Прячься - Джейсон Пинтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сплочение семьи ушло какое-то время, но как только это свершилось, получился букет изысканного бордо. Талли заботилась о детях Клэр, как о родных, и они впустили ее в свои собственные мирки. Она познакомила ребят со своим напарником Джоном Серрано, и они любили слушать, как тот потчует их байками о демонах и драконах. «Хотя бы некоторые ценят мой вкус в литературе», — сказал он. Они приглашают его в гости дюжину раз в год, и всякий раз он приносит бутылку «Шатонеф-дю-Пап». Клэр то и дело светится от радости, когда Серрано налегает на добавку ее восхитительного оссобуко[31].
Одной ужасной ночью младшенький Клэр, Бобби, слег с менингитом. Только что они пятеро, прижавшись друг к другу, смотрели кино по каналу «Дисней», осыпая софу попкорном, как вдруг Бобби забился в конвульсиях на полу. Его срочно доставили в педиатрическое отделение клиники «Маккензи Норт», и все это время Талли не знала, насколько серьезную роль должна играть в этой чрезвычайной ситуации медицинского характера. Она была подружкой Клэр, а вовсе не матерью Бобби, а дети еще только свыкались с их отношениями. Так что, пока мать неотлучно сидела в «Маккензи» с Бобби, Талли оставалась дома у Клэр, присматривая за Пенни и Элизой. Они все трое сидели у телефона с залитыми слезами лицами час за часом, молясь, чтобы Бобби выкарабкался.
Клэр постоянно сообщала новости. И каждый раз, когда телефон звякал, сообщая о новой эсэмэске, сердце Талли замирало.
Сегодня жар скакнул до 104[32].
Пища в нем не держится. Его кормят внутривенно. Нельзя плакать перед ним.
А Талли слала в ответ банальности:
Держись, мы молимся за него!
Потому что просто не знала, что еще сказать.
Бобби провел в реанимации две недели. И две недели кряду Талли была напугана до смерти. Боялась за ребенка. Боялась за будущее их отношений. Уже давно она никого не любила так, как Клэр, а если что-то случится с Бобби, все будет не так, как прежде.
Как можно бояться и быть эгоистичной одновременно?
Плакала Талли непрестанно. На работе слезы скрывала. Скрывала от Серрано. Он что-то смекал, но ему хватало ума не спрашивать. Копы тоже плачут, но не друг перед другом.
Те две недели, когда Бобби балансировал на грани, Талли стряпала для Пенни и Элизы каждый вечер. Стирала, убирала дом, когда они ложились спать, и возносила молитву за Бобби, прежде чем смежить веки. Считала, что это самое меньшее, что она может сделать, пока ее подруга сидит у постели сына в больнице, молясь, чтобы вирус не отнял его жизнь. И все это время Талли страшилась и сделать слишком много, и сделать недостаточно, не понимая, где пролегает грань между тем и другим.
В тот вечер, когда Клэр привезла Бобби из больницы домой, семейство праздновало и плакало, пока слезы не иссякли. Потом, уложив детей спать, Лесли и Клэр занимались любовью с тихим пылом и словно в первый раз. С того дня они поняли, что уже никогда не расстанутся.
Теперь, ведя машину, пока Серрано молча сидел рядом, Лесли Талли думала о тех незабываемых ночах, когда ожидала вестей от Клэр, стараясь укрепиться духом на случай, если ужасающий звонок о кончине Бобби все же раздастся. Слава богу, так и не раздался. Но Талли помнила тот страх, ту печаль и отчаяние. А ведь Бобби ей не родной.
Когда жизнь Джона Серрано дала трещину, Талли была его напарницей меньше года и толком его не знала. И потчевала его теми же банальностями.
«Все наладится». Хоть и знала, что в полной мере этому уже не бывать.
Думала, что он уйдет из рядов. Особенно после размолвки с Констанс Райт. Даже ненадолго прониклась надеждой, что ее прикрепят к партнеру, багаж которого не будет тянуть их на дно. И раскаялась в этих чувствах, потому что теперь Талли даже не представляла, как могла бы работать с кем-то другим. Джон Серрано стал для нее таким же членом семьи, как Бобби, Пенни, Элиза и Клэр. Не родной, ну так что ж? А члены семьи заботятся друг о друге.
— Джон, — не выдержала Талли, — поговори со мной.
— Уж и не помню, когда ты в последний раз называла меня Джоном, — тускло усмехнулся Серрано.
— Приберегаю для особых случаев. Слушай, не позволяй словам этой Марин достать тебя. Ничего она не знает, и у нее явно винтиков не хватает.
— Знаю. Ты права, — проронил Серрано, но совершенно без души. Его терзала боль.
Когда они пересекали Паркер-авеню, направляясь в участок, Серрано вдруг встрепенулся:
— Эй, останови-ка здесь!
— Зачем? — опешила Талли, но тут же до нее дошло: — Да брось, Джон! Намылился на поле «Восс», да?
— Слишком уж давно не наведывался. Надо заглянуть.
— Надо написать отчет по Николасу Драммонду. Лейтенант
