Земля, которой нет - Сергеевич Клеванский

В общем, если быть откровенным, я оказался в полном и беспросветном тупике. Вертя саблю, закованную в обсидиан, я, подперев рукой подбородок, все пытался найти ключик к решению. Каждый раз, в каждой тренировке, был свой ответ на небольшой секрет. В первом случае нужно было почувствовать ветер и понять его суть, во втором — опустошить себя до состояния своей стихии, а потом наполниться её, разве что не сливаясь воедино. Но видимо сейчас все было не так просто. Я смотрел на черный обсидиан, жилками оплетший мою саблю, и ничего не понимал. Это был какой-то мудреный, хитро закрученный секрет.

В конце концов, я был склонен попытаться сжульничать и пройти испытание с такими саблями. Ведь, сколь бы они не были бы закованы в прозрачную породу, но Лунные Перья все еще оставались моим верным оружием. Что ж, задумано — сделано.

Поднявшись на ноги, я поднял потяжелевшие сабли и уже было сделал шаг вперед, как остановился словно громом поражений. Да чего там, в тот момент мне почудилось будто гром действительно поразил меня.

Ответ, он оказался таким простым, и таким сложным одновременно. Да и подсказка, как и всегда, лежала у меня прямо перед глазами. То, что хотел сказать старец, заключалось в сабле, окованной обсидианом. А именно — я и есть эта сабля.

Ведь какая бы помеха не стояла перед моим Пером, оно всегда оставалось оружием. Так же и я. Я сам и был оружием, только оружием, закованным в собственный обсидиан. Как можно догадаться, в его роли выступал страх.

Все что мне оставалось после осознания этого, «лишь» дотянуться до дна, и осознать нового себя, которому больше не нужно было держать в руках меч, чтобы сражаться на равных с вооруженным до зубов врагом. Если честно — легко сказать, но на практике это потребовало десятки литров крови, многие дни среди опостылевших агрегатов и пара кило жижи. Но тем не менее, все это время с моего лица не сходила бешенная улыбка, присущая каждому члены специального отряда, лучшей наемной армии, не знавшей не единого поражения. Если другими словами — самого крепко и острого меча, выкованного из сердец семи тысяч наемников.

На песке стоял все тот же боец, виденный мной ранее. Вот только теперь взор его стальных, серых глаз, не застилала черная повязка. Но, если приглядеться, становилось понятно, что «все тот же» не самая подходящая метафора. Если вглядеться чуть пристальнее, чуть внимательнее, то становилось понятно, что что-то изменилось в этом широкоплечем мужчине с обветренной, загорелой кожей.

Он будто зримо стал выше, ощутимо сильнее, да и выглядел несколько по-иному. Его поза — прямая спина, скрещенные на груди руки, показательно убранные подальше от сабель, подвязанных в ножнах тесемками, вскинутый подбородок и мерно вздымающаяся грудь, все это напоминало лишь одно — меч. Меч, который только и ждет когда его вынут из ножен и погрузят в отчаянную рубку с безумным, сильнейшим врагом.

Тяжело и призывно запел горн, а из клеток, стоявших тут и там, стали выбегать монстры. Из были десятки, даже сотни. Мелкие, в половину роста северянина, уродливые, напялившие застывшие маски демонических оскалов, сотворенные из глины големы, вот кем они были. В руках, подобных лапам, они держали острые, сверкающие на полуденном солнце кривые кинжалы. С трибун эти твари выглядели словно штормовое море, кольцом обступившее одинокую скалу, гордо и отважную глядящую в пасть самой бездны.

С замиранием сердца я следил за происходящем, в ожидании когда вылетят сабли из ножен и гладиатор окунется в битву с сотней врагов. Но тот не шевельнул и пальцем, лишь спокойно стоял, пока големы, на перебой визжа и крича, оглушенные жаждой крови, вложенной в них творцом, бежали дабы вырывать спокойно бьющееся сердце.

О да, это был совсем не тот человек, которого видел раньше. Он был спокоен в своем ожидании неминуемого конца, но любой, смотревший на песок, мог почувствовать, как сгущается ветер. Он словно спеша, мчал на помощь своему давнему другу.

Задрожали песчинки у ног гладиатора, затрепыхались кожаные ремешки на его бедрах, а мужчина развел руки в стороны. Его прямые ладони, являющиеся продолжением напряженного предплечья, напоминали дротик, пущенный в короткий полет. Мужчина принял боевую стойку, заведя леву руку за спину, а правую выставив вперед. Боги, он был безумен. Ведь ладони его были пусты — сабли все так же покоились в ножнах.

Тут из толпы големов вдруг выпрыгнул самый ретивый. Он изогнулся дугой, занося над головой кинжал. На миг его маленькое, ущербное, мерзкое тельце закрыло солнце, отбрасывая тень на трибуны. Столкновение было неизбежным и каждый уже слышал страшное чавканье, издаваемое сталью, пожравшей податливую человеческую плоть. Но этого не произошло.

Гладиатор выбросил из-за спины левую руку, словно та была мечом. Жест был до того комическим и нелепым, что вызывал лишь жалость к сошедшему сума бойцу, а то, что произошло мгновением позже, вызывало страх. Неподдельный, непреодолимый, животный страх.

На лице северянина расползлась жуткая улыбка существа, всецело наслаждающегося моментом. Голем завис в воздухе. Он в агонии дергал своими ножками, а руки уже давно выронили кривой кинжал. Он висел, словно нанизанный на длинное копье. Мигнуло солнце, поднялась пыль и я, могу поклясться всем, чем вам будет угодно, увидел еле прозрачный меч, бывший продолжением ладони гладиатора. О да, руки бойца были пусты, но им и не требовалось что-то держать, ведь они сами были мечами. И, как выяснилось позже, сам гладиатор был этим мечом.

Он ринулся в самую гущу, и каждое его плавное, но стремительное и неуловимое движение несло смерть. Големы сминались, разрезались и целыми десятками взлетали к небу. Их зеленая кровь превращала песок Арены в болото, на котором порхал меч, облаченный в человеческую форму.

Ни один кинжал не могу коснуться неуловимого ветра, бушующего в пляске смерти. Ни один голем не мог уйти от его мечей. И то были не только ладони, но каждое движение. Даже самое неуловимое, будь то полушаг, или поворот корпуса, все они несли неминуемую смерть. И весь ужас заключался в том, что сабли так и не покинули ножен, а тесемки так и не были спущены.

Через десять минут все было кончено. Стены, песок, сам гладиатор, все было окрашено зеленым. Воздух был затхлым и вонючим от вскипевшей бутафорной крови и раскаленного камня големов. Пыль мешала нормально дышать, но толпа бушевала. Она неиствовствала в своем гомоне и бурных аплодисментов. А северянин впервые не сразу покинул поле битвы.

Он раскинул руки в стороны, и, прикрыв глаза, погрузился в пучину эмоций, льющихся от зрителей. А на лице губах его алела все та же улыбка, которую всегда можно было увидеть на лице Тима Ройса, когда тот поднимал свои сабли. Та самая улыбка, которую впервые увидели на Териале.