Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Турумбет молчал.
— О дочь аллаха Джумагуль! Воплотила ли ты в свою душу Турумбета, сына покойного Нурымбета?
У Джумагуль кружилась голова, в ушах звенели колокольчики, ее трясло как в лихорадке.
Айтен-мулла подождал, пошептался с Мамбет-муллой, произнес: «Готово, теперь все готово!» — и первым отпил из кисайки. Потом она перешла к Мамбет-мулле, Гульбике, Турумбету и, наконец, к Джумагуль. Невестка чуть пригубила кисайку, поперхнулась и выплеснула воду на пол.
— Йе! — только и мог сказать Айтен-мулла, а Турумбет от удивления захлопал глазами.
— Эх ты боже мой! Вот что значит купить жену по дешевке! Недаром говорят: из дешевого мяса бульон не бывает жирным! — чуть не вцепилась в невестку Гульбике.
Айтен-мулла ехидно рассмеялся.
Расплата за тяжкие грехи не заставила себя ждать слишком долго.
— Ты знаешь, зачем я на тебе женился? — налитыми кровью глазами уставился на жену Турумбет. Этот хитрый вопрос подсказал ему Айтен-мулла, когда они прощались на улице.
Джумагуль боязливо посмотрела на мужа. Ох, если бы не эта страшная головная боль, не тошнота и боль в желудке, она бы, наверное, как-то ответила. Хотя как? Что она может ему ответить? Она не знает. Никогда над этим не думала...
— Почему отшвырнула объедки? Брезгуешь после муллы?! Гордая какая! Я вышибу из тебя эту гордость!
«Боже, если этот верзила ударит, не выдержу, — съежилась Джумагуль. — Умру!»
— Грубить свекрови! — наседала с другой стороны Гульбике. — Да тебя после этого на улицу выгнать! Понимаешь — выгнать!
— Что молчишь? Тебя спрашиваю! — все больше распалялся Турумбет.
— Ты спроси, зачем священную воду вылила. Будто помои... О аллах, за что ты покарал моего сына, дав ему неправедную жену?.. Ты научи ее, сынок, научи, как быть достойной женой!
— Я научу! Я... Подлое отродье! — И Турумбет пнул жену сапогом.
Джумагуль отлетела в сторону, ударилась об остов юрты, плюхнулась об пол лицом. Платок свалился у нее с головы. Теряя сознание, она еще успела подумать: ведь все это когда-то уже было... было... Только тогда она лежала лицом вверх. Когда же это?.. Когда?.. Ах, да это было не с ней... Мама... Мама!..
Говорят, ничто так не растравляет ярости зверя, как вид крови на теле жертвы. Одним прыжком Турумбет пересек юрту и, ухватившись за косы, попытался поднять Джумагуль, чтобы ударить, раздавить, поломать! Но странное дело — рука его с черными длинными косами взметнулась, будто пушина, голова Джумагуль продолжала лежать на полу... Турумбет изменился в лице, притих. Отбросив волосы в сторону, буркнул сердито:
— Оказывается, ты еще и плешивая! Вот попался, дурак!.. Мама! — решил он призвать Гульбике на помощь. Но старухи в юрте не было — она деликатно выскользнула на улицу, когда Турумбет только замахнулся. — Мама!
— Чего тебе, сынок? — просунула голову в юрту старуха.
— Иди сюда.
Гульбике испугалась:
— Убил?
— Нет. Тут такое... Глянь.
— Аллах милосердный! — хлопнула себя по бедрам старуха. — Ах, негодяйка! Так она же нас обманула!
Джумагуль лежала на полу без движений, дышала тяжело, хрипло. Турумбет взглянул на ее обескровленное лицо, на детски припухлые, вздрагивающие губы, и жалость шевельнулась у него в груди. Не желая выказывать слабости — слабости, недостойной мужчины, — он поднялся и вышел на улицу.
Что-то бормоча себе под нос, Гульбике подобрала косы, валявшиеся на полу, бросила в огонь. Джумагуль не видела, как, зашипев, они сгорели.
Над аулом висело зыбкое марево, и хотя солнце уже клонилось к закату, улицы по-прежнему были пустынными.
Турумбет подошел к краю оврага, рассекшего землю позади его юрты, уперся руками в бока, стоял, не зная куда бы податься. Конечно, он правильно сделал, что не клюнул на жалость. Им только покажи свое слабое место, проденут тебе в нос железное кольцо и будут водить, как укрощенного зверя. Думала, брошусь ее подымать, извиняться... Как бы не так! Турумбет — мужчина и достоинством своим не поступится!.. Куда бы это все же приткнуться? Может, к баю? Нет, нельзя каждый день. Неудобно. А потом — жена молодая. Мало чего подумать может — ревнив Дуйсенбай. Только зря ревновать к Турумбету — да будь она даже райской гурией, разве станет он рисковать покровительством бая?! Смешно!
Внизу, под обрывом, лежали джугаровые поля, искрошенные на мелкие делянки. Границы каждого обозначены порослью гребенщика. За полями, на противоположной стороне оврага, млеют от жары могучие карагачи, укрывшие под густыми кронами саклю аксакала. На юг, до самой кромки турангилевого леса, тянутся хлопковые плантации. Кусты уже вытянулись, подставили солнцу широкие ладони листьев. Меж рядков в широкополых шляпах, в белых рубахах и белых же подоткнутых до колен штанах ходили поливальщики. Не кетмени б на плечах, ну в точности цапли, подумал Турумбет. Махнуть, что ли, потолковать малость? Да нет, не станут — не оторвешь их от дела, как муллу от молитвы. Глупый народ!
Турумбет повернулся, скучными глазами глянул на аул. Все здесь знакомо, все исхожено. Вон юрта Абди, вон шорника, а рядом Айтбая — чего это, интересно, бай на него взъелся? На собственную юрту и глядеть не хотелось — скособочилась, будто поклажа, навьюченная на верблюда неумелой рукой. Стоит на солнцепеке, как прыщ на лысине, — ни деревьев, ни посевов вокруг. У других, поглядишь, огороды, зелень разная... Под навесом отчаянно отбивается от назойливых слепней конь — все, что осталось от отцовского наследства... А, ладно, как-нибудь перебьемся. Вот Дуйсенбай две делянки обещал. Зерно опять же... Обещать-то обещал, а когда оно будет? Жадный, однако, этот бай! Ну чего ему стоило юрту оставить? Так нет: как свадьбу сыграли, сразу свернули и обратно. Славная была юрта! После нее в свою и заходить неохота... А может, домой пойти? Все равно некуда податься.
Он представил себе жену, распластанную на полу, ее большие черные глаза, в которых испуг и немой укор, брошенные в угол косы... Неужели она и на самом деле плешивая? В первые дни Турумбет не замечал этого. Выходит, скрывала, обманывала. А может, заболела чем-нибудь таким?.. Что это за женщина, которая от одного удара летит как перышко. Или в Турумбете
