Принуждение к любви - Александр Звягинцев

- Поговорите с Анной Юрьевной!

- Вы хотите сказать, что она…

- Ее призвали всеблагие как собеседника на пир! - почтительно произнес Литвинов. Почтительно, но с уловимой усмешкой. - Тоже стихи… Но всеблагие не какие-то там мистические, ирреальные духи, а вполне реальные люди, решающие сегодня, что у нас добро, а что зло, кому в свет, а кому во тьму…

- Знаете, Юрий Алексеевич, что подсказывает мне жизненный опыт?

- Что же?

- Он подсказывает мне, что и в недоступных нам противоборствах небес и земли, света и тьмы всегда находят себе место конкретные люди, во вполне реальной телесной оболочке, которые действуют исходя из каких-то собственных интересов и расчетов. Интересов вполне конкретных и материальных.

Литвинов некоторое время обдумывал мое высокомудрое замечание, а потом молча вернулся в свое руководящее кресло. Он сначала погрузился в него, а потом погрузился в какие-то свои мысли. Словно забыв обо мне. Молчание длилось и длилось и в конце концов показалось мне оскорбительным. Я сижу и послушно жду, когда господин соблаговолит обратить на меня внимание.

- Так на кой черт вы меня пригласили? - тоном трамвайного хама осведомился я.

И вообще, достал он меня этой Анной Юрьевной, скотина! Уж с ней-то я как-нибудь без этого гомункулуса разберусь. Хотя получается, что-то он о Разумовской знает такое, что мне не известно.

Литвинов посмотрел на меня с нескрываемым удовольствием. И холеные ручки свои развел в стороны.

- Помилуйте, Валентин Константинович, что это вы так рассердились? Уж я-то перед вами, как на духу! Мы просто хотели довести до вас нашу позицию. Честно и откровенно. История, в которую не по нашей воле оказался втянут ваш друг, закончена. Никто не ожидал, что она закончится так, но ничего переиграть мы с вами уже не можем. И вернуть вашего друга к жизни тоже. Поэтому нам бы не хотелось никаких продолжений, сюрпризов и неожиданностей. Вот, собственно, и все. Такова наша позиция. И мы будем ее защищать всеми доступными нам способами.

- Надеюсь, обойдемся без стрельбы? - буркнул я. - А может, вы предпочитаете автомобильные аварии? Или попросту - кирпичом по голове?

- Откуда я знаю, - рассеянно, как о чем-то неважном, пробормотал Литвинов, уткнувшись в ноутбук. - Это не моя епархия, я такими делами не занимаюсь. Мне поручено переговорить с вами, я свое дело сделал. Могу признаться, удовольствия мне это не доставило.

- А я думал, вы меня успокоите, - сказал я.

- Еще чего! Я не психотерапевт, - хмыкнул он. - Ваше душевное равновесие меня не слишком волнует.

- Но меня вот несколько настораживает ваше слишком пристальное внимание к деталям и обстоятельствам моей личной жизни. Оно чрезмерно для простого обмена мнениями.

- Ну, во-первых, по-моему, так сегодня принято работать. Чтобы говорить с человеком, надо знать, что это за человек. А во-вторых, я же вам честно сказал, что это не простой обмен мнениями. Нам не нужен скандал. Он может повлиять на положение компании. Пока никто из ваших коллег прямо не связал смерть господина Веригина с той самой публикацией. Но если вы начнете, другие подхватят, и пойдет потеха, которая может принести весьма серьезные убытки.

- И скажется на положении вашего руководителя?

- Ну, не надо преувеличивать, - укоризненно покачал головой Литвинов. - Сейчас, когда все так заняты провалом нашего отечества на Украине, не до него.

- Скажите, а господин Бучма в курсе происходящего?

- А разве это что-то меняет? - с некоторой даже обидой ответил Литвинов. - Вас не устраивает мой уровень?

- Мне просто любопытно узнать устройство вашей вертикали власти. Как складывается ваша иерархия? Ведь в каждой конторе она складывается по-своему и обычно не совпадает со штатным расписанием. Кстати, такой вопрос… А ваша служба безопасности занималась Веригиным?

Тут Литвинов сложил руки на затылке, потянулся и уставился в потолок. Ознакомившись с его рельефом, он снова посмотрел на меня. С сожалением.

- С вами трудно договариваться, Валентин Константинович. Вы не слышите собеседника. Странная особенность для следователя. Но я сделаю еще одну попытку… Так вот, я не возглавляю службу безопасности компании и не в курсе ее действий. Ее глава выходит непосредственно на генерального. И обычно результаты деятельности службы я, как и весь персонал, узнаю в виде его приказов и решений. И я никак не могу понять, какое отношение ее деятельность может иметь к смерти человека на улице от сердечного приступа?

- Результаты медицинской экспертизы еще не известны, - напомнил я.

- А вы ждете каких-то сенсаций? - с удивлением осведомился он.

- Я просто хочу знать точно, что случилось с моим другом, - сказал я. - Всего-навсего.

- Ну что ж, - сказал Литвинов, снимая трубку телефона. - Стороны изложили свои позиции и на сем расстались. До свидания.

Признаться, идя к двери, я ожидал каких-то слов, которые можно будет принять, как угрозу или предупреждение, но ничего не услышал. Господин Литвинов уже с кем-то говорил по телефону. Разумеется, снисходительно.

Глава 20

Обязательная доля

[20]

Лара была патологическая аккуратистка. Она постоянно что-то протирала, ставила на место, приводила в порядок, благо Веригин делал все, что мог, дабы этого порядка в их доме не было. Но делал он это без всякого умысла. Бедлам и беспорядок ему не мешали абсолютно, он их просто не замечал. А Лара так же бессознательно не могла видеть раскиданные вещи, засунутые куда придется книги, грязную посуду на столе или в раковине. Вот так они и жили.

Но на сей раз в квартире все сияло чистотой так, словно здесь вообще никогда не едят, не спят, не ходят в туалет, а только и знают, что убираются. Скорее всего, Лара таким образом просто успокаивала себя, а не старалась инстинктивно убрать с глаз все, что напоминало бы о Веригине. Но даже если это и не так, упрекать ее было не в чем. Каждый по-своему выбирается из положения, в котором оказалась она.

Однажды я занимался расследованием исчезновения жены немолодого уже мужика, человека пьющего, недоброго, но умного и наблюдательного. Так он мне сказал тогда, что женщине гораздо проще пережить смерть мужа, чем мужчине смерть жены. Мужика забыть - ничего не стоит. Вещи его личные, одежду продать или выкинуть, и ничего от него в квартире не останется, как будто и не было. А вот жена - совсем другое дело. Куда ни ткнешься, все о ней напоминает - каждая чашка, ваза, занавеска… Даже веник какой-нибудь поганый - и тот ее! Кстати, подозревали тогда мы в первую очередь его. Но тело жены мы в итоге не нашли. Я так и не решил для себя - его рук это дело или нет?

Лара была вся в черном, но выглядела скорее задумчивой, чем убитой горем. Обычно она выглядела, как всегда. Веригин иногда смеялся: сидит с таким видом, будто всемирную проблему решает, а спросишь, в чем дело, оказывается, думает, что завтра на работу надеть… Лара была совершенно лишена зависти, а самолюбие ее было совершенно неуязвимо. Она будто бы знала про себя некую тайну. И эту тайну никто и ничто не могло опровергнуть, рядом с ней все остальное в жизни было лишь прахом на ветру.

- Лара, тебе с поминками помощь нужна, ты скажи, что нужно и как, - сказал я без всякого энтузиазма.

Я не выношу похороны и все, что с ними связано. По-моему, во время этих мероприятий люди никак не могут скрыть своей радости по поводу того, что они, в отличие от покойника, живы и оттого их скорбь выглядит напускной и неискренней. И потом мне кажется, что на похоронах как будто распространяется какой-то заразный вирус, от которого уже невозможно излечиться. Мне скажут, что это блажь и химеры. Не стану спорить. Однако чувствую я себя всегда именно так. И ничего тут уже не переменить.

Не помню, сколько мне тогда было - лет пятнадцать? - но я вдруг принялся думать о смерти. Я вдруг ощутил ее неизбежность нестерпимо ясно, до холодной пустоты в груди, чуть ли не до слез. Нет, это не было обычное подростковое желание увидеть, как все будут убиваться над тобой, если ты вдруг ни с того ни с сего окажешься в гробу. Я просто вдруг стал ощущать оглушительную краткость моей жизни и невозможность избежать того, что называется смертью. Чаще всего это накатывало на меня ночью. И видимая в темном окне глухая серая стена соседнего дома с черным квадратом темного окна под самой крышей - почему-то там никогда не горел свет - вызывала во мне непреодолимый ужас, будто что-то страшное копилось и клокотало там…

А потом все прошло, мы переехали в новую квартиру, где вид из окна был замечательный - старенький запущенный стадиончик. По ночам оттуда доносились возбужденные пьяные голоса и неестественно веселый женский смех, обычно сменявшиеся чуть позже отвратительной руганью и глухими рыданиями…

- А поминок не будет, - сказала Лара. - Женя не хотел.

- В смысле?

Признаться, я ничего не понял.

- Представь себе… Летом, когда жара была, он почувствовал себя неважно и вдруг подошел ко мне и говорит: если со мной что-то случится, я не хочу никаких особых похорон, никаких поминок. Не хочу, чтобы на меня смотрели, когда я буду в гробу. Так что - сжечь, и как можно быстрее. Не хочу, чтобы тут пили, ели, несли про меня какую-нибудь чушь. И тебе этого не надо. И деньги на это тратить не стоит.