Путь князя. Атака на будущее - Роман Злотников

Дорога, по мнению водителя, оказалась не шибко тяжелой. Спецназовцы только три раза выбирались из кузова толкать машину. Так что водитель был доволен, приговаривая:

— Счас еще ничего, а вот через неделю, как все таять начнет, вот тогда держись. Полный финиш!

Наконец «Урал», рыча мотором, въехал в распахнутые ворота какого-то военного городка. Все приникли к маленьким окошкам КУНГа. Некоторое время они в молчании смотрели на проплывающую мимо картину, потом Катя изумленно прошептала:

— Ну ни хрена себе… тут была атомная война?

— Я думаю, нет, — усмехнулся Данька и, повернувшись к остальным, предположил: — Похоже, начальство в Москве крайне серьезно отнеслось к возможности взрыва мощностью в три — пять мегатонн в тротиловом эквиваленте. Вот и загнали нас сюда — в случае чего пострадают только эти развалины и старенький аэродром.

Отец Барабанщицы находился в кабине, рядом с водителем, поэтому Данькиных слов не слышал, а вот сама Барабанщица помрачнела.

Машина довезла их до окраины поселка и остановилась у трех больших бревенчатых изб. Из трубы на крыше одной из них тянулся дымок. Водитель, выбравшись из машины, пояснил:

— Михалыч уже пары развел. Это первые здания в поселке. С них дивизия начиналась. Во все трех избах свое отопление — печи, а не батареи. Потом-то здесь поселковая библиотека была, ну, для гражданского населения, и офицерское общежитие. Для холостяков. А в третьей, знамо дело — баня. Так что — располагайтесь.

— Понятно… — кивнул полковник, — а как со связью?

— Завтра пригоним «КШМ» и довезем на вертолете все, что заказали. А сегодня вас тут Михалыч обиходит. Он в этом поселке почитай всю жизнь прожил. С самого сорок шестого, как дивизию сюда передислоцировали после Японской… Сначала служил старшиной роты, а потом, как в отставку вышел, так истопником в кочегарке работал. И вот еще банщиком. Такие бани устраивал, сам командующий округом каждый месяц сюда к нему попариться приезжал… Так что когда сокращения начались и войска выводить начали, для него, можно сказать, личная трагедия наступила. Он к нам в поселок перебрался, но все не то. Так что когда вчера вечером распоряжение пришло, так он чуть не вприпрыжку к машине бежал… — водитель замолчал, бросил взгляд из-под ладони на опускающееся к горизонту солнце. — Разрешите двигаться обратно, товарищ полковник? А то не успею до свету.

— Давайте, — махнул рукой Кузнецов. А что тут было говорить?

Когда машина скрылась за поворотом, Немоляева провожавшая ее растерянным взглядом, уныло произнесла:

— И сколько нам здесь торчать?

И тут раздался спокойный голос Рата:

— А у кого ты это спросила, Таня?

13

— Главная ценность человека — это свобода!

Катя гордо вскинула подбородок и обвела всех сидящих у костра вызывающим взглядом. Словно приглашая попытаться с ней поспорить.

— А что такое свобода, Катя? — спросил Рат.

Та на мгновение смешалась, но затем с вызовом углубила тему:

— Независимость. Возможность делать то, что тебе хочется. Поступать по своей воле.

— Независимость от кого?

— От всех. Чтобы никто не мог меня заставить сделать то, что я не хочу.

Рат подумал.

— Ну хорошо, о независимости поговорим позже. Давай лучше я спрошу тебя вот о чем — ты видишь разницу между тем, чтобы «делать то, что тебе хочется», и «поступать по своей воле»?

Катя неуверенно покосилась на остальных.

— Ну… нет.

Рат улыбнулся.

— А между тем разница огромная, — он замолчал, обводя задумчивым взглядом горизонт, а затем тихо продолжил: — Бог создал все, что вокруг нас. Во всем — вот в этом камне, в той сосне, вон в той шустрой белке — есть частичка его самого, его овеществленной воли, его… преодоления изначального ничто. Но во всем этом, — он обвел рукой горизонт, — Его и Его воли мало, слишком мало, чтобы все это можно было бы считать Его образом и подобием… Ведь, согласись, не руками же, ногами и не слишком толковой головой мы являемся Его образом и подобием. А именно возможностью обрести волю. Свободную волю. Подобную Его. Но для этого нам необходимо научиться преодолевать в себе животное. Животное не имеет воли, но… оно способно поступать как ему хочется. Делать то, что захочет. Причем, — тут Рат улыбнулся, — буквально все, что захочется, в любой момент и… под любым ближайшим кустиком.

И все тихонько засмеялись, заставив Катю густо покраснеть. А Рат дождался, пока все успокоятся, и так же тихо закончил:

— Поэтому, извини, Катя, но тебе придется выбирать, либо поступать так, как тебе хочется, либо по своей воле, — он замолчал. И все некоторое время сидели, обдумывая его слова.

— И что, значит, только так — либо верующий, либо не человек? — спросила Немоляева. — А если я не хочу всю дорогу поклоны бить. Поститься там… Если мне нравиться жить весело, ходить на дискотеки. Так я что же, не человек?

Рат улыбнулся.

— Ну, если я так сильно замучил тебя своими постами и поклонами, то да…

Тут все снова засмеялись. А Рат между тем продолжил:

— Но если ты спрашиваешь меня, будешь ли ты, став человеком, жить так, как тебе нравится, то могу тебе ответить совершенно точно — будешь. Просто, то, что тебе будет нравиться, немного поменяется. Но это же произойдет в любом случае. Разве не так? Вот, смотри, маленькому человечку, ребенку, сначала нравиться ползать, а не ходить. Сосать пальцы. И… писаться в штанишки, а не на горшок…

Новый взрыв смеха был более громким.

— А что, — продолжал Рат, — это же так весело и прикольно. Тут же поднимается суматоха — мама хватает на руки и несет в ванную. Откуда не возьмись — появляется новая одежда. Ты все это время находишься в центре внимания. Если у родителей гости — так все они сразу побоку, и все занимаются только тобой. Чистый гламур! — Рат делано сокрушенно вздохнул. — Да уж, с тех пор, как придумали памперсы, у детей сразу стало намного меньше возможностей по настоящему гламурного самовыражения…

Смех перешел в откровенный хохот. Рат дождался, пока все немного успокоятся, и продолжил:

— Но потом проходит немного времени, и ты уже понимаешь, что то, что тебе нравилось, пока ты был в совсем нежном возрасте, меняется на нечто совершенно иное. Тебе начинает нравиться рисовать, танцевать, путешествовать. В общем, вещи весьма простые, но все же гораздо более сложные, чем сосать пальчики, — он усмехнулся, — впрочем, многие на этом этапе и задерживаются. Просто вместо пальчиков во рту они используют шприц с дозой, а вместо любимой погремушки — любимый «Феррари»… Но это не предмет нашего сегодняшнего разговора. Я просто хочу показать тебе, что на следующем шаге роста тебе вполне могут понравиться другие вещи. И никто не помешает тебе заниматься тем, что тебе нравится. Потому что ты станешь по-настоящему свободной. И будешь поступать по своей воле, а не так, как захочется твоему животному. Ибо человек — это всегда некая точка на туго натянутой нити между высоким, божественным, и низким, животным. Но даже для того, чтобы просто оставаться на месте, приходится все равно постоянно прилагать усилия… так сказать, работать руками. Потому что даже если решишь, что все, ты уже стал человеком и больше никаких усилий прилагать не надо — тебя тут же утянет вниз.

Рат замолчал.

— И что, вера — единственный вариант? — подала голос Барабанщица.

— И нет, и да, — пожал плечами Рат, — на самом деле начинать ПУТЬ можно очень многими способами. Но потом все равно приходишь к Нему.

— Рат, — тихо спросил Даниил, — а как нам уверовать? Ведь, как я понимаю, просто начать носить крест, ходить в церковь по церковным праздникам, знать какому святому для чего свечку ставить, — этого мало?

Рат кивнул.

— Это точно. То, о чем ты говорил, на самом деле не вера. Это суеверие. То есть вера дольняя, суетная, внешняя. Ничего страшного, если внутри нее имеется настоящая, но если нет — то, в общем, совершенно не важно — ходишь ты в церковь или нет. Знаешь ли и читаешь молитвы — тоже. Все — зря.

— Так что, молитвы можно не учить? — обрадовано вскинулся Гаджет. И все засмеялись…

— И прийти к вере вы сможете только сами, — серьезно продолжил Рат, когда смех утих. Ибо у каждого устанавливается свое, только ему присущее единение с Ним. Так, чтобы кто-то взял и вложил в тебя это — не будет. Потому что невозможно. В каждом из вас — только своя частичка Его.

— Но… показать, чтобы мы хоть что-то поняли, можешь? — тихо спросил Данька.

Рат улыбнулся.

— Ну, если вы до сих пор вообще ничего не поняли, то я уже даже не знаю…

И все снова заржали. А когда отсмеялись, Рат внезапно поднялся на ноги.

— А насчет показать… Кто из вас знает какую-нибудь молитву?