Дорога особого значения - Александр Александрович Тамоников

— Ему я и скажу, — равнодушным тоном произнес Раздабаров.

— Так приди и скажи. Он ждет…

— Скажи, что сейчас буду, — ответил Раздабаров. — Все, ступай. Не видишь, помешал ты нам.

— Я извиняюсь, — все тем же учтивым тоном проговорил невзрачный человек и удалился.

— Слыхал? — усмехнулся Раздабаров. — Люди хотят знать! Куда, зачем, почему… Однако наблюдательный здесь народ! Все замечает!

— Иди, — сказал Лыков. — Договорим, когда вернешься.

— Э-э, нет! — запротестовал Игнат. — Вначале договорим. А то ведь пока то да се, я сгорю от любопытства. Да и к тому же, я думаю, не следует мне сломя голову мчаться к этому Подкове, хоть он и требует меня к себе. Подкова Подковой, но и я парень не промах. У меня тоже есть свое достоинство и самоуважение. Или я не Музыкант? Так что подождет Подкова, не помрет от ожидания. А ты говори, что хотел сказать. Помнится, ты намекал, что у тебя имеется какой-то ответ на безответные вопросы.

— Да, ответ… — сказал Лыков. — И он таков. Помимо самого оперуполномоченного об осведомителях может знать еще один человек. И человек этот — начальник оперуполномоченного. Ему тоже знать полагается.

— Вот, значит, как! — Раздабаров хлопнул себя по колену. — Значит, начальник тоже может знать… А ведь действительно! И кому подчиняется оперуполномоченный?

— Начальнику лагеря, — сказал Лыков.

— «Хозяину», стало быть! — Лыков даже встал и прошелся туда-сюда по узкому проходу между нарами — настолько он взволновался. — Ну-ну! Значит, что же у нас получается? Если это не сам оперуполномоченный выдал своих осведомителей для расправы над ними, то это сделал начальник лагеря! Логично?

— На первый взгляд — да, — согласился Лыков. — Но все равно — здесь не следует торопиться с выводами, потому что нет ответа на самый главный вопрос: а для чего начальнику лагеря выдавать осведомителей?

— Ответа нет, — согласился Раздабаров. — Но, может, это потому, что на начальника покамест никто не обращал внимания? А вот если на него обратить внимание…

— Не кипятись, — скупо улыбнулся Лыков. — Лучше ступай к Подкове. Там и остынешь. А я пока подумаю…

* * *

— Хвораю я, — сообщил Подкова, увидев перед собой Раздабарова. — И вчера я хворал, и завтра буду хворать. Ну, так оно и полагается нам, старикам. Это вы молодые, и вам все нипочем. А я хвораю…

— Звал? — спросил Раздабаров.

— Не звал, а приглашал, — поправил Подкова. — Тут, знаешь ли, есть разница. Когда я зову, ко мне бегут на полусогнутых. А когда приглашаю — то как равных. Приглашал я тебя, Музыкант. Проходи, присаживайся.

— Благодарю, — сказал Раздабаров.

— Вежливый ты какой… — Подкова улыбнулся доброй отеческой улыбкой. — Вот даже поблагодарил. Другие-то и слова такого не знают, а ты вон как. Что же, в польских тюрьмах все такие вежливые?

— Меня вежливости научили не тюрьмы, — ответил Раздабаров. — Воля меня научила. Я ведь по специальности фармазон. А значит — должен быть вежливым. Без вежливости как заставить людишек отдать кровные деньги? Вот и прилипли ко мне все всякие такие вежливые обороты. Это, допустим, моему корешу Угрюмому вежливость без надобности. А мне без нее никак.

— Ну да, ну да, — добродушно согласился Подкова. — Вежливость, она украшает человека. Что же, ты и матом никогда не изъяснялся?

— И матом не изъяснялся, и галстуки носил, и одеколонами на себя прыскал, — улыбнулся Раздабаров. — Все честь по чести, как и полагается по моей специальности.

— Слышал я — конфликт у тебя произошел с лагерным начальством? — как бы между прочим спросил Подкова. — Или брешут люди?

— Да какой там конфликт! — беззаботно махнул рукой Раздабаров. — На работу хотели нас определить — меня и моего кореша.

— Ну, а ты что же?

— А что я? Ничего. Я им говорю: да я совсем не против работы! Но подайте мне что-нибудь этакое, по моей специальности и по моему уму. Что-нибудь интеллектуальное… А они: ничего, кроме лесопилки, предложить тебе не можем. А я: такое ваше предложение, говорю, для меня оскорбительно. Вот и весь конфликт.

— Так ведь упрячут тебя в кондей! А там холодно, голодно, страшно…

— А! — махнул рукой Раздабаров и, улыбаясь, продекламировал:

— Мне говорят — работать ты должон,

А мне работать — вовсе не резон.

Пускай работает железная пила,

Не для работы меня мама родила.

— Сам, что ли, сочинил? — внимательно глянул на Раздабарова Подкова.

— А то кто же, — ответил Игнат. — Сам. У меня это запросто. Хочешь — и про тебя что-нибудь сочиню. Что-нибудь этакое — эпическое и героическое?

— В другой раз, — сказал Подкова. — А сейчас скажи мне вот что. Люди говорят, что тебя вроде бы куда-то уводили под конвоем…

— Правильно тебе говорят люди. Уводили. На допрос к следователю. Следователей сейчас в лагере целая бригада. Ищут, кто убил оперуполномоченного и его собачек…

— И о чем же спрашивали?

— Да о том же и спрашивали. Не слыхал ли чего-нибудь, не замечал ли, не догадываешься ли… Нет, говорю, не слыхал и не догадываюсь. Поговорили и привели обратно.

— И что же, даже вербовать не пытались?

— А что, должны были попытаться? Такие, значит, порядки в этом лагере?

— Ну, так ведь кого как… — неопределенно ответил Подкова. — Кого-то заставляют скурвиться сразу же, кого-то — погодя. Ко всякому свой подход.

— Нет, не пытались! — мотнул головой Раздабаров. — А то бы я почувствовал.

— А что, в польских тюрьмах тоже вербуют? — как бы невзначай спросил Подкова.

— А то! Там, знаешь ли, тоже есть свои «кумовья»!

— Ну, ступай, — сказал Подкова…

— И о чем ты с ним беседовал? — спросил Лыков у Раздабарова, когда тот вернулся.

— Да все о том же, — пожал плечами Игнат. — Кто ты, да что ты, да почему отказался от работы, да для чего тебя уводили под конвоем, да к кому водили… Ходил вокруг меня, как ухажер вокруг девки. Хитрый, гад! А, да и черт с ним! Ты-то как? Что-нибудь надумал в мое отсутствие?

— Кое-что надумал, — сказал Лыков. — Надо бы нам обратить пристальное внимание на начальника лагеря. Покопать под него, посмотреть на его личность вблизи и издалека… Да притом так, чтобы ему о том и невдомек было.

— Ну, ты меня и удивил! — скептически отозвался Раздабаров. — Да как же нам это сделать? Кто мы с тобой такие? Бесправные заключенные! А он — наш начальник! Что мы тут можем сделать?

— Мы — ничего, — спокойно ответил Лыков. — А вот, допустим, Карагашев — он сделает. Надо только ознакомить его с нашими умозаключениями и подать ему такую идею.

— Вот ты и подашь, — сказал Раздабаров. — Он обещал завтра тебя к себе вызвать. Якобы на допрос. Там и