Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш город расположен у реки Южный Буг. Летом я часто сижу на склонах и смотрю на то, как в воде отражается небо. Я люблю синий цвет. Хотя на самом деле и вода, и небо – не синие. Но существует ли это «на самом деле», если мой мозг воспринимает цвет как синий? Макото Синкай вполне мог бы вдохновляться этими видами. В прошлом году я посмотрела «Пять сантиметров в секунду»[46] и поняла, что время сильнее любви. Я начала учить японский, даже кое-как могла писать хираганой[47]. Но потом папа сказал, что я никогда не поеду в Японию.
Это далеко и дорого.
И я перестала.
К тому же в Японии нет буквы «л». А я люблю бук-ву «л».
Нет гречки.
И секса тоже нет.
Хотя какое мне дело.
– Знаете, я читала статью. Япония лидирует по количеству асексуалов. Технологические удовольствия всё популярней. Веб-кам свидания, порно через VR-очки, аниме опять же.
– Я не верю в асексуальность, – сказала Рина, – просто вы – девственница.
– Это что, так очевидно? – Меня немного смутила её прямолинейность.
– Я не делаю культа из плоти. Ну, избавилась от полоски эпителия. Я осталась собой. Иногда я согласна за деньги.
– В смысле? – Я не могла взять в толк, шутит она или говорит серьёзно.
– В смысле я лучше потрачу пятнадцать минут и получу столько же, как если отработаю две смены кассиром. А потом почитаю. Или погуляю. Всё, что угодно. И деньги не надо у мамы брать.
– Но это же неуважение к себе…
– А вы ханжа, – сказала Рина.
Как я отношусь к своей девственности? Мне хотелось бы продать её подороже. Желательно после свадьбы. Но свадьба предполагает создание семьи. А я не верю в счастливые семьи. Нет, пожалуй, со свадьбой я загнула. Но тому, кто её получит, должно быть непросто. Чтоб ценил. К тому же…
Что может быть сексуальнее, чем отсутствие секса?
Я с ума схожу от невозможности прикоснуться к Моргану. От невозможности спросить «как дела» и не нарваться на злобное молчание. От невозможности стать ближе. Мы притягиваемся друг к другу, как две разнозаряженные частицы.
Но не можем существовать вместе.
Этот момент, когда я чувствую влияние неизвестной силы, когда есть надежда, что сейчас мы соединимся воедино, станем, наконец, целыми – это сексуально.
Потому что я знаю, что мы не соединимся. Никогда.
Потому что я знаю, что все рождаются с дырой внутри, и её ничем не заполнить. Разве что только на время. По статистике, минут на семь. Это если партнер молод и здоров.
Потому что дело не только в гениталиях или гормонах. Я чувствую себя максимально живой. Наполненной. Вечной. Но недолго. Потом – пустота.
Вот что бывает после того, как я выбиваю из себя глухие стоны, укрывшись жарким одеялом, – пустота.
Всё снова становится бессмысленным.
Но если я сдержусь, если потерплю до утра, если откажу себе в разрядке – это напряжение сделает свет ярче.
Я с ума схожу от невозможности прикоснуться к тебе, Морган.
Я непривлекательная. Я нескладная, высокая, угловатая.
Но я знаю, что неопытность мне идёт.
Меня можно соблазнить.
Развратить.
Почувствовать, как я дрожу, как сильно бьется моё сердце, как твердеют соски на маленькой плоской груди. Как я борюсь со своими сомнениями. Как я хочу убежать, а мои ноги не слушаются.
Но это ведь работает только один раз.
Поэтому я хочу продать свою девственность подороже.
Что потом? Крючок сломан. Чем цеплять? Посещать курсы по развитию женственности, качать ягодицы и заниматься вумбилдингом?
Куда лучше ускользать. Отводить взгляд. Облизывать пересохшие губы.
Кроме того, я знаю, что для Моргана это важно.
Чтоб мы оба были чисты.
Так он говорит.
И смеется, конечно. Чтоб не показаться слишком пафосным. Но он говорит серьёзно.
– Морган поцеловал меня, – не знаю, зачем я рассказываю это Рине.
– Но это не вся история, – она прищурилась.
«Когда выбивают ковер, удары направлены не на ковер, а на пыль в нём».
Любимая фраза Моргана.
Мы встретились на детской площадке. Морган сказал, что я должна нести ответственность за свои поступки. С гордо поднятой головой. Быть голой. Либо признаться себе в том, что я не хочу быть свободной. И тогда не раздеваться на камеру.
В парке почти не было людей. Но все же были.
– Посмотрим, понравится ли тебе абсолютное подчинение. Делай, что говорю, и не спорь.
Морган извлек из рюкзака пакет и постелил на землю. Достал из кармана длинные спички.
– Опустись на колени.
Чирк.
Я стояла не шелохнувшись. Морган грубо схватил меня за плечи и потянул вниз. Я могла бы закричать, но мне было слишком любопытно, что будет дальше.
Я послушалась.
Вспомнилось упражнение по системе Станиславского, которое нам показывали в школе. Круги внимания. Сосредоточиться на своей парте. На своем ряду. На классной комнате. Это может быть зрительный круг, слуховой, какой угодно. В малом кругу – лишь я, в среднем – мой сосед, его мотивы, наше взаимодействие. В большом – еще двадцать одноклассников.
Малый круг мне всегда удавался лучше всего.
Спичка выхватывает из темноты ботинки Моргана. Я максимально сосредоточена. Черные мартинсы и ничего больше.
– Почисть мою обувь. И не смей поднимать глаз.
Я молча протянула руку вверх, чтоб Морган мог вложить туда все необходимое.
Складной нож. Губка. Крем. Перчаток не было.
Не произнося ни слова, я принялась отскабливать от подошвы приставшую грязь.
Чирк.
Ещё одна спичка.
В голове – абсолютная ясность. За спиной собачий лай. Наверное, на нас все смотрят. Ну и пусть. Малый круг внимания. Черные мартинсы Моргана. Я повторяла это себе как мантру. Где же он набрал столько грязи?
С левым ботинком покончено.
Ещё одна спичка. Теперь правый. К подошве прилипло несколько травинок. Я вглядывалась в потрескавшуюся кожу и думала о том, что ботинки Моргана знают его куда лучше, чем я…
О, боги, что это?!
Я почувствовала, как на голову что-то свалилось.
Холодное.
Скользкое.
И движущееся.
– Не смей поднимать глаз, – повторил Морган.
– Что там? Что там? Что там? – я запаниковала.
– Дождевые черви, – усмехнулся Морган.
И тогда я бросила в сторону чертов нож, опустилась на землю и разрыдалась. Я пыталась убрать этот ужас со своей головы, но было темно, неприятно, страшно. Они ползли по моим рукам, я откидывала их в сторону. Я подскочила на ноги, меня трясло, снова упала. Я уже не могла сдерживаться. Всегда есть этот момент, когда можно не выпустить истерику
