Ускользающий ангел - Барбара Картленд

Пораженный маркиз; посмотрел на мальчишку и сказал:

— Ну конечно! Какой ты молодец, Вилли, что додумался до этого и не побоялся обратиться ко мне. Я сейчас же еду в Вустершир, где она когда-то жила с родителями, и если я найду ее, ты получишь награду.

— Мне не нужно никакой награды, милорд, — ответил Вилли. — Я только хочу знать, что мисс Ула жива и с ней все в порядке. С тех пор, как умерла моя мама, никто не был так добр ко мне.

Его голос задрожал; и словно не желая показать маркизу свои слезы, паренек, вытирая кулаком глаза, выбежал из комнаты.

Уле, медленно продвигавшейся к родным местам с цыганским табором, казалось, что дни тянутся бесконечно долго.

Она не могла сказать, какой путь преодолели кибитки, сколько ночей провела она у костра в тихом лесу или в поле.

Ула спала в кибитке вместе с Зоккой и ее маленькой сестренкой. Девочки занимали одну кровать, она — другую.

Как и во всех кибитках, передвижных цыганских жилищах, в этой было безукоризненно чисто. Такой же, хотя и поношенной, была одежда, одолженная Уле Зоккой.

Девушки были примерно одного роста, и одежда юной цыганки подошла Уле. Хотя Ула не догадывалась об этом, она выглядела очень привлекательной в пышной красной юбке и белой блузке с бархатным лифом на шнуровке спереди.

Так как волосы у Улы были светлые, она всегда покрывала голову цветастым платком, даже несмотря на то, что, когда табор переезжал через какую-нибудь деревню, она пряталась в глубине кибитки.

Правда, светлые глаза и белоснежную кожу спрятать было нельзя.

Однако Ула настолько боялась быть обнаруженной своим дядей, что была готова в любой момент, завидев всадника или экипаж, юркнуть в кибитку.

Кроме того, девушка опасалась, что дядя пустит по ее следу полицию.

И она приходила в ужас от мысли, что еще настойчивее будет вести поиски принц Хасин.

Но если мысли о принце пугали Улу днем, заставляя вздрагивать при звуках незнакомого голоса, по ночам она думала только о маркизе Равенторпе.

Когда тишину в кибитке нарушало лишь ровное дыхание спящих девочек, Ула лежала, не в силах заснуть, и перебирала в памяти немногочисленные воспоминания о нем. Она знала, что бы ни случилось с ней, она будет любить маркиза до конца дней своих.

Ула любила в нем все: его смех, его проницательность и ум, его широкие плечи и сильные руки. Даже понимая, что это всего лишь игра на публику, она любила его ленивый взгляд из-под густых ресниц и ироничную речь.

— Я люблю его… люблю его! — шептала Ула, уткнувшись лицом в подушку.

Она гадала, вспоминает ли о ней маркиз с тех пор, как она исчезла. Или же он всецело поглощен леди Джорджиной Кавендиш или какой-то другой светской красавицей, жаждущей завладеть его вниманием.

Иногда Уле снилось: маркиз крепко сжимает ее в объятиях, и тогда ей не были страшны ни дядя, ни принц Хасин.

Но тут она вспоминала угрозы дяди подать на маркиза в суд за совращение несовершеннолетней.

Даже если графу не удастся доказать вину маркиза, судебное разбирательство вызовет страшный скандал в обществе, и маркиз пожалеет о своем великодушном поступке.

Из всего этого следует, говорила себе Ула, что она должна бежать не только от своего дяди и принца Хасина, но и от маркиза Равенторпа, которого бесконечно любит, чтобы не навлекать на него беду.

Если их увидят вместе, это повредит репутации маркиза.

После таких мыслей Ула заливалась горькими слезами, ибо если ей никогда больше не суждено увидеть маркиза, мир превращался в мрачное и пустынное место, навеки лишенное солнечного света.

Но утром Ула убеждала себя, что ей нужно быть решительной и думать о своем будущем.

Она гадала, найдется ли в ее родной деревушке, где она прожила всю жизнь, какая-нибудь добрая душа, которая приютит ее до тех пор, пока она не найдет работу и не получит средства к существованию.

Ула не сомневалась, что старик Грейвз и его жена, работавшие у ее отца и удалившиеся на покой перед самой его гибелью, помогут ей.

Это были замечательные душевные люди. Грейвз, даже выйдя на пенсию, продолжал ухаживать за садом.

Старую миссис Грейвз, однако, так мучил ревматизм, что она уже не могла тереть полы и подниматься по лестнице на второй этаж, чтобы заправлять кровати в спальнях.

— Они очень любили папу и маму, — убеждала себя Ула. — Уверена, они помогут мне, но мне придется как можно быстрее заработать немного денег, так как старики не смогут долго кормить меня на небольшую пенсию, да и стыдно обременять этих добрых людей.

Однако ее утешали мысли о том, что многие прихожане отца, подобно Грейвзам, любили ее родителей. Несомненно, они помогут ей спастись от брака с таким отвратительным человеком, как принц Хасин.

В то же время Ула понимала, что ей придется быть очень осторожной и сделать все, чтобы не навлечь на этих людей неприятности и не дать им пострадать за проявленную к ней доброту от рук ее дяди.

А пока девушка с благодарностью пользовалась гостеприимством цыган.

Чтобы как-то отплатить им за еду и кров, Ула помогала женщинам плести ивовые корзины, в которых те разносили в деревнях прищепки и прочие самодельные мелочи, продавая их крестьянкам.

Умея неплохо шить, Ула смастерила из кусочков ткани пестрые мешочки. Девочки заявили, что наполнят их всякой всячиной.

Так как Ула была цыганам кровной сестрой, те обращались с ней, как с равной, не стесняясь и не сторонясь, как это было обычно с чужаками.

Они рассказывали девушке о своих бедах, и она также постигала секреты их колдовства.

Однажды Зокка и ее сестра ночью в полнолуние удалились от костра, чтобы приворожить себе красивых женихов, Ула отправилась вместе с ними.

Хотя она и понимала неосуществимость своего желания, все-таки ей не удавалось забыть о маркизе и не молить о каком-нибудь чуде, которое сделает так, чтобы он хоть немного полюбил ее.

— Самую чуточку… ну хоть столечко… — шептала она, поднимая взор на сияющий полный диск луны.

Но, возвратившись к костру, Ула сказала себе, что просила невозможного, и маркиз для нее недосягаем, как сама луна.

Ула не могла определить, сколько времени табору потребовалось, чтобы достичь ее родных мест. Но что-то в ее сердце тотчас же отозвалось при виде рядов фруктовых деревьев на пологих холмах, между которыми серебряной лентой протекал Эйвон.

Цыгане заверили девушку, что им не составит никакого труда свернуть к небольшой деревушке, где она жила когда-то со своими родителями.

— Нам все равно по пути, — говорили они, — и мы хотим убедиться, что ты найдешь людей, у которых сможешь остановиться. Если никто тебя не приютит, ты отправишься с нами дальше.