознание. Куда же подевалась его флегматичность, ранее не оставлявшая хозяина ни на секунду?

— Папа! Я не спекулянт, не менеджер по промоушингу, я не занимаюсь подобными вещами! Мне даже представить такое страшно неприлично, а тут ты меня обвиняешь… — Собрал свои разбегающиеся, как муравьи на солнце, мысли Стасик.