Зеленая брама - Евгений Долматовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может быть, она единственная такая везучая? Нет!
Накануне Курской битвы 4 июля 1943 года редакция фронтовой газеты направила меня в 15-ю Сивашскую дивизию, ее штаб стоял неподалеку от станции Поныри. Я помнил, что Сивашская воевала под Уманью, мне приходилось бывать в ее полках, а потом, при выходе из окружения, вместе мыкать горе с сивашцами. Я надеялся опять увидеть старых знакомых, хотя и знал, что погибли многие.
Командиром 15-й Сивашской оказался молодой, лет тридцати, красавец грузин, только что получивший назначение на эту должность и звание полковника. Пятого июля началась битва, победа в которой была отмечена самым первым в истории войны торжественным салютом. Но первый день этой битвы — 5 июля — был тяжелейшим в нашей жизни. Противник навалился на нас огромными силами. Впервые увидели мы танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». И подбиты первые «тигры» как раз в полосе 15-й Сивашской стрелковой дивизии.
Ее новый командир проявлял особый интерес к ним. Он даже собирался ползти по-пластунски на так называемую нейтралку, где были сокрушены нашими артиллеристами эти стальные чудовища и стояли с уныло опущенными стволами орудий. Замполит, однако, сумел отговорить комдива от столь опрометчивого поступка.
Несколько дней я приглядывался к полковнику, поговорить было некогда. Лишь когда пик сражения остался позади и ночью мы оказались вдвоем в наскоро отрытой землянке, я спросил: нет ли в составе дивизии кого-либо из участников боя под Уманью?
— Одного могу представить немедленно,— ответил полковник, улыбаясь устало.— Только я был тогда не в Сивашской, а рядом с ней, в шестнадцатой танковой, у Новосельского, во втором мехкорпусе.
Вот, оказывается, откуда у комдива такой интерес к танкам!
— Та самая шестнадцатая танковая, в которой оставался к первому августа один-единственный танк?
— А ты откуда знаешь?..
Дальше — больше, постепенно выяснилось, что это он, будущий командир 15-й Сивашской, а тогда капитан Владимир Джанджгава, в ночь с первого на второе августа 1941 года пробивал путь и вывел из окружения тылы танкового соединения.
Могу еще добавить, что долгие годы Герой Советского Союза генерал-лейтенант Джанджгава возглавлял ЦК ДОСААФ Грузии. Мы изредка переговаривались по междугородному телефону — благо между Москвой и Тбилиси автоматическая связь.
В письмах, полученных мною, не раз упоминалось имя еще одного танкиста — бывшего командира 45-й танковой дивизии Михаила Дмитриевича Соломатина. В августе сорок первого он только что получил звание генерал- майора, и подчиненные по привычке нередко еще называли его полковником. Соломатин собрал в Зеленой браме отряд до 200 человек. Все это были экипажи без танков.
Возраст Соломатина уже тогда приближался к пятидесяти. Ему довелось участвовать и в первой мировой и в гражданской войнах. Знал, как действовать штыком, и, наспех обучив этому танкистов, повел свой отряд в юго- западном направлении.
На плечах несли раненого командира корпуса генерала Владимира Ивановича Чистякова. Он умер на руках товарищей на последнем рубеже. Но отряд с тяжелыми боями пробился к Днепропетровску.
Я не могу продолжать свое повествование, пока не расскажу о командире 24-го механизированного корпуса. Генерал-майор Владимир Иванович Чистяков — поистине легендарная личность. К началу Великой Отечественной уже прожив полвека, он в первую мировую войну служил в лейб-гвардии уланском полку на Юго-Западном фронте, четыре года провел в австро-венгерском плену, после революции вернулся на родину, вступил в ряды Красной Армии. Первоначально политрук в кавалерийской бригаде Котовского, он в боях стал командиром полка.
Еще командуя 2-м эскадроном 1-го кавполка, он отличился в ноябре двадцатого года под Проскуровом и был награжден орденом Красного Знамени, а вскоре, командуя
4- м эскадроном того же полка, получил и второй такой же орден. В приказе о награждении были такие высокие слова о нем: «...рыцарь без страха и упрека, лучший пример рубаки, стрелка и наездника, участвовавший во всех боях кавбригады, совершивший ряд подвигов и выполнивший массу боевых заданий».
Как ярко проявились в строках приказа характерные черточки времени, как звонок лексикон гражданской войны...
В первом списке советских военачальников, получивших генеральские звания (Постановление Совета Народных Комиссаров СССР от 4 июня 1940 года),— имя Владимира Ивановича Чистякова.
Со своим механизированным корпусом Чистяков в Отечественную вновь прошел по тем полям и холмам, где мчался на коне с саблей наголо в гражданскую вместе с Григорием Котовским.
После Победы Владимир Иванович Чистяков был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени...
Могила конника, аттестованного как рыцарь без страха и упрека,— в городе Первомайске, к которому он пробивался вместе с Михаилом Соломатиным и бойцами своего корпуса...
Я нашел в московской телефонной книге номер Соломатина М. Д. Начал разговор с места в карьер:
— Помните Подвысокое, товарищ генерал?
— Еще бы! Не раз вспоминал, сражаясь под Москвой. И даже в августе сорок пятого на Дальнем Востоке. Но с особой яростью — в сорок четвертом году, когда вел танковые бригады по Кировоградчине, по тем самым местам...
— Не слишком ли много рассказываешь ты о генералах? — спрашиваю себя.
Наверное, нет, не слишком.
Во-первых, потому, что пришедшие на страницы книги генералами, иные из них начинали путь 22 июня в невысоких чинах и званиях, и уж непременно и все до единого раньше были рядовыми. (Ведь и от завершения гражданской войны прошло поменьше двадцати лет, это теперь мы оперируем сорокалетними отрезками времени.)
А во-вторых, там, на Синюхе, и прославленные первые генералы Красной Армии дрались штыком и прикладом, ложились за пулемет, как рядовые, и в атаки ходили с красноармейцами в одной цепи, правда, на несколько шагов впереди.
Значит, на равных участвовали в бою, и в памяти пусть остаются со своими красноармейцами на равных!
В летопись Великой Отечественной золотыми буквами вписано имя Александра Головачева, дважды Героя Советского Союза. Имя Головачева носит теплоход на Волге, улица в Москве.
Полковник Головачев прославился в 1943—1945 годах, командуя мотострелковой бригадой в 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко. И поныне поется марш мотострелков:
Васильковская, Краснознаменная,Нас в бой ведет Головачев!
В подчинении Головачева оказались моряки, прибывшие с Тихого океана,— они беззаветно любили своего комбрига, говоря по-старинному,— боготворили. Храбрость его была известна по всей гвардейской армии. Еще бы! Четырежды он был ранен тяжело, трижды легко и всегда спешил возвратиться на фронт из очередного госпиталя. От орловских равнин до подступов к Берлину довел Головачев бригаду, форсировал Днепр и Десну, Сан и Вислу, Нейсе и Одер.
Но мало кто знал, что самой трудной рекой на его боевом пути была злополучная Синюха.
Интереснейший документ — «папка Головачева», хранящаяся в архиве Советской Армии. Там есть объяснение, написанное в госпитале раненым партизаном Головачевым, переправленным через фронт.
Это целая повесть!
Оказывается, он начинал войну капитаном, начальником штаба 146-го Богунского горнострелкового полка 44-й дивизии, дошел от границы до Зеленой брамы. На Синюхе от полка осталась рота. Горстка горнострелков обороняла штаб Понеделина. От него Головачев получил задание: с группой добровольцев прорваться в направлении Белая Церковь (то есть на Киев), связаться с командованием фронта, доложить обстановку и просить помощи.
До Белой Церкви группа дошла, но город, оказалось, уже в руках противника.
Головачев принимает решение, которое не покажется странным, если иметь в виду, что был он кадровым командиром, умеющим и подчинять и подчиняться: приказ командарма выполнить не удалось, значит, надо вернуться, доложить, что штаба фронта нет на месте, и до последнего сражаться вместе с окруженными.
Капитан идет обратно: из-под Белой Церкви — в Подвысокое! Близок свет...
«Я пришел в тот лес, где оставил штаб 12-й армии, но там никого не было. Куда они девались — я не знаю... Решил идти на восток».
Группа Головачева, кочуя по тылам противника, влилась в один из партизанских отрядов Брянской области, капитан стал заместителем начальника отряда.
Он, может быть, и остался бы в партизанах, если бы не получил приказ перейти линию фронта и отправиться в госпиталь, а по выздоровлении — в отдел кадров.
Есть в объяснении и строки, имеющие важное значение для понимания сложившейся в браме обстановки: «При выходе группы у всего личного состава были отобраны документы, в том числе и партийные. У тех, кто был из 44-й горнострелковой дивизии, документы отобрал батальонный комиссар Ломовцев...»
