Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

– Эй, кто-нибудь, почешите мне спину, – приветствовал он Стерлингов, затем, издав оханье, похожее на стон, нажал на вилы, вгоняя их в землю.

– Спорим, я первая добегу до верха, – бросила Маргарет Джонни, как только они перебрались по приступку через стену. Оба помчались по заросшей травой тропинке в сторону утесов, на которых так и застыли недвижно три жука: два оранжевых и один синий. Пустошь волновалась под ветром, кустики утесника, вереска и бесконечные кочки травы перемежались камнями, покрытыми мхом и лишайниками, и когда ветер, Бен явственно это услышал, унесся в лес, все мрачные краски вересковой пустоши как будто вспыхнули ярче. Эллен стиснула его руку, словно увидев то же, что видел он.

– Честное слово, самое лучшее, что мы сделали в жизни, – поженились, завели детей и переехали сюда.

– Хорошо, очень рад, – отозвался Бен, которому показалось, что она прервала его мысль, готовую вот-вот родиться.

– Ты не согласен?

– Не могу представить себе жизни в другом месте. – И чтобы хоть как-то поддержать ее радостное настроение, прибавил: – И с кем-то другим.

– Надеюсь, что так. Эта часть твоего воображения полностью занята мною. – Она приставила руки ко рту рупором. – Поднимайтесь осторожнее, – прокричала она детям, но ветер отнес ее слова назад. – Не поднимайтесь без меня, – крикнула она и побежала их догонять.

Бен наблюдал, как она берет детей за руки и они втроем уходят в небо – три фигурки становились все меньше и меньше на фоне сияющего вереска, и его захлестнула волна любви и радости за них. Никогда еще дети не ходили в школу с такой охотой, а почерк Джонни и орфография Маргарет заметно улучшились. В последних картинах Эллен проглядывала какая-то новая решимость, сочетавшаяся с ее прежней чувственностью, и она даже вступила в отряд спасателей, возглавляемый Салли Квик. Что до самого Бена, ему уже казалось, что вся его жизнь между побегом из теткиного дома и окончательным возвращением в Старгрейв была всего-навсего затянувшейся интерлюдией, большую часть которой ему приходилось напрягаться, чтобы что-то вспомнить. Единственная беда – он не мог писать.

Поначалу он видел причину в перевозбуждении после возвращения домой, которое его отвлекает. Когда в воздухе запахло осенью, он начал насильно усаживать себя за письменный стол каждое утро и не поднимался, пока не напишет хотя бы один абзац, но он чувствовал, что повествование не хочет оживать. И он не спешил рассказывать новую сказку детям, из опасения, что в процессе она вовсе лишится той энергетики, какая в ней еще оставалась. Он уже задавался вопросом, может, контракт, подписанный наперед, подрывает его уверенность в собственных талантах, однако подозревал, что тут кроется гораздо большее. Когда каждое утро он усаживался за стол и глазел на лес, то ощущал, как вдохновение или же видение куда более грандиозное, чем он мог себе вообразить, воспаряет, оказываясь вне пределов его досягаемости.

– Давай к нам наверх, пап, – крикнул Джонни, и Бен со вздохом отвлекся от своих мыслей. Пока он доплелся до полюбившегося детям утеса, который Маргарет с самого начала сравнила с гигантской булкой, погрызенной гигантскими мышами, его семейство уже было на полпути к вершине. Ветер дергал Маргарет за одежду, пока она вслед за матерью карабкалась на скалу по извилистой тропке, и Бен полез следом, на случай если ей потребуется помощь.

Джонни уже приплясывал на плоской вершине, напевая:

– Я король! – пока остальные перебирались через выступ, чтобы присоединиться к нему. Бен помахал им,

покорившим вершину, и пошире расставил ноги, окидывая взглядом пейзаж. Все, что он разглядел – еще несколько склонов вдалеке и одинокие фермерские домики. Даже если там было на что посмотреть, его внимание было сосредоточено на детях, которые прогуливались слишком близко к краю утеса.

Спустившись, они пошли от подножья утеса через вересковую пустошь к общинным землям, протянувшимся между лесом и городом. Едва заметная тропка, по которой миссис Венейбл запрещала своим ученикам ходить в школу и обратно, вела через заросший травой пустырь над школой, мимо церковного кладбища и на задворки садов вдоль Черч-роуд. В том месте, где шоссе начинало свой спуск с холма, сады сменялись огородами, протянувшимися на полмили вдоль тропинки и заканчивавшимися у грунтовой дороги, которая проходила мимо дома Стерлингов.

Когда Стерлинги добрались до своей грунтовки, из леса недалеко от них вывалилась миссис Дейнти, утиравшая свободной рукой лоб.

– Слава Небесам, это вас я слышала все время, и вы простояли здесь достаточно долго, чтобы я успела вас найти.

– Но мы только что подошли, миссис Дейнти, – сказала Эллен.

– Что ж, если я слышала голоса других заплутавших, пусть добрый Господь выведет их оттуда до наступления темноты. Это собака утащила меня с дорожки, и прошли-то мы как отсюда до церкви, а мне показалось, что нам уже никогда не выбраться.

– Видите, – сказала Маргарет, обращаясь к родителям. – Надо проложить побольше дорожек.

– На твоем месте, детка, я бы не стала об этом беспокоиться, – сказала миссис Дейнти. – До весны здесь вряд ли кто станет гулять, кроме меня. Люди обычно плохо переносят холод.

– Спасибо, миссис Дейнти.

Бен усомнился, услышала ли она его, потому что собака потащила ее дальше, зато услышала Эллен.

– За что ты ее благодаришь?

– Она подсказала, где я смогу в одиночестве поработать над книжкой.

– Подозреваю, тебе нужно только, чтобы на тебя ничего не давило. Мне-то придется приступить к работе не раньше, чем через полгода. Ты, конечно, поступай так, как чувствуешь нужным, главное, не заблудись там.

– Да как я там заблужусь? – отозвался Бен и подождал, пока она развернется, чтобы двинуться вслед за ней и детьми к дому.

Он слышал, как лес за спиной поскрипывает и перешептывается, и покачал головой, удивляясь самому себе. Единственная причина проводить там время – поймать вдохновение. И в этом ему вряд ли поможет подозрение, что он использует книгу как предлог, чтобы отправиться в лес одному.

Глава двадцатая

Озноб разбудил Бена до рассвета. Он не смог понять, то ли это ночь холодная, то ли холодно только ему. Когда он приобнял Эллен, она задрожала во сне. Лично его дрожь не пробирала, однако от холода он не находил себе места. Бен тихо пробрался в кабинет и смотрел там на звезды, мерцавшие над лесом, гадая, сколько из этих искрящихся алмазов на самом деле призраки мертвых звезд, и их свет жив только в той бездне, какую ему предстоит пересечь. В этот миг, в самый темный час ночи, масса деревьев казалась квинтэссенцией космоса, пропущенного через сито звезд. Бен включил бы настольную лампу, если бы понял, что нашел верную фразу, однако сейчас он был настолько опьянен волнением, что вовсе не помышлял о писательстве. Он смотрел на лес, пока тот не замерцал, а потом и слабо засветился, когда звезды погасли. Это наступил рассвет, но Бену показалось, звездный свет сошел на лес и проник в серебристые ветви.

В системе отопления что-то щелкнуло, и звук разнесся по всем трубам, приводя Бена в чувство. Скоро проснется вся семья, и ему вовсе не улыбается объяснять, какого лешего он сидит голый за письменным столом, чего он и сам до этого момента не сознавал. Он успел помыться и одеться, а его домочадцы все еще спали. Он принес для Эллен чашку чаю и негромко что-то пропел детям, чтобы разбудить их.

Он чистил зубы после завтрака, глядя в глаза своему отражению так, словно надеялся прочесть там какую-то тайну, когда услышал, как Эллен раздраженно выговаривает детям:

– Соберитесь и пошевеливайтесь уже, вместо того чтобы спорить. Вы ведь знаете, что по понедельникам я тороплюсь.

Дважды в неделю она вела уроки живописи в колледже на окраине Лидса. Там училась племянница Салли Квик, которая и уговорила Эллен заняться преподаванием.

– Я сам отведу их в школу, – сказал Бен Эллен, спускаясь по лестнице. – А то засиделся за столом.