Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Свой я, братишки, свой!
– Помилосердствуйте, братцы! Батрак я безземельный!
Замешкались было конники, закрутили головами. Но тут Коваль нашелся:
– Секи калмычков, ребя! Они точно виноватые! И бог за них не накажет!
В толпе стали озираться, выискивая узкоглазые, скуластые лица, выталкивали вперед, к карателям. Чагдар увидел, как пытались спастись калмыки, присаживаясь, хоронясь между ног, заползая в самую гущу, а толпа выпихивала их, и красные конники секли несчастных молча, споро, спешно. Всего несколько минут продолжалась эта дикая охота, а уже сотня трупов валялась на набережной.
Отжатого разбегающейся толпой к самому парапету Чагдара обуревала одна мысль: как прекратить несправедливое истребление, может, где-то здесь остался и старший брат… Шарил глазами по лицам, поглядывал вокруг… Водоросли, мусор, щепки окаймляли бетонную набережную. Вдруг у выхода на пристань увидел брошенный рупор. Чагдар протиснулся к опустевшему причалу, свесился, не сходя с коня, и подобрал бесхозную игрушку. Дунул – рупор издал резкий металлический свист, люди встревоженно замерли.
– Калмыки! Земляки! – закричал Чагдар по-русски. – Все, кто готов перейти на сторону Красной армии, ко мне!
Толпа всколыхнулась. Чагдар и глазом моргнуть не успел, как пристань заполнилась перебежчиками. Здесь было не меньше трехсот человек, в основном молодых казаков. Знакомых лиц не находилось, и брата, по счастью, Чагдар тоже не увидел.
Он встал на коне у выхода на пристань и выхватил из кобуры револьвер, готовый охранять сбежавших от самосуда.
– Ай да Чалунок, доброе дело сделал, – разгоряченный Коваль подскочил к Чагдару. – Тут мы на них и силы тратить не будем, просто потопим! Они же плавать-то не умеют.
– Стоять! Не дам! Я за них отвечаю! – Чагдар выстрелил в воздух. – Позовите сюда комиссара Громова! – прокричал он в рупор.
Ва-ва-ва – пронеслось по набережной.
– Всем отойти! – рявкнул Чагдар, и преследователи отступили. – В шеренгу по пять становись! – скомандовал он сбившимся в кучу калмыкам.
Когда комиссар Громов на своем соловом мерине добрался до пристани, спасенные от расправы уже выстроились в полусотни, беспогонные, безоружные, но сохранившие воинскую выправку и военную дисциплину. В единой форме, они производили более выгодное впечатление по сравнению с кое-как обмундированными красноармейцами.
– Товарищ комиссар! – отрапортовал Чагдар, отдавая честь. – Эти калмыцкие конники готовы воевать за Красную армию!
Громов растерялся.
– Единолично я такой вопрос решить не могу. Нужно отвести их в штаб фронта.
– Так ведите! – И прежде чем Громов успел открыть рот, Чагдар скомандовал: – За товарищем комиссаром вперед шагом марш!
И первая шеренга шагнула вперед, за ней вторая, третья… С одного взгляда было видно, что перебежчики хорошо отмуштрованы, шли четко, с шага не сбивались, строй держали. Громов сразу оценил возраст, выправку и дисциплину бойцов, приободрился и крикнул замыкающему колонну Чагдару:
– А ты молодец, Чолункин! Зачем такой материал без толка закапывать? Мы их перекуем. Послужат твои земляки рабоче-крестьянскому государству!
Чагдар радостно кивнул. Спас, спас в память о матери столько молодых жизней!
Но на выходе с набережной путь им преградил конный разъезд. Огромный рыжий детина в кожанке с комиссарской повязкой на рукаве окликнул Громова:
– Эй, старшой! Не в ту сторону ведешь! Расстреливать приказано за цементным заводом!
– Это перебежчики! В штаб веду для дальнейших распоряжений, – возразил Громов.
– Чего их бестолково туда-сюда гонять! Направляй сразу в каменоломни, там их ждут.
– А ну-ка, дай дорогу! – потребовал Громов.
– А я тебе приказываю – поворачивай к цементному! – загудел детина и рванул из кобуры револьвер. Конопушки на одутловатом лице побелели.
– Убери оружие и освободи проход! – рявкнул Громов и тоже выхватил наган. – Под ревтрибунал за превышение полномочий захотел?
Детина сунул револьвер обратно в кобуру, пожал плечами:
– Да я что? От бесполезной работы хотел тебя освободить. Все равно не доведешь. Выше по горке казачки лютуют.
…В штаб они сумели доставить чуть более двухсот человек, и то по дороге раздетых до белья красноармейцами. По приказу начальника штаба перебежчиков заперли в подвал до особого распоряжения. Громов потом наводил для Чагдара справки. Всех отправили в Новочеркасск «на перековку», а оттуда на советско-польский фронт. А Чагдара Громов перевел к Городовикову.
Глава 10
Февраль 1923 года
Бруф-бруф! – ветер ломился в стену белой войлочной юрты, испытывая ее на прочность. Подрагивали красные решетки, скрипели жерди, колебалась деревянная дверь. Чагдар – да нет же, в целях конспирации его зовут теперь Улан Уланов – примостился у очага, подстелив под себя толстую овчинную доху. Харти Кануков – нет, забыть это имя, он перевернул его и зовется теперь Итрах Вокунаев – разместился на складном деревянном кресле с кожаным сиденьем у тлеющих кизяков, вытянув к теплу ноги в гутулах из собачьей шкуры с загнутыми носами. Монгольские командиры Дугэр-бейсе и Нанзад-батор уже спали, накрывшись кошмами; и сам Чагдар несколько раз ронял голову, а у Канукова сна не было ни в одном глазу. Он придвинул к себе сальный светильник и что-то увлеченно писал в маленьком блокноте.
Неделю шла их полусотня от Улясутая – крохотного городка у подножия невысоких гор на берегу мелководной, но многопротоковой, перекрученной, как нечесаный конский хвост, реки Борх. Шла среди бескрайних монгольских степей, и чем дальше шла, тем более диким становилось все вокруг – ни огонька, ни дымка, ни деревца, и даже дорогу дорогой назвать было трудно – так, давно нехоженая тропа. Пустынная, сглаженная ветрами местность простиралась от горизонта до горизонта, и только стада диких верблюдов, завидев их растянувшийся караван, пускались в бега, возмущенно потряхивая сдувшимися, завалившимися набок горбами.
Снега, несмотря на мороз, не было вовсе, и лишь промерзшие до дна речушки и озерца свидетельствовали о глубокой зиме. Днем яркое солнце подплавляло ледяной панцирь, и лошади, разъезжаясь копытами, слизывали воду словно со стекла.
Отряд двигался медленно – задерживал обоз: продовольствие, кибитки, оружие и боеприпасы, а с позавчерашнего дня даже прикрытый кошмами нарубленный лед – для питья людям и животным: предстояло пересечь Черную Гоби, где на пять переходов воды нет вообще. Обоз то и дело застревал в песчаных наносах, и приходилось спешиваться и, навалившись, выталкивать телеги из сыпучего плена.
Далеко забрался этот бандит Джа-лама. Монголы – простые солдаты-цэрики даже не знают, кого они идут убивать. Узнали бы – разбежались, побросав оружие. Джа-лама для них – воплощенный бог Махгал, злой, но справедливый защитник желтой веры. Чагдар в детстве всегда боялся смотреть на статуэтку Махгала: весь синий, с высунутым языком, в бусах из черепов. Теперь этот Махгал кажется не страшнее закопченного камня из очага. Все хурулы в России пожгли-порушили, и куда
