Дневник, 2006 год - Сергей Есин

«Я всегда радовался, как выглядит этот человек: крепкий, жилистый, проницательный. Он никогда не казался небожителем, но был им. Когда я впервые увидел Андрея Павловича Петрова и с ним познакомился, он уже был окутан тайнами своего мифа. Его мелодии никогда не казались придуманными, изобретенными. Будто они сами спустились с неба, или он от кого-то их там услышал. С той, для меня самой первой, из фильма «Путь к причалу». Как за человеком особой породы я наблюдал за ним в Москве, Гатчине и Париже, где довелось встретиться на книжной ярмарке. Сидя с Андреем Павловичем за одним столом в Российском авторском обществе, я всегда ощущал, что сижу не по калибру, его музыку знала вся страна. Позже, на неделе Гатчинских кинофестивалей, мы вместе ежедневно смотрели фильмы, потому что оба были членами жюри. И даже вместе обедали. Какой был собеседник, крупный, умный, тактичный! Андрей Павлович никогда не отказывался за обедом от рюмки. Держал ее крепко и пил не раздумывая. Но так же крепко и много лет он держал в руках целый ленинградский Союз композиторов. Во время бурь в Российском авторском обществе его слово часто было решающим. Большой и народный талант никогда не живет в мелком человеке. Он ушел, многое, наверное, не доделав. Везде и со всеми он был одинаково сердечен и вежлив, как король. Умер король музыки, мы стоим, сняв шляпы, и продолжаем слышать его живую и всегда нужную музыку.

Сергей Есин».

Среда еще и день студенческих защит. Кроме формальной стороны, для меня это не только некий зондаж студенческих вкусов, пристрастий, преподавательских возможностей, но и мастер-класс, который каждый раз дает нам всем Андрей Михайлович Турков. Как не ошибся покойный Женя Велтистов, еще в моей молодости назвавший его лучшим критиком нашего времени. Но первых, как известно, всегда очень много, а вот вторых — раз, два и обчелся. У Туркова есть поразительное свойство: невероятное чутье на настоящее и доходящая до патологии объективность. Каждый раз меня удивительным образом радует, что в собственных оценках я почти обязательно совпадаю с мэтром. Жить в литературе можно, только постоянно набирая квалификацию. На этот раз мы вместе определили, что семь выпускников — в основном, это детский семинар Р. Сефа и А. Торопцева — очень сильны, но на диплом с отличием, как последний раз Георгиевская, не дотягивает никто. При закрытом уже обсуждении Светлана Викторовна попыталась было вспомнить, что Канатьева шла на красный диплом, но этот аргумент, слава Богу, нашли несущественным в данном случае.

Как мне надоели эти чистенькие девочки-отличницы с рациональными и холодными, как крысиные хвосты, текстами! Надо как можно дальше держаться от пединститута с его приоритетом точных знаний, у нас и по оценкам вуз должен прежде всего быть творческим. Тут главный критерий. У меня сильно меняется психология: это как ректор я должен был сохранять некий баланс и корректность отношений, понимая определенную временную несбалансированность общих задач, теперь меня в первую очередь интересует творческий результат.

На защите дважды повторился казус словесного недержания. Иван Иванович Карабутенко, рецензент Лены Калининой и Тани Давыдовой, оттолкнувшись по какому-то импульсу от названия Каляевский переулок, вдруг прочел целую лекцию о бандитах-революционерах, о большевиках и революциях вообще. Какая удивительная преданность монархической идее у преподавателя, окончившего институт при советской власти и при ней же начавшего там преподавать! Припомнил, естественно, и великого князя Сергея Михайловича, убиенного героем переулка. Всю речь обильно пронизали французские имена и сравнения в виде положительных примеров. Вторая лекция была о скунсах, которые где-то фигурировали в переводах. Ну, здесь есть хотя бы некий методологически справедливый нюанс: детской литературе, может быть, и пора менять свои приоритеты в выборе персонажей, меньше крокодилов, слоников, обезьянок, скунсов и прочего, двадцать первый век населяют и другие персонажи. Интересной была реакция Туркова — он привел цитату из Набокова, где признанный классик и человек, которого трудно заподозрить в симпатиях к революционному большевизму, описывает, как во время февральских событий полицейские, словно воробьев, снимали с деревьев выстрелами глазеющих на происходящее мальчишек. Занятную байку поведал Роман Сеф в ответ на водопад французской эрудиции рецензента. Как-то в молодости он познакомил Эрнста Неизвестного с маститым антрепренером Солом Юроком, и тот, выслушав желание начинающего скульптора приобщиться к мировой культуре, сняв очки в золотой оправе, только и сказал: «Почему бы и нет, вы ведь такой же еврей, как и я».

Несколько опоздал на Клуб Рыжкова, посвященный Дню защитника отечества. Я уже не только привык к Клубу, но и полюбил его. Гвоздем программы был Владимир Константинович Трошин. Под его песни и попели и потанцевали. Меня в тот же день наградили орденом Сергия Радонежского. Это, по представлению митрополита Егорьевского, благословил меня Патриарх. В своей речи я несколько слов сказал о незабвенном письме в «Новом мире», где властям доносилось, что Есин в своих произведениях протаскивает идею Бога. Сейчас эта идея обернулась очень дорогой для меня наградой.

23 февраля, четверг. Утром по телевидению снова трагическое сообщение: рухнул еще один рынок, где-то в районе Басманной улицы, под его сводами остались люди, многие погибли. Все тот же знаменитый архитектор Нодар Канчели, специалист по бетонным перекрытиям. Здесь и выпавший ночью снег, и разбалансированность служб надзора, безоглядная эксплуатация строений, вобщем хищническая жизнь. Опять никто не будет виноват, а человеческие смерти спишут за взятки на обстоятельства. У пострадавших и у родственниках потерпевших почти сплошь лица восточных национальностей. К чувству скорби примешивается некое подлое злорадство: так вам и надо, и властям, и приезжим! — за которое тут же становится стыдно. Пожары и обрушения одного за другим рынков начинают казаться странными. И все те же фигуры властьимущих, будто стремящиеся лишний раз отсветиться на людском несчастье: мэр в нелепой, почти опереточной, каске, вечно молодой и всегда готовый спасать Шойгу в модной куртке, прокурор Москвы, старательно читающий речь по бумажке…

Вечером, после целого дня за компьютером — приводил в порядок дневник, что-то читал, — наконец-то вышел на улицу. С утра температура за окном была возле нуля, и падал снег. Теперь он смирно лежит на деревьях, крышах машин, на тротуарах. Автомобили осторожно пробирались по мостовой, прохожим было трудно идти. В девять вчера начался праздничный салют. Казалось бы, от метро можно бы видеть букеты огней в небе, но оно было затянуто низкими тучами, на них мерцали лишь слабые отсветы. А как все было красиво в снежной белизне, в тишине и безлюдье! Направился к университету, обошел его, протаптывая в снегу тропинку, вернулся домой.