Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я узнала об этом в лагере «Юный судоход». Где-то под Одессой. Это был шестой класс. Именно там я подхватила вшей. Я дружила с девочкой по имени Ника, она научила меня так пилить ногти, чтоб я могла больно царапаться, если к нам кто-то пристанет. И рассказала о пиковой даме и матюкливом гномике. Не знаю, кто из них пугал меня больше. Ника говорила, что гномик добрый и он может научить новым словам. А пиковая дама живет в зеркале и следит за нами. Она любит забавляться с людьми и их страхами.
Лучше не беспокоить её без повода.
Но Ника была бесстрашной и каждую ночь вызывала духов.
И с тех пор я боюсь думать рядом с зеркалом.
В этом лагере я совершила по-настоящему плохой поступок.
Я страшно завидовала всем, у кого были месячные. Обычно эти девочки красили губы блеском, заливали в инстаграм фото своего маникюра и курили вместе с мальчиками за туалетом. В общем, вели себя как взрослые.
Летний душ находился на улице. Общий, потому что все были в купальниках. Но одна девочка мылась голой. Я не помню её имени, помню только, что у нее были усы и волосатые ноги.
Она мылась голой, и я сказала об этом мальчикам. До этого у меня не было повода поговорить с мальчиками. Однажды во время полдника мне не достался йогурт, и тогда один из них отдал мне свой. Я думала, что вечером он пригласит меня на медляк или хотя бы сунет ящерицу за шиворот, но он обо мне забыл. У него была бандана на голове и черные напульсники. Он играл в шашки с одной из тех, у кого вовсю хлестали месячные. Более того, она выигрывала! Мне хотелось с ними общаться. Мальчики интереснее девочек, даже самые тупые. Они придумывают классные развлечения – плюются, кто дальше, добавляют ментос в колу (бууум!), выдумывают песенки про сиськи, правда смешные, и у них есть свои тайные жесты. А главное – нет нужды сравнивать себя с ними. Мы просто разные, и точка. Как огурцы и помидоры. И никакого тебе ведерка с конкурентными сортами. У мальчиков всегда есть жвачки, и они знают, где дыра в заборе и где ближайший магазин (между прочим, в трех километрах), и как уговорить продавщицу продать зеленого лизуна за полцены или лазерный фонарик, чтоб бесить вожатых. Так я тогда думала. И поэтому была готова на маленькую подлость, чтоб заполучить дружбу мальчиков. Я рассказала им о том, что волосатая моется голой, и предложила случайно заглянуть в душевую. Они всё не могли решиться. Мы стояли вместе, хихикали от предвкушения, я чувствовала, что стала «своей». А потом они заглянули в душ. Девочка закричала. Видно было, что ей очень неприятно. Мальчики убежали. Я осталась.
Один из них сказал мне:
– Ну и подстава!
Не знаю, зачем я это сделала. Нечего играть в шашки, блин. Носить лифчик. Не есть за обедом хлеб. Отказываться идти на море из-за «женских дел».
Я извинилась, сказала, что думала, в душе никого нет. Она поверила. Это самое ужасное – у меня такой невинный вид, что мне всегда все верят. В последний вечер, когда мы все писали друг другу записки с пожеланиями, она нарисовала мне сердечко и оставила поцелуйчик своим вонючим блеском для губ.
А я расплакалась, никто не понял почему.
Морган прав, я хочу всем нравиться, а сама не люблю людей.
Каждый раз, когда я просыпаюсь попи́сать, я вспоминаю об этом. Пол и стены в туалете выложены одной и той же плиткой. Из-за этого мне кажется, что я внутри зеленого квадрата. Туалет у нас тесный, ржавый умывальник втиснут между унитазом и недованной. Папа называет её «сидячка». Маленькое окно выходит на стену. Над дверью висят крючки для полотенец, но полотенца обычно свалены на стиральной машине. Прямо напротив унитаза. Это удобно. Ещё там лежат книги, которые я беру с собой.
Чаще всего сборники стихов. Чтоб можно было полистать. Иногда мне кажется кощунственным читать стихи в туалете. Я думаю, что автору могло бы это не понравиться.
Но с другой стороны, это лучше, чем если бы они пылились на полке.
Сейчас я вернусь в кровать, коснусь головой подушки и засну. Выходной же. Я могу еще поспать.
Но ничего не выходит.
На стыке сна и бодрствования мне мерещится всякий бред. Я стою возле летнего душа, рядом со мной Морган, я знаю, что внутри Рина, знаю, что она голая, но все равно говорю ему, что там никого нет, и предлагаю зайти.
Там действительно никого нет.
Но на деревянном полу видны капли крови.
Воздух такой спертый. Жарко. Мы с Риной спим на раскладном диване в гостиной. С кухни доносится запах мивины, которую мы вчера запаривали на ужин. С курицей и грибами. Лучшее, что есть в мивине, – это пакетик со специями. Я люблю засыпать их прямо в рот.
– Эй, не спите? – Рина говорила тихо, но даже шепота было достаточно, чтоб вырвать меня из полусна.
– Душно, – говорю я.
Рина посветила себе мобильником, открыла окно и закурила.
– Вы верите в Бога? – вдруг спросила Рина. – Моя мама баптистка. Недавно умерла её сестра. Тоже баптистка. Отказалась от лечения. Могла бы жить, но отказалась от лечения.
– Я верю в судьбу.
– Она просто сдалась. Самое хреновое, что я была рада. Как-то она зашла в комнату, как раз, когда у меня был чат. Ничего такого, красный лифчик, помада. Мы никогда не говорили об этом. Но меня напрягало, что она знала. В детстве она читала мне Ахматову. Наверное, оттуда и филфак. А теперь её нет. Тут ничего не попишешь. Нет – и всё.
Рина рассказала нам вчера о своей подработке. Мне показалось, что она намеренно провоцирует Аню, а может, не видит в этом ничего предосудительного. У её подруги свое брачное агентство в Тирасполе. Начинала с переводчика, а потом открыла свой филиал. Обычно на работу набирают «девочек» и «переводчиков». Девочкам делают красивую фотосессию, арендуют гостиницу или квартиру. С кожаным диваном и большим камином.
Приглашают визажиста, просят взять с собой несколько комплектов одежды – платье, купальник, деловой костюм, искреннюю улыбку. Фотограф бодро нахваливает: «Вот так, моя красивая», «Не сутулься! Давай вполоборота! Подбородок вверх, грудь вперед», «Встань на носочки, ноги вместе». Затем девочкам пишут биографию. Они должны быть образованными, любить животных, мечтать о детях (желательно не меньше двух), уметь печь пироги
