Дом на болотах - Зои Сомервилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но когда она свернулась в холодной постели, молясь, чтобы пришел сон, лицо никуда не делось, темно-зеленые глаза продолжали ее сверлить. Уснуть было невозможно. Она лежала в оцепенении, лицом к двери, почти ожидая что-нибудь увидеть. Но ее веки тяжелели, и чем дольше ничего не происходило, тем больше она уверялась в том, что сама все напридумывала, и чувствовала себя дурой из-за того, как перепугалась.
23
Я всегда жила в этом коттедже, с тех пор, когда дома еще не было. Издавна, до того как сюда начали приезжать на выходные, на отдых, на своих машинах, тогда ездили только на лошадях, иногда в повозке, или пешком. Я присматривала за ее матерью и за ней присматривала. Она была моей любимицей. Ребеночек был не из обычных. Все это знали, но то, что они в ней видели, их пугало, а я-то видела бесценное, как цветок с пятнышком, который из-за этого считают порченым, но он такой один. Ее нужно было защищать, девочку мою, не рвать. Стоило ее сорвать, она увяла. Я бы все сделала, чтобы ее защитить.
Когда я вытащила ее, вопящую, из ее бедной матери, я сразу увидела, что она дикая, Роза моя. А дикие создания – они опасные.
24
Идеальное рождество
СОЧЕЛЬНИК
Вo рту у Мэлори пересохло, горло болело. Она перевернулась, отворачиваясь от белого утреннего света, из-за которого было больно глазам. В глубине ее сознания маячило лицо девушки, но, стоило ей попытаться на нем сосредоточиться, оно схлопнулось в точку и исчезло.
Ночью она слышала плач и утром вспомнила историю о девочке, увязшей в болоте: полон рот водорослей, захлебывается, кричит, а ее никто не слышит.
Ей совершенно не хотелось вставать. Сегодня же, вашу мать, сочельник. Положено заниматься чем-то праздничным: печь мясные пирожки, петь песни, или что там делают другие. В прошлом году она водила Фрэнни на представление в Вест-Энд, и они ели горячие каштаны из бумажного пакета, обжигая пальцы, и смотрели на цветные электрические рождественские огни, решая, какой им нравится больше. Она так и видела, как они стоят вдвоем и на лицах у них мерцают отсветы неона. Когда Тони в тот вечер пришел с работы, уже подвыпивший, Фрэнни развесила носки над газовым камином, и Мэлори с Тони пили «снежки».
В своих воспоминаниях она превращала это в идиллию и знала, что все было не совсем так. Фрэнни посчитала представление слишком детским, а когда Мэлори и Тони наконец добрели до кровати, она его отпихнула. От него пахло духами, и не ее духами.
Но в этом году, в этом году все должно быть иначе. Что она наделала? Прекрати. Бога ради, прекрати. Она плакала, выводящие из себя слезы текли по носу, капали в рот. Она заставила себя шмыгнуть и втянуть их обратно.
В доме было тихо. Не полная тишина, полной тишины здесь не было никогда: постоянное подводное течение поскрипываний, шепота и шороха, словно дом мотало по морю. Но она ничего не слышала снаружи. Наверное, опять пошел снег.
Мэлори вынула из-под подушки записные книжки и покрутила их в руках, трогая гладкие медные заклепки и тисненые золотые буквы. Темно-красная кожаная обложка алела у нее в руках. Когда она вышла на площадку, оказалось, что дверь в спальню Фрэнни открыта и постель пуста. Над кроватью Мэлори увидела самый краешек вышивки. Из любопытства зашла в комнату. Теперь, когда она снова смотрела на вышивку, ей казалось странным, что на ней нет мужчины, ничего, указывавшего на то, что у девочки был отец; странным было и то, что ребенок вышил отсутствующую мать и чудаковатую соседку с огромным псом, которую, как Мэлори уже знала, звали Джейни. Она так походила на женщину, которую Мэлори вчера видела в саду, что делалось не по себе.
– Когда приедет папа? – так ее поприветствовала Фрэнни.
Мэлори понимала, что нужно сказать: «Он не приедет». Но не могла.
– Слушай, – сказала она вместо этого, – а почему бы нам не съездить в ближайший город? Посмотрим на огни, выберем на завтра вкусненького. Я тебе куплю горячего шоколада.
Фрэнни наморщила лобик.
– Ладно. А вдруг мы разминемся с папой?
– Не разминемся, – ответила Мэлори и отвела глаза, пока Фрэнни не встретилась с ней взглядом.
Ей и думать не хотелось о том, как она поведет машину по чудовищно извилистым деревенским дорогам. Снег шел всю ночь и сейчас покрывал слой льда еще большей белизной.
– Ларри тоже хочет поехать, – сказала Фрэнни.
– Нет, Фрэнни. Ему нельзя. Ему в городе не понравится.
– Он из Лондона. И он хочет поехать.
Да черт его возьми, день начинался уже хуже некуда.
В заднюю дверь робко постучали, и она чуть приоткрылась, впустив холодный сквозняк. Мэлори вздрогнула. В щель просунулась мужская голова.
– Извиняюсь, мисс. Дочка просила вам привезти.
Он был укутан для Арктики, в шапке и шарфе до самых ушей, и без обиняков поднял, держа за шею, огромную птичью тушку. Мэлори вскрикнула:
– Господи!
Мужчина отступил на шаг и странно в нее всмотрелся. Невысокий, с острым носом, наверное, когда-то был хорош собой, как дочь. Он разглядывал Мэлори, словно пытаясь понять, кто она.
– Простите, – сказала она. – Я просто не ожидала… что птица такая большая.
Да все в порядке. Я тогда ее тут оставлю, – сказал бакалейщик и положил огромную птицу в раковину. – И угольку вам тоже привез, мисс, – добавил он, со стуком опуская мешок на плитки кухонного пола.
– Спасибо, – отозвалась она, устыдившись того, как невежливо с ним говорила.
Но он держался напряженно и настороженно, и из-за этого ей было не по себе.
Он протянул крепкую грубую руку, и Мэлори ее слегка пожала обеими руками.
– Заметил, у вас остролиста на двери нет, мисс.
– Мы его по всему дому развесили, – ответила она.
– Я бы и над дверью повесил на вашем месте.
И плющ. От ведьм.
Это заставило Мэлори задуматься о суевериях,
