Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя» - Николай Дубровин

– Э, диду! Родненький! Что мы будем делать? – вскричал земляк.

– Что? Ничего!.. Что вы кричите, бесовы дети! – хладнокровно отвечал старик, посматривая то на пластунов товарищей, то на свои перебитые члены.

– Давай бинтов: старик изойдет кровью! – кричали оторопевшие солдаты.

– Крови нет, – говорил упрямый старик.

– Да ты, старичок, умрешь! – заметил какой-то офицер.

– Ну что, умру. Я и без вас вижу, что умру.

Раненый видимо ослабевал… С полчаса дожидались носилок, беспрестанно бывших в расходе. Старик их не дождался. Чувствуя приближение смерти, он перекрестился, захрипел и отдал Богу душу.

В севастопольском гарнизоне одним богатырем стало меньше…

Глава VII

Новый год в Севастополе. – Ночная вылазка с 19 на 20 января. – Подвиг матроса Шевченко. – Атака против Малахова кургана. – Заложение Селенгинского редута. – Генерал Хрущев. – Отбитие французов от Селенгинского редута. – Заложение Волынского редута и Камчатского люнета. – Кончина императора Николая. – Назначение князя М. Д. Горчакова главнокомандующим в Крыму

Приближался новый год, а с ним вместе наступала и холодная зимняя погода. Еще с 12 декабря начало сильно морозить, только изредка выпадали ясные и тихие дни, но большей частью шли проливные дожди, сменявшиеся градом и снегом. Целыми толпами передавались к нам французы и англичане, которые часто приходили с отмороженными руками и ногами и вызывали к себе истинную жалость и сожаление. Они голодали и холодали в своем лагере и искали спасения в великодушии неприятеля. С появлением перебежчиков на наших бастионах и батареях их принимали радушно, по-русскому обычаю вели в баню, тут же устроенную, обмывали и одевали, поили и кормили и затем отправляли на Северную сторону.

К довершению несчастья союзников, морозы достигали до 10 градусов, а 3 января выпал такой снег, что в некоторых местах доходил до аршина глубины. Пасмурен и угрюм казался день нового года. Сырые, мглистые облака застилали небо, а волнующаяся даль моря грозно чернелась, перекатывая свои мрачные свинцовые волны. Ветер дул по всем направлениям, принося то сильные метели, то оттепель с проливными дождями.

Над Севастополем висели двойные тучи: одни, изливающие потоки дождя, а ниже их тучи снарядов, сыпавшие потоки осколков и пуль. Преодолевая препятствия природы, враждовавшие боролись друг с другом и сходились, однако же, все ближе и ближе.

Французы, выбив наших стрелков из ложементов перед 4-м бастионом, засели в них, окопались и своими выстрелами наносили значительный вред прислуге, стоявшей у орудий бастиона. С целью прогнать неприятеля и вновь завладеть ложементами решено было произвести вылазку в значительных размерах.

19 января около четырех часов пополудни начальник 3-го отделения оборонительной линии и 3-го бастиона контр-адмирал Панфилов потребовал к себе лейтенанта Бирюлева и предложил ему быть руководителем вылазки.

Назначенный для этого отряд в 250 человек из полков Охотского, Волынского и 45-го флотского экипажа с 80 рабочими без ружей собрался на 3-м бастионе к десяти часам вечера.

Стояли лунные ночи. В этот вечер, как нарочно, было особенно светло, точно днем. Предпринимать вылазку в такую светлую ночь было бесполезно, и потому пришлось отложить ее на несколько часов, пока стемнеет. Около трех часов ночи месяц склонился к горизонту, небо заволокло небольшими тучками и стал перепархивать снежок. Медлить было нечего: до восхода солнца оставалось времени немного, а охотникам предстояло пройти взад и вперед около двух верст и поработать еще около ложементов. Отряд был собран. Солдатам объявлена цель вылазки и то, чего ожидает от них начальство. По команде офицеров все сняли фуражки и, набожно перекрестившись, двинулись за линию укреплений. Не прошли охотники и двадцати шагов, как из английской траншеи раздался выстрел.

– Завидели, проклятые, – говорили солдаты. – Снежок-то выпал порядочный, так отряд наш чернеется на дороге.

Охотники продвигались, однако же, вперед даже и тогда, когда из английских траншей взвилась сигнальная ракета, а затем по всей линии затрещал батальонный огонь. В это время к отряду прибежал унтер-офицер, посланный с бастиона.

– Адмирал приказал сказать вашему благородию, – насилу проговорил запыхавшийся посланный, – ой! мол, не воротиться ли назад.

Наши прошли уже с полверсты, возвращаться назад было жаль, тем более что усилившийся снег стал скрывать нас от неприятеля и во всем отряде не было еще ни одного раненого.

– Скажи его превосходительству, – отвечал лейтенант Бирюлев посланному, – что у нас пока все благополучно, а что молодцы, мол, вперед просятся. Так ли, братцы? – заключил он, обращаясь к солдатам.

– Точно так! – отвечало несколько голосов.

Охотники продвигались все ближе и ближе к ложементам. Потерял ли неприятель их из виду за снегом или собирал войска, только вдруг все замолкло и водворилась могильная тишина, от которой становилось более жутко, чем от ружейной трескотни. Наконец, подойдя к подошве горы, на которой были расположены ложементы, отряд остановился. Сняв снова фуражки и трижды перекрестившись, солдаты стали взбираться на гору.

– Кто идет? (Qui vive?) – окликнул французский часовой наших охотников, когда они находились шагах в пятидесяти от ложементов. Ответа не было. Часовой повторил вопрос, но солдаты двигались молча.

– Кто идет? – спросил часовой в третий раз.

– Русские, – ответил лейтенант Бирюлев и крикнул «Ура!».

– Вперед, ребята, в штыки! – крикнули офицеры, бывшие с охотниками, и наши с размаху врезались в ложементы. Неприятель, оставив на месте восемнадцать тел, отступил в свои траншеи. Наши бросились за ним, и пошла потеха. Из первой траншеи, по пятам французов, охотники пробрались во вторую, и только слышно было, как скрещивались штыки да ломались приклады…

Пока в траншеях длился бой, ложементы были приспособлены для действия против неприятеля. Цель вылазки достигнута, и потому нашим приказано отступить из траншей и занять ложементы. При отступлении французы насели на охотников и вместе с ними ворвались в ложементы, тогда наши снова рванулись вперед и прогнали их в траншеи. В это время лейтенант Бирюлев подвергся опасности быть убитым: несколько человек неприятельских стрелков прицелились в него на самом близком расстоянии. Заметив это, матрос Шевченко, бывший ординарцем у Бирюлева и постоянный спутник его на всех вылазках, перекрестился, кинулся вперед и заслонил начальника своей грудью. Пораженный несколькими пулями, он упал, не сказав ни слова. Лейтенант Бирюлев бросился к Шевченко, но он был мертв.

– Не время теперь, ваше благородие, останавливаться, – сказал лейтенанту матрос Болотников. – Наши молодцы в третью траншею прочесались, как бы беды не вышло.

Бирюлев бросился вперед и приказал отступить. Охотники отступили в порядке; французы преследовали. Для отражения их наши несколько раз переходили в наступление и с криком «Ура!» снова врывались в траншеи, заваленные неприятельскими телами. Видя, однако же, что к неприятелю подошли подкрепления, лейтенант Бирюлев решился прекратить схватку и приказал отступить к городу. Охотники стали уже спускаться с горы, как к Бирюлеву подошел один из пехотных унтер-офицеров.

– Неладно, ваше благородие, – сказал он, – кажись, кто-то из наших остался в неприятельской траншее, слышно, по-нашему ругается, выручить следует!

– Разумеется, следует, – отвечал Бирюлев.

Бросившись в шестой раз в траншею, охотники выручили своего и отступили к 3-му бастиону, захватив в плен двух офицеров и 7 человек нижних чинов. Наша потеря состояла в этот день из одного убитого офицера, прапорщика Кондратьева и нижних чинов 3 убитых и 34 раненых. В числе убитых стояло и славное имя матроса Шевченко. Рассказ о его подвиге и самоотвержении быстро облетел по севастопольскому гарнизону, и имя его осталось навсегда памятным русскому народу.

«Товарищи! – писал главнокомандующий князь Меншиков в приказе по войскам. – Каждый день вы являете себя истинно храбрыми и стойкими русскими воинами; каждый день поступки ваши заслуживают и полного уважения, и удивления; говорить о каждом отдельно было бы невозможно, но есть доблести, которые должны навсегда остаться в памяти нашей, и с этой целью и объявляю вам:

30-го флотского экипажа матрос Игнатий Шевченко, находившийся во всех вылазках около лейтенанта Бирюлева, явил особенный пример храбрости и самоотвержения в вылазке, бывшей на 20 января. Когда молодцы наши штыками вытеснили уже неприятеля из траншей, пятнадцать человек французов, отступая, прицелились в лейтенанта Бирюлева и его спутников; Шевченко первый заметил, какой опасности подвергается его начальник, перекрестясь, кинулся к нему, заслонил его и молодецкой своей грудью принял пулю, которая неминуемо должна была поразить лейтенанта Бирюлева. Шевченко упал на месте, как истинно храбрый воин, как праведник.