Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы пошли ко мне. Родители были не в восторге, но «при чужих» всегда пытались сохранить лицо, поэтому ничего не сказали.
Раньше я не задумывалась о том, сколько хлама вмещает в себя моя крошечная комната. В присутствии Рины беспорядок становился «творческим». Её болезненная худоба делала тусклый свет мягче. Я даже порадовалась тому, что папа специально вкручивает в люстры только по одной лампочке.
Многочисленные кольца на её тонких пальцах подходили печатной машинке, стоящей на моем подоконнике. Я купила её за бесценок у старьевщика, Егора Васильевича. Когда я только принесла её домой, была полна энтузиазма использовать по назначению. Я протерла клавиши оливковым маслом, чтоб не заедали. Одна из клиенток подарила маме бутылку, а мама спрятала в шкаф. Слишком дорогое. И я знала, что у него закончится срок годности раньше, чем мама решится его использовать. Измазала несколько пальцев чернилами, которыми была пропитана лента. Напечатала список тех, кого я бы пригласила на свои похороны. Уложилась в пятнадцать строчек. Прониклась моментом. Больше я к машинке не прикасалась.
Даже то, что мы с Риной обращались друг к другу на «вы» меняло атмосферу в моей комнате. Она рассматривала фото, прикрепленное к стене, без рамки. Мне девять, я в костюме принцессы, с большим початком кукурузы в руке. Почти как Сейлормун. Только с лунной кукурузой, вместо лунной призмы.
Повертела в руках мой вечный календарь. Хмыкнула. На острове у нас почти такой же. Я зажгла шафрановую палочку. Чёрт, комната выглядит абсолютно по-другому.
– Вы делаете хлам одухотворенным, – сказала я.
Но Рина не поняла.
Разговор не клеился.
Полная Луна вылезла из-за облаков. Время, когда Кора получает максимальную силу.
Мы молчали. Чай остывал слишком быстро, я подливала заварки, Рина втыкала в телефон. Я никак не могла придумать, с чего бы начать разговор.
– Жарко, – она сняла свитер и осталась в черной майке.
Я заметила, что на её ключицах цветет чернильная калина. На запястье – два треугольника.
И шрамы на предплечье. Стройные полоски ночных страданий. Вот же чёрт. Морган, ну как так можно?
– Есть ещё татуировки? – Я, наконец, придумала вопрос.
Облезший черный лак на ногтях. Она держит чашку двумя руками. Это делает её такой беззащитной.
– Ом. На бедре.
Какая же она все-таки красивая.
– Хотите, погадаю? – вдруг спросила Рина.
Не дожидаясь моего ответа, она достала из рюкзака потертую колоду карт.
– Сдвигать левой рукой, – Рина прикоснулась к моей ладони, – сосредоточьтесь на своём вопросе.
Я боялась гаданий. Думаю, что все эти карты, гороскопы, кофейная гуща – это как подглядывание в дверную щель. Вроде видишь, что происходит в комнате, но фрагментарно. Выхватываешь куски из целого. И веришь этому, а значит, так и будет. Сужаешь будущее со всеми его миллионами вариантов до того, который случайно увидел, чиркнув спичкой. Пламя выхватило один пазл, воровато заозарилось по сторонам и погасло. Мозаику не составишь, но и пазл уже не вернуть на место.
Но иногда хочется увидеть хоть что-то.
Получить ответ. Желательно двусмысленный, чтоб можно было трактовать как угодно.
Рина повторила:
– Сосредоточьтесь на своём вопросе.
Я закрыла глаза.
Она вытащила лишь одну карту.
«Дурак»[45].
Глава 11
Я повела Рину в «Яму» – историческое место почти за пределами города. «Рок-притон», как говорила моя мама. У «Ямы» богатая история. Здание построили около пятидесяти лет назад как Дом культуры. Потом здесь проводили танцы. Многочисленные ВИА мотали патлами и ломали гитары о головы друг друга. В «Яме» крутили музыкальные записи, и дрожащие прожекторы выхватывали из темноты пляшущие силуэты. Тут царил дух свободы.
С начала девяностых «Яма» служила репетиционной базой для разных панк-групп. Именно здесь появились легендарные «Скунсы». Их хиты «Пластмассовый город» и «Роза на твоей груди» до сих пор можно услышать в подворотнях нашего города.
Я знаю их историю из первых уст. Адам дружил с басистом «Скунсов» – Винтом. Его так прозвали, потому что он торчок. Он жил со слепой бабушкой, и если она спрашивала, почему дома так странно пахнет, говорил, что варит суп. И он действительно варил суп. Говорил, что бабуле нужна горячая пища. В одной кастрюле – овощной бульон, в другой – эфедрин и йод. Иглы стерилизовал прокаливанием, одноразовых шприцев тогда не было. Когда вокалист уехал из города поступать на химфак, а клавишник схватил передоз, Винт стал варить больше супа. Гораздо больше супа.
Однажды увлекся.
И забыл выключить газ.
Бабуля заснула в кресле, завернутая в шерстяной плед. Говорят, она слушала пластинку со сказками Андерсена.
Говорят, она улыбалась.
Винт распластался на кухонном полу, в обнимку с китайской вазой, которую он спер из школы в десятом классе. Это был пик его величия. Вечно молодой и вечно пьяный. Ему все было нипочем. К черту правила! К черту школу! Только музыка и свобода.
Но этот пластмассовый город его сломал.
«Розу на твоей груди» придумал Слава, вокалист. Его называли «романтик». Он посвятил её своей девушке. Она действительно набила розу на груди в знак их любви. Они жили в однушке, доставшейся Славе от деда, и засыпали на старом матраце под «Comfortably numb». Занимались любовью до рассвета. Будильником служила кукушка на старых часах, которая к полудню разминала свои голосовые связки. Они умывались водой с мелкопорубленным лимоном и ели мацу с вареньем.
У деда в шкафу было много мацы. Десятки коробок. А денег на еду все равно не было. Едва хватало на сигареты.
По вечерам «Скунсы» репетировали в «Яме». Собиралась толпа. Приносили много вина. Слава смотрел на звездное небо и глаза его наполнялись слезами.
А потом лето кончилось.
А потом она уехала в Киев жить к отцу.
Слава поступил в Одесский политех. Записался в турклуб «Романтик». Раз в неделю устраивали сборы, раз в месяц ходили в походы. Слава пел свою розу у чужого костра и радовался тому, что выбрался из «Ямы», пока его в ней не погребли.
Домой приезжал редко, оборвал со всеми связь.
Сейчас в «Яме» собираются школьники и лабают на гитарках с пафосным видом. Здание почти разрушено. Около десяти лет назад случился сильный пожар.
Школьники приходят сюда, взбираются на сгоревшие остатки сцены и чувствуют, что борются с системой. А потом идут домой и ждут, пока мама принесет им обед в комнату. Десять километров до Южноукраинской АЭС. Самый крупный работодатель в области. Почти все мои знакомые там работают.
