Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слуги сделали своё дело, загнали четырёх серн на скалу. Одна из них, стоящая на верхнем уступе, была образцом своей породы. Длинная грациозная шея, короткая морда, острые чёрные ушки, изогнутые рога, стройные ноги.
«Вот эту то и сниму со скалы», – воскликнул король. – «Дуй в рог, егерь»!
Максимилиан начал подкрадываться к серне, то и дело поглядывая вниз. «О, юная Тратцберг – хрупкая фигурка, милое личико, каких мало!»
Серна всё ещё не проявляла беспокойства. Кажется, она не заметила, что кто-то шаг за шагом подкрадывается всё ближе. «Дай копьё», – обратился король к одному из егерей. По рыцарским законам при охоте на серн нельзя было использовать ни мушкет, ни арбалет, ни другое стрелковое оружие.
Всё ближе и ближе он подбирается к серне. Осталось только сделать прыжок через узкую расселину. Король долго не раздумывает, король прыгает.
Молодой Ганс, затаив дыхание, ловит каждое слово рассказчика.
– И о, ужас! Кусок скалы отваливается вслед за прыжком, – продолжил тот, умело выдержав паузу. – Лавина щебня, гальки, куски скальной породы обрываются из-под ног. И наш любимый король оказывается на пятачке, где едва умещаются подошвы его сапог. Под ногами бездна, только орлы парят высоко в небе, а над головой уступ, на который невозможно взобраться даже с помощью Бога.
«Егерь»! – в ужасе кричит король. – «Помоги мне выбраться отсюда»!
Егерь и охотники пустили в ход верёвки и крючья. Но где там! Зацепиться за отвесную скалу не удаётся. «Доставьте сюда лестницы и позовите на помощь людей», – приказал егерь. – «Наберитесь терпения, государь. Главное – не теряйте самообладания и не смотрите вниз. Мы обязательно вызволим вас из этой западни!»
Увы, не помогли ни лестницы, ни многочисленные слуги. Расщелина была так широка, что ничего не могло помочь бедняге. Максимилиан застыл на уступе; он не мог двинуться ни вперёд, ни назад, ни вверх, ни вниз. Наступал вечер, надвигалась ночь, довольно холодная в это время года. Максимилиан из последних сил держался на узком уступе, прижавшись спиной к скале. Осторожно достал из сумки кусок сыра и флягу с вином – надо было подкрепить угасающие силы. Омочил губы вином – сделать хоть один глоток он себе не позволил. Нельзя было расслабиться ни на секунду, одно неосторожное движение или лёгкая дремота могли сделать Германию горькой сиротой.
Внизу в долине разожгли костёр, чтобы поддержать царственную особу. Слёзы навернулись на глаза Максимилиана. Мысленно он прощался с жизнью. Сколько ещё мог он простоять так, в напряжении всех сил? Король собрал волю в кулак. Нет, он поборется за жизнь.
Незаметно нахлынули воспоминания. О битвах и сражениях, о войне в Бургундии, об осаде соседней крепости Куфштайн, о балах и пирах, о рыцарских турнирах, о покойной жене Марии, о юном сыне Филиппе.
Всё в прошлом, далёком призрачном прошлом. Это была холодная, бесконечная, жуткая ночь.
Наконец забрезжил рассвет. Долину окутал густой туман. Так что не видно было ни замка, ни разведённого костра. Король был в плачевном состоянии: тело его окоченело. Ноги одеревенели, мучила ломота в коленях, боль в пояснице и плечах.
Между тем утренняя заря разгоралась. Вершины гор осветило солнце, пожелтевшие лиственницы сияли, словно осыпанные красным золотом. А что же его величество? Что ему утреннее солнце и золото пожелтевших лиственниц?
Бесконечно далеко внизу у подножия горы собирался народ. В центре дамского кружка стояла барышня Тратцберг. Вокруг толпились рыцари и крестьяне, священники и прихожане. Их взгляды были устремлены вверх. Они в отчаянии заламывали руки, моля Бога о спасении короля. Егерь предпринял ещё одну попытку спасти короля, но тщетно, чуть сам не провалился в бездну.
Вызвали из Инсбрука епископа с каноником. Помогли им в полном облачении подняться наверх. Епископ предпослал королю святое причастие и последнее утешение: «Пребывайте с Богом, сын мой Максимилиан. Господь утолит ваши печали и дарует желанный покой».
Король прощался с жизнью. Ещё немного, и его одолеет слабость, и тогда конец, ничто не удержит его на бренной земле. Последний взгляд окрест, на горы, долину, на любимый Тироль.
«Господь наш, тебе завещаю свою душу! Тебе доверяю распорядиться мной». – И с тем покорился последний рыцарь империи, смиренно принимая свою участь.
И вдруг он услыхал где-то наверху шаги. Посыпались камни, и над его головой раздался звонкий юношеский голос: «Не отчаивайтесь Ваше Величество. Я уже рядом, я спасу вас».
Придворные дамы, епископ, егерь и юная Тратцберг не верили своим глазам. Сверху, с самой вершины, карабкался юноша в светлом одеянии: не то ангел небесный, не то пастух. Потом кое-кто даже божился, что видел над головой юноши сияние.
С уступа на уступ перепрыгивал молодой человек легко и свободно, не страшась бездны. Кто он? Альпийский пастух? Горец? Рудокоп из швейцарских серебряных рудников?
Юноша протянул королю руки, вытянул его наверх и указал путь в долину, путь, возвращающий к жизни.
Юная Тратцберг, придворные кавалеры и дамы, епископ Инсбрука, егерь и охотники, простой люд – все ликовали, когда король, хотя и обессиленный, но всё же целый и невредимый, подошёл к ним, одетый в серо-зелёную куртку из грубого полотна, пропитанную потом и страхом за свою жизнь. Не было на нём только охотничьей шляпы – она навсегда осталась лежать на дне глубокого непроходимого ущелья.
В суматохе никто не обратил внимания на скромного юношу. Спаситель короля, альпийский пастух или рудокоп, а может, человек другой профессии затерялся в толпе. И никто не узнал, кто, собственно, это был.
Максимилиан, разумеется, ничего не забыл. Он был уверен: на его долю выпало спасение свыше. Преисполненный благодарности, он упал на колени, и все, кто толпился вокруг него у подножия горы Мартина, последовали его примеру, вознеся хвалу Господу.
Рассказчик взглянул на собеседника. Юноша, до последней минуты с трепетом внимавший каждому его слову, не выдержав напряжения, уронил голову на стол и спал счастливым сном.
Юрий Траханиот в сопровождении слуг вышел из харчевни. Он шёл по узкой, мощённой крупным булыжником улице, мимо аккуратных каменных домов с островерхими крышами, освещёнными тусклым светом масляных фонарей. Как нужно любить своего короля, думал Траханиот, чтобы с такой теплотой говорить о нём? Способен ли русский народ так любить своего государя, Иоанна? Он не находил ответа. Служить – да, в страхе быть наказанным за малейшую оплошность, но любить? Вряд ли наш народ способен на такую умилительную любовь.
Переговоры с Максимилианом длились три недели. Всё было исполнено согласно наставления Великого князя: текст союзной грамоты не изменён, клятвы принесены, печати подвешены. На постоялом дворе «Семь петухов» в Регенсбурге русские послы готовились отметить успешное окончание посольского предприятия. Запасы, привезённые с родины, за девять месяцев, что послы находились в Германии, солидно поубавились. Решено было заказать стол у хозяина постоялого двора. Соперничать с Георгом Богатым, памятуя о его, знаменитой на всю Европу, свадьбе не приходилось возможным, но всё же…
В центре стола гордо возвышался тушёный гусь с яблоками. Рядом – огромная сковорода с ещё дымящимися жареными свиными ножками и кислой капустой. Для поднятия аппетита слуга поставил возле каждого едока тарелку со свиными сосисками и пивом. Остальные блюда ожидали своей очереди на кухне, где трудились три опытных повара и пять проворных помощников-поварят.
За столом сидели четверо: послы Траханиот, Кулешин, Халепа и подьячий Юшко. По гостиной разносился стойкий аромат жареного мяса и тушёной капусты.
– Запах приятный, – повёл носом Иван Халепа и, потирая руки, подмигнул подьячему Юшке. Тот вдруг потянулся к штофу с пивом и махом осушил его до дна, в конце, между прочим, поперхнувшись и закашлявшись.
– Что это ты, батюшка? – осадил подьячего Кулешин. – Есть же какая-то субординация. Есть старшие, в конце концов.
– Мне теперь всё равно, – произнёс Юшко обречённым голосом.
– Да, други мои, – объявил Халепа, – не хотел говорить, праздник портить, но безобразиями сего недоросля вынуждаем я омрачить ваше настроение.
Послы, как по команде потянулись к чёрному пенистому баварскому пиву и осушили свои штофы.
– Да, – продолжил Халепа, не взирая на послов, пытавшихся не омрачаться и не брать во внимание многозначительность его речи. – В наши дружеские ряды затесался некий бумажный червь, который вместо того, чтобы опрашивать купцов на пристани, как было поручено ему мною, и выведывать секреты немецкие, завёл крамольные тетрадки, в коих вознамерился… – тут, не находя слов Халепа остановился и махнул рукой. – Впрочем, почитаю, – он строго посмотрел на Юшку и вынул из-за пазухи пачку листов, аккуратно сшитых суровыми нитками.
