Рисунки Виктора Кармазова - Евгений Константинов

— Ты чего? — деланно изумился татуированный.

— Нельзя, — сказал Виктор и тут же получил короткий, но сильный удар в солнечное сплетение. Он согнулся, заработал удар сверху по шее и упал лицом в землю. Кто-то пнул его ногой в бок и еще раз, Виктор инстинктивно сжался, прикрыв руками голову, стараясь хоть немного глотнуть воздуха.

— Пропустите меня, пропустите же! — узнал он голос Колюни и сжался еще сильнее в ожидании нового удара… которого не последовало.

— Хватит, корефаны, хватит, — прервал избиение Петляев. — Вот же, какой у нас Колюня неблагодарный, ему рыбачок свой улов отдал, и за это…

— А пускай он в следующий раз…

— Хватит, говорю! Лучше, давайте поглядим, чего он тут намалевал… Опаньки! Так это же Лексий и его сестры-двойняшки.

— Как живые, — пробасил Влас. — Жаль, что малолетки.

— Я вчера Машку на улице встретил — в самом соку девка, — причмокнул Тереха. — Подкатить надо бы.

— Они мои соседки, — сказал Влас. — Пятнадцать лет всего девчонкам.

— Может, и пятнадцать. Главное, что созрели уже. Обои, то есть, обе. Обе созрели.

— Конечно, обе. Они же двойняшки.

— Обязательно подкачу, — решительно сказал Тереха. — Сначала к одной, потом к другой. А, может, и сразу к обо… обеим. Петля, составишь компанию?

— При случае — обязательно, — хмыкнул тот. — Ты лучше сюда посмотри. Узнаешь?

— Не узнаю…

— Глаз, что ли нет?

— Да это же Греческий профиль, — у Власа с наблюдательностью было явно лучше, чем у корефана. — А это Коротышка — из твоего же класса.

— Ты, чего, всех их знаешь, что ли? — Петля пнул Виктора в бок, но тот предпочел не отвечать.

— Ладно, с этого пока достаточно. Двигаем на базу. А ты, Колюня, бери свою вершу, в другом месте забросишь…

Трехколенку они не забрали, зато сломали поплавок — случайно или нет, но кто-то на него наступил и переломил надвое. А вот тетрадь унесли. Виктору не столько было жаль рисунков, сколько неприятно, что эти гады станут их рассматривать, обсуждать, заляпают грязными пальцами, да еще, не дай бог, — строить в отношении тех же сестер-двойняшек похабные планы.

Обидно было, что ему так и не удалось дать кому-нибудь сдачи. С другой стороны, наверное, поэтому-то его сравнительно несильно избили, хотя ребра болели, и саднили разбитые в кровь кисти. Да и, если быть честным, справился ли бы он с ними?

Умываясь и более-менее приводя себя в порядок, Виктор все больше и больше жаждал отомстить каждому из четверых. Отомстить, чем быстрее, тем лучше. Ведь месть могла и не состояться хотя бы потому, что Антон мог в любое мгновение стереть с чудесной странички последний его рисунок. В этом случае, он должен очнуться дома у слепого друга — с ноющими ребрами, разбитыми руками и злой, как черт, а для Петли и его корефанов, которые только что избили Виктора, как бы ничего и не произошло.

Поэтому сейчас он не хотел, чтобы Антон в своем времени взялся за ластик в ближайшие час-другой. Виктор очень жалел, что, рисуя себя в очереди с бумажником, который Коротышка стащила у Ирины, не добавил заткнутый за пояс под рубашку заряженный пистолет Макарова: и сам бы невредимым остался, и гадов перестрелял — рука бы не дрогнула.

Конечно, неизвестно, как бы все могло сложиться, — тот же пистолет в той же очереди у него могли и украсть. Много чего было неизвестно и непредсказуемо.

Пруд, на котором так неожиданно и неприятно закончилась рыбалка для Виктора, был, наверное, самым большим из всех остальных монастырских прудов. Он не знал, сколько всего их было выкопано более трехсот лет тому назад во время строительства Новоиерусалимского монастыря. Не исключено, что они окружали монастырь со всех сторон, значит, когда-то их было десятка два, а то и больше. Виктор очень хорошо помнил, как еще в шестилетнем возрасте на одном из прудов во время первой своей рыбалки поймал на удочку… тритона. Это потом были караси, ротаны, окуни, но первым трофеем для него стал именно тритон.

В настоящее время от того пруда остались лишь воспоминания — он полностью пересох. Но когда-то отец Виктора, так же как и Колюня сегодня, ставил там собственноручно сплетенные верши. И даже в те времена рыбы в эти примитивные орудия лова попадалось мало, зато верши частенько воровали. В конце концов, отец прекратил с ними возиться, полностью переключился на удочку, после чего, как правило, возвращался домой с неплохим уловом.

Поверхность пруда на берегу которого он встретился со шпаной, хотя и была во многих местах покрыта толстым слоем ряски, но довольно большие окна чистой воды говорили о том, что со дна бьют ключи, и это подтверждали вытекающие из него два ручейка. Один ручеек устремлялся сразу к реке Истра, другой перетекал в соседний пруд, который соединялся с еще одним, а тот — со следующим… Получался как бы каскад прудов, в итоге соединяющихся с рекой, но, к сожалению, помимо самого верхнего, в остальных ловить рыбу на удочку было невозможно все из-за той же ряски. Но то — на удочку.

Виктор хорошо слышал слова Сани Петляева, который велел Колюне забросить вершу в другом месте. Такое место могло быть либо еще где-то на этом пруду, либо на соседнем. Виктор подумал, что отыскать его будет совсем несложно и не ошибся.

Более того, выйдя по тропинке на берег соседнего пруда, заросшего высоким тростником, он услышал неподалеку громкий всплеск — либо кто-то нырнул, либо что-то тяжелое бросили в воду. Он чуть углубился с тропинки в заросли осоки, притаился. Не прошло и минуты, как мимо кто-то прошел. Виктор даже не стал гадать, кто это был, — конечно же, Колюня, которому неплохо было бы тут же и накостылять хорошенько. Он, конечно же, спешил к своим корефанам на так называемую «базу». Вот и хорошо!

Колюня шел, не оборачиваясь, глядя под ноги — оно и понятно, почва здесь была сырой, во многих местах кто-то проложил доски, под которыми все равно хлюпало, и, оступившись, можно было, как минимум по щиколотку провалиться в черную жижу. Виктор знал, что эта тропинка выводит к горе, на которой было городское кладбище: там лежала в земле его прабабка, были похоронены еще несколько родственников, а через полтора года упокоится и любимая бабушка.

Но, не доходя до кладбища, Колюня повернул на ответвление тропинки вправо и, все так же, глядя под ноги, направился к ряду сараев, притулившихся на самом краю всегда сырого поля. Всегда сырого — возможно, потому, что и здесь имелся старый-престарый прудик, со дна которого тоже били ключи. Берега его сплошь заросли ивами — не порыбачить.

«Неужели Колюня умудрился и здесь вершу забросить?» — успел удивиться Виктор, но тот даже не посмотрел в сторону прудика, решительно повернув к ближайшему, крайнему сараю. Этот сарай казался раза в два шире соседнего, благодаря пристроенной терраске, противоположная стена которой граничила с берегом прудика. Из терраски слышались громкие голоса, среди которых трудно было не узнать бас Власа. Вот, значит, где Саня Петляев свою базу устроил!

Дальше Виктор продвигался, согнувшись в три погибели. Свернув с тропинки и, зачавкав по влажной почве, промочив ноги, выбрался на твердый берег. Приблизился к терраске, прячась за ивами. Судя по всему, терраска только строилась и была пока незастекленной, зато сарай выглядел, как настоящий гараж, не исключено, что в нем и машина стояла.

Не определившись, чего он собственно хочет, Виктор подобрался к терраске как можно ближе, чтобы слышать, о чем в ней говорят. Но какой-то конкретной темы разговора не было — Петля с корефанами резался в карты.

Вообще-то похожий эпизод описывал в своей нетленке Александр Иванович. Пор сюжету на встречу к истринской шпане должен был прийти Лексий — троюродный брат Шурика и попросить у бывшего одноклассника Сани Петляева вернуть отобранный и того накануне складень.

И только-только Виктор об этом вспомнил, как увидел своего троюродного брата Олега с матерчатой сумкой в руках, приближавшегося к «базе». Ну, надо же! Получается, не случайно Петля примерно час назад, глядя на сделанный Виктором портретный рисунок его троюродных брата и сестер, назвал Олега — Лексием!

Виктора даже в дрожь бросило — он знал, знал, что будет дальше, о чем будут говорить Лексий и Петля. Знал, что именно попросит один у другого, и что из этого выйдет, знал дальнейшее развитие событий, которое и для Лексия, и для Петляева окажется не очень-то веселым… Стоп!

Он знал то, что написал Александр Иванович. Но в том развитии событий у Петли не было в руках рисунков, сделанных Виктором. Разглядывая которые, Петля задержал внимание на пятнадцатилетних сестренок и подначиваемый Терехой, что-то задумал…

В терраску Лексий заходить не стал, сказал с порога, заметно картавя:

— Всем привет! Петля, можно тебя на минуту, разговор есть.

— Щас, — отозвался Петляев. — Сколько у тебя, Теря, девятнадцать? А у меня двадцать, банкирское очко!