Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

– Что-нибудь появилось за утро?

– На бумаге – ничего. Все пока тут, – он постучал себя по лбу. – Мне просто необходимо дать мыслям пространство для дыхания.

– Если отправишься в лес, ты ведь не пойдешь дальше проложенных маршрутов?

– Если это тебя порадует, – отозвался он, чувствуя себя виноватым, ведь он ясно видел, насколько она безоговорочно верит ему. Но незачем ее волновать, раз уж он твердо решил, что именно будет делать. Он лишь хотел, чтобы никто не отвлекал его от игры воображения, вот и все.

Когда он открыл входную дверь, его пробрал октябрьский холод. Цветы в саду были подернуты инеем, паутины на зазубренной стене превратились в сети из стеклянных нитей. Бен был заворожен чистотой всего вокруг, которая проявилась так очевидно благодаря морозу. Когда он оказался рядом с газетным киоском, мальчишка-газетчик с пустой сумкой на плече как раз входил внутрь, и на Бена так пахнуло жаром от обогревателя, что он едва не отпрянул, отступая на дорогу. Джонни сегодня изображал паровоз, а Маргарет с двумя подружками шествовала сзади, делая вид, что ее отца здесь нет. Пока толпа детей вливалась в школьный двор, Бену казалось, что их притягивает туда лес. Наблюдая за ними, он подумал о сказке, возможно той, какую ему еще предстоит рассказать.

У школьных ворот Маргарет попрощалась с ним поцелуем и царственным кивком, Джонни умудрился на ходу клюнуть его в щеку, улучив момент, когда никто из друзей не видел. Бен поглядел, как оба они смешиваются с толпой на школьном дворе. Он чувствовал себя каким-то странно уязвимым, словно вернулся в детство. Он спустился по Хилл-лейн до шоссе и снова прошел мимо газетного киоска, недоумевая, почему сразу не отправился в лес, вместо того чтобы тащиться к началу обозначенных маршрутов рядом с их домом. Какая такая причина удерживает его от дальнейшего исследования леса? В конце концов, нижнюю его часть он уже изучил с помощью Эллен и детей.

Хотя формально за благополучие леса отвечал городской совет, в условиях дарственной четко значилось, что лесом владеют Стерлинги. Летом, по предложению Эллен, они начали намечать маршруты и рисовать на деревьях стрелки. Зеленые стрелки отмечали дорожку, которая вилась от места над домом Стерлингов до лесной опушки рядом с переходом через стенку перед вересковой пустошью; синие стрелки забирались глубже в лес, а затем возвращались, пересекая «зеленый» маршрут, и выводили к общинным землям выше церкви. Стэн Элгин расставил вдоль дорожек верстовые столбы, и городской совет даже заикнулся о том, чтобы отсыпать дорожки гравием, если когда-нибудь появятся средства.

– Им бы только спорить о деньгах, а не тратить их, – пробурчал себе под нос Бен, размашисто шагая мимо дома.

Грунтовая дорога заканчивалась, выводя к общинным землям рядом с огородами. Теперь только собственная тень Бена вела его по промерзшей траве к началу «синего» маршрута, где почва, проглядывавшая сквозь рваное кружево мхов, казалась черной. Здесь он притормозил и постоял, прислушиваясь. Он услышал только молчание деревьев – концентрические круги норвежских елей расходились от него, подобные сотням рождественских вечеров, и упирались в сосны, из которых состоял почти весь лес. Двинувшись по маршруту, Бен поймал себя на том, что невольно старается не шуметь.

Тишина сомкнулась вокруг него, словно вода, ледяная и угрюмо зеленая. Он сделал всего несколько шагов, когда ощутил, что уже находится в недрах леса, – деревья заглушили все звуки города. Уже скоро они обступили его, зеленые макушки, вознесенные рябыми чешуйчатыми стволами на высоту шпиля Святого Христофора. Пока летом он водил свое семейство по размеченным маршрутам, лес часто представлялся ему убежищем от жары, хранилищем зимних теней, как будто деревья управляли временами года. Теперь же он обнаружил, что холод, который может никогда не ослабеть, они держат в плену. От этого осознания у него перехватило дыхание, он зашагал быстрее, почти не помня себя, и очнулся, когда увидел верстовой столб впереди, означавший, что он вот-вот сойдет с маршрута.

Прокрашенная стрелка, вырезанная из дерева и установленная на столбе высотой в половину человеческого роста, предлагала резко свернуть вправо, и Бен задумался, почему он направил дорожку именно в эту сторону. Должно быть, не хотел, чтобы она уводила глубже в лес. В нескольких сотнях ярдов впереди норвежская ель уступала место соснам, и ему показалось, он сейчас переступает некий порог, пусть даже и невидимый. Он подошел к столбу и опустил на него руку, пытаясь решить, хотел ли он сохранить недра леса для себя одного или же защитить от них Эллен и детей. Вероятно, второе, потому что ему вдруг совершенно расхотелось сходить с маршрута.

Бен шлепнул ладонью левой руки по правой, лежавшей на вершине верстового столба, и ему вспомнилась игра, в которую он обычно играл с мамой: они по очереди опускали ладони друг на друга, все быстрее и быстрее, словно стремясь добраться до какой-то цели, которой, как ему казалось, не достигали от смеха. Сейчас он разъярился из-за этого детского жеста, рывком оторвался от столба и сошел с дорожки на ковер опавшей хвои, заглушавшей его шаги. Он стремился к центру леса, насколько он сам понимал. И он не станет оглядываться, пока не решит, что дорожки уже не видно. Этот лес принадлежит ему больше, чем кому-либо еще, и у него было ощущение, что он назначен присматривать за ним.

С каждым новым шагом сосны множились вокруг него. Он следовал за собственной тенью через кучки гниющей хвои к, как ему казалось, краю бескрайнего сосняка, краю, который постоянно отодвигался. Вокруг расстилались ковры опавшей хвои, зеленая хвоя была разбросана по старой, золотистой, бронзовой и всех оттенков слоновой кости в тех местах, где ее тронул мороз, и ему казалось, что лес разрисован узором, который он скоро начнет понимать. Наконец Бен обернулся через плечо и увидел только расходившиеся во все стороны сосны; он не мог сказать, как давно оставил позади еловые посадки. Он зашагал дальше, словно заведенный, а в следующий миг оступился на скользком корне, скрытом сосновыми иголками. Он упал на колени, руки погрузились в колючую подстилку, и когда он уже хотел оттолкнуться и встать, его пронзила мысль, что он – единственный движущийся объект во всем лесу.

Бен так и замер, упираясь ладонями в бедра, охваченный трепетом, от которого не мог даже пошевелиться. Бессчетные стройные сосны, их кисейные тени окутывали его покоем, наводившем на мысль, что сам воздух превратился в лед. Колонны голых стволов возносились к потолку из темно-зеленых крон где-то на высоте церковных сводов, и ему казалось, будто он стоит на коленях в обширной природной усыпальнице тишины, и все, что его окружает, – всего лишь предзнаменование ее. Что же он сможет найти в сердцевине тишины? И задавшись этим вопросом, он услышал за спиной какой-то звук.

Звук зародился над ним, пронесся через кроны деревьев и прогремел по стволу. Бен вскрикнул и развернулся на месте, вздымая волну сосновых иголок. Он успел увидеть, как небольшой, коричневый, как воробей, предмет упал со склоненного дерева и приземлился где-то в корнях. На миг, сбитый с толку голосом, отозвавшимся на его крик, он принял этот предмет за паука. Но это оказалась сосновая шишка, и он сказал себе, что только что слышал эхо собственного крика – если бы это был чей-то голос, он бы уже наверняка заметил его обладателя. Но все равно, очень жаль, что он поднял такой шум, ведь из-за него он не расслышал звука, который, если постараться и вспомнить, походил на шепот, несущийся с нескольких сторон сразу.

– Он легко мог представить себе, что то был голос леса, звавшего его, – забормотал Бен, словно, превращая впечатление в строчку рассказа, отстранялся от него.

От холода дрожь пробрала его от макушки до пят. Он озирался, пытаясь определить, в какую сторону смотрел, когда обернулся через плечо, а затем увидел, что лес сам подсказывает ему: почти все тени тянулись в ту сторону. И его тень присоединилась к ним, когда он поднялся на ноги, и он стремительно направился вслед за ней, словно надеясь обогнать, если будет двигаться достаточно быстро.