Глаза зверя - Фридрих Незнанский

— Да, Султан, я понял тебя.

— Тогда иди и не забывай о моих словах.

Сулейман повернулся, чтобы идти, но Бариев окликнул его:

— Подожди.

Сулейман остановился и оглянулся:

— Что, Султан?

— Ты хотел убивать кяфиров. Скоро ты сможешь это сделать.

— Как? — не понял Сулейман. — Где?

— В Москве. Через несколько дней ты поедешь туда и сделаешь то, что должен. А сейчас иди и не задавай лишних вопросов. И будь хорошим учеником, если хочешь, чтобы Аллах отблагодарил тебя.

11

В этот вечерний час в ресторане «Китайская кухня» было людно. Компании китайцев заняли большие круглые столы в центре зала и поедали белоснежный рис с одними только им известными специями. Они смеялись и шумно обсуждали прошедший день (большинство китайцев держали палатки на местном вещевом рынке). Русских тоже было достаточно. За маленькими столиками в тени бумажных светильников сидели парочки, запивая сливовым вином свинину с ананасами, бамбук, жареного угря и прочие экзотические блюда с неуловимыми на русский слух названиями.

Войдя в зал, Чача оглядел зал в поисках Алмаза Рафиковича. Тот сидел за своим обычным угловым столиком и пил китайское пиво, лениво поглядывая по сторонам. Вид у него при этом был настороженно-расслабленный, как у дремлющего кота, готового в любой момент сорваться с места, чтобы напасть на добычу или задать стрекача.

«Он и без Лобова опасный человек», — подумал Чача, вспомнив, как виртуозно Алмаз владеет ножом-балисонгом. Чача и сам умел пользоваться холодным оружием, но предпочитал огнестрельное — выстрел действовал вернее, чем удар ножом.

Чача приклеил к губам фальшивую улыбочку и направился к Алмазу Рафиковичу.

— Здравствуй, Алмаз, — поприветствовал он брата по оружию.

— А, Чача. — Нигматзянов прищурил и без того узкие глаза и крепко пожал лысому щеголю руку. — Присаживайся, я закажу тебе пива.

Чача сел за столик, посмотрел на бутылку с иероглифами и сказал:

— Спасибо, но что-то не хочется. Я уж лучше сока. — Он подозвал официантку и заказал яблочный сок с мякотью. Затем вновь повернулся к Нигматзянову: — Что-то случилось, Алмаз?

— Случилось, — ответил Алмаз Рафикович. — К нам поступил еще один заказ.

— Вот как? — Чача заметно приободрился. — От кого?

— Все от того же, — мрачно ответил Алмаз Рафикович.

— Значит, хорошие деньги платят, а?

— Платят-то платят. Да я чувствую себя шлюхой.

— Шлюха — это которая дает в подворотнях, — с усмешечкой заметил Чача. — А за бабки, которые нам платят, мы можем называть себя честными давалками.

Алмаз Рафикович неприязненно поморщился:

— Опять несешь всякую чушь. И чему тебя только в университете учили?

— Уже не помню, — ответил Чача. — Давно это было, не в этой жизни.

— Что верно, то верно, — грустно кивнул Алмаз Рафикович. — В этой жизни ты умеешь только глотки резать и шуточки пошлые отпускать.

— Шуточки мои никому не мешают, а перерезанные глотки зачтутся мне на том свете.

— Они тебе и на этом неплохую прибыль приносят.

Подошла официантка и поставила перед Чачей узкий стакан с яблочным соком.

— Приятного аппетита! — вежливо пожелала она.

— Спасибо, золотце, — улыбнулся в ответ Чача.

Он проводил официантку жадным взглядом, затем покачал головой и поцокал языком:

— Хороша девочка!

Алмаз Рафикович достал сигареты и закурил. Посмотрел на Чачу сквозь облако дыма и сказал:

— На этот раз он платит всего пятьсот. Но обещал убрать Муслиева.

Нигматзянов внимательно посмотрел на коллегу, стараясь понять, какую реакцию вызвало у того сообщение. Однако лицо Чачи, как всегда, было абсолютно невозмутимо. Алмаз Рафикович терпеть не мог эту способность Чачи — оставаться невозмутимым в любой ситуации; однажды во время игры в покер эта Чачина способность стоила Алмазу Рафиковичу пяти тысяч кусков.

— Давно пора, — с легкой усмешкой отозвался Чача. — Честно тебе скажу, Алмаз, пока Хамзат в камере, я живу, как на вулкане. А ну как они его расколют и он выложит им про нас? Что тогда будем делать? В горы уходить? Не-ет. — Чача покачал головой. — В горы я не согласен. Хватит, налазался. Я городской житель. Да тут от меня и пользы побольше, чем в горах.

Алмаз Рафикович постукал сигаретой о край пепельницы, чуть склонил голову и весело посмотрел на Чачу.

— Интересный ты человек, Чача. Вроде за идею воюешь, а своего никогда не упустишь. Так как ты говоришь, Лобов должен говорить, а не ты. Это ему на нашу веру плевать, он этого и не скрывает. Может, тебе тоже на нее плевать?

Глаза Чачи сузились.

— Ты, Алмаз, говори, да не заговаривайся. Это я тебя в организацию привел. Это благодаря мне у тебя дорогие костюмы, уютная квартира и хорошая машина. Это благодаря мне у тебя на счетах…

— Ну хватит! — резко оборвал его Нигматзянов. — Я на тебя не наезжаю, но и ты за базаром следи. Не по душе мне эти твои «дела», как бы хорошо они ни оплачивались. Мы воины ислама, а ведем себя как простые наемники. Этот заказ мы, так и быть, выполним, но на этом остановимся. Понял меня?

Чача сидел, угрюмо уставившись в стол, и нервно сжимал и разжимал пальцы правой руки.

— Это твое мнение, Алмаз, — мрачно сказал Чача. Он поднял голову и покосился на Нигматзянова. — Сейчас я промолчу, но в следующий раз мы к этому вернемся.

— Согласен, — кивнул Алмаз Рафикович. — Ну а поскольку мы пришли к консенсусу, давай обсудим детали. Володя Большое Гнездо хочет, чтобы теракт устроила шахидка.

— Так в чем же дело? — поднял брови Чача. — Хочет шахидку — получит шахидку. Чего-чего, а этого добра у нас хватает.

Алмаз Рафикович скрипнул зубами, но промолчал.

— Ты уже связывался с Бариевым? — спросил Чача.

— Я звонил Мусе. Завтра Бариев выйдет на связь, тогда и переговорим.

Алмаз Рафикович отхлебнул пива и поморщился:

— Теплое. А твой сок совсем потемнел. Пей, пока не стал черным.

Чача задумчиво посмотрел на свой стакан и тихо сказал:

— Султан потребует свою обычную долю.

— Потребует — заплатим, — пожал плечами Алмаз Рафикович.

Некоторое время они сидели молча. Затем Чача вздохнул и встал из-за стола.

— Мне пора, — сказал он. — Как только переговоришь с Бариевым, введи меня в курс дела, хорошо?

Нигматзянов молча кивнул.

— Да, и еще… — Чача рассеянно почесал пальцем переносицу. — Дело, на которое мы собирались пойти с Сулейманом, остается в силе?

— Конечно. Придется перенести его на более поздний срок, но ничего страшного. У парня будет больше времени на подготовку.

— Что ж, тогда ладно. Кстати, как он там?

— Нормально. Учится. Султан говорит, что из него получится хороший боец.

— Хороший боец? — Чача усмехнулся. — Поглядим, какой он боец. Если он меня подведет, я его сам порешу. Ладно, пока. Не забудь рассказать мне о разговоре с Султаном.

Чача пожал Нигматзянову руку и пошел к выходу.

12

День спустя Бариев окликнул Асет, когда она шла с другими девушками с занятия.

— Эй, Асет, подойди-ка сюда! Мне нужно с тобой поговорить.

Асет послушно отделилась от группы девушек и подошла к Бариеву. Он взглянул на нее, лукаво прищурясь.

— А ты совсем уже взрослая, Асет. Надо же, как летит время. В твоем возрасте девушки вообще быстро взрослеют. А тем более здесь, в лагере. Да и пережила ты много.

Асет робко улыбнулась. Она не знала, что отвечать.

— О брате-то вспоминаешь? — спросил Бариев.

— Да, — тихо сказала Асет.

— И что ты о нем думаешь?

Асет нервным движением поправила черный платок, взглянула Бариеву прямо в глаза и сказала:

— Султан, зачем ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, что я о нем думаю.

— Раньше знал, — сказал Бариев. — Но мы с тобой давно не беседовали об этом. Раньше ты сама приходила ко мне в палатку поговорить, а теперь мы с тобой не разговариваем по нескольку дней. Что случилось, Асет? Ты по-прежнему хочешь помочь Магомету попасть в рай?

Взгляд Асет выразил удивление.

— А разве может быть иначе? — спросила она.

Бариев пожал плечами:

— Не знаю, Асет. Это ты мне скажи.

Асет нахмурила ровные черные бровки и сказала, пытаясь говорить твердо и четко:

— Да, Султан, я по-прежнему хочу помочь моему бедному брату попасть в рай. И помогу, если ты дашь мне шанс это сделать.

— Шанс будет, — сказал Бариев. — И очень скоро.

Асет недоверчиво посмотрела на Бариева:

— Ты правду говоришь, Султан?

— Конечно. А разве я когда-нибудь тебя обманывал, Асет?

Глаза Асет широко распахнулись. Она машинально подняла руки к груди.

— Когда? — спросила Асет дрогнувшим голосом.