Наследие - Владимир Георгиевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они не только жестокие, но и сонные, брат, — Плабюх произнесла.
— Быстрых жестоких нам давно не попадалось, сестра.
— Похоже, род их вымирает.
— Всё смешалось в их мире.
— Но они не перестали убивать друг друга.
— И никогда не перестанут.
— Даже когда полностью заснут.
— Спящие, они схватят друг друга за горло!
Они рассмеялись.
Послышался наста снегового хруст. И зову свистка послушны, показались меж стволов кони Хррато и Плабюх. Вороные, они сливались с тёмными стволами. Когда они приблизились к хозяевам, глаза их загорелись белым светом.
— Поляна! — Хррато приказал.
Кони остановились рядом, наклонили головы свои, высветив глазами на снегу круг ровный. Близнецы вступили в круг этот. И начался их танец победный. Свет яркий засеребрил их тела шерстяные. И закружились, изогнулись тела эти, танцу отдаваясь. Взбитый ими наст снежный летел в стороны, свет играл на выгибах тел быстрых, сильных. Вскрики их победные будили тишину леса ночного.
Но мелькнули последние движения. И замерли близнецы. Встали, словно друг друга впервые увидали. И шагнула Плабюх к брату. И обняла его. И он сестру обнял.
Упали они в снег. И слились в акте любовном, страстном. Тела их серебристые отдались друг другу, ноги и руки переплелись, губы к губам прижались.
И долго в кругу света раздавались страстные стоны их.
Когда стемнело и снег повалил густо, бредущие по следу санному Аля, Оле и инвалид остановились. Следы саней заметало снегом крупным, мокрым. Весенний ветер с океана бора этот снег принёс. Лип он на всё, слепил глаза. Да и волочь старика инвалида на берёзе по насту тяжело близнецам стало — из сил выбились.
— Надобно ночь пережить, — заговорил инвалид. — Во тьме морогу… дорогу не сыщем. Заблудимся.
Во время пути Оле своей умницей подсвечивал иногда, но вскоре помощница совсем иссякла и погасла.
— Костёр бы развести, — инвалид предложил. — У меня поражалка есть. Поджигалка.
Из кармана зажигалку вынул.
Оле и Аля пошли сушняк ломать.
С трудом костёр разожгли, вокруг него на обломки берёзы уселись. Снег валил. Костёр дымил, ел сушняк нехотя. Грели руки на огне, морщились от дыма.
Ночь кругом стояла глухая, лесная.
Оле и Аля жгли костёр, сушняк подтаскивая.
Первым заснул инвалид. Обнявшись и прижавшись к инвалиду грузному, заснули и брат с сестрой усталые.
Солнечный луч на корке ледяной сверкнул. Холмик белый, за ночь выросший из снега мокрого, липкого, а к утру подмёрзший, — весь на солнце заблестел.
От ночных туч на небе и следа не осталось — чистое, высокое.
Стоят пихты и сосны, льдом словно глазурью облитые. Сверкают на солнце. У одной из пихт — заснеженный труп безглавый, стрелой к стволу пригвождённый. Рядом кулич глазированный — голова командира Хвана. Иней на ресницах его, глаза полуприкрытые в вечность смотрят.
Неподалеку две скульптуры, снежной стихией за ночь вылепленные, — кони Хррато и Плабюх. Застыли вороные, коркой блестящей покрытые, как попоной.
Всё блестит в лесу утреннем, играет в лучах солнечных.
В холмике белом — дырка талая, с каплями живыми по краю корки ледяной. Капли живые на солнце по-другому играют — алмазами.
Треснул холмик. Раздвинулась корка блестящая, ломаясь. Живая голова — белёсая, мелко-курчавая — вылезла из холма снежного. Плабюх глаза свои открыла. И засияли они, как сапфиры, на солнце. Сощурилась Плабюх, сморщилась и — чихнула, всем телом дёрнувшись. Полетел в стороны снег и лёд. Огляделась Плабюх. И рассмеялась.
Брата толкнула:
— Солнце встало, Хррато! Пора и нам вставать!
Брат заворочался в снегу. И тут же встал, глянул по сторонам, отряхиваясь. Встала и Плабюх, брата обняла.
Ночь проспали они под снегом, телами горячими сплетясь. И было это не впервой для них. Под снегом двум родным — всегда тепло!
Справили белые близнецы нужду утреннюю, вытащили из снега свою одежду леопардовую, от крови сонных и жестоких очищенную, оделись. Закинули за спины трпу кожаные — с луком, стрелами, топором и ножами.
— Есть хочу, брат! — Плабюх сообщила громко, сосульку грызя.
— Добудем еды, сестра!
— Тёплой еды!
— Красной еды!
Хррато свисток умный в губы взял, свистнул. Ожили конные скульптуры ледяные, корку наросшую сбрасывая. Кони вороные к своим хозяевам подошли. Вскочили в сёдла Плабюх и Хррато и тут же послали лошадей вперёд ударом пяток.
Кони вороные поскакали по снегу белому, солнцем залитому. Тени голубые от деревьев на снегу лежат — весну предвещают.
Пересекли всадники дорогу лесную. А на ней — трупы безглавые, заледенелые да лошади железные, неподвижные, парами стоящие. Мёртвое войско ЗАЁ.
— Айя-а!
— Айя-а!
Хорошая вчера была охота.
Аля проснулась от холода, до костей пробирающего. Открыла глаза свои. Солнце светило ярко, снег блестел, деревья стояли. Но свет этот тепла не добавил. Ещё холоднее Але стало внутри. Словно демон холода сжимал её сердце рукой ледяной, беспощадной.
Застонала она. Различила рядом лицо брата. Неподвижно было лицо, с инеем на ресницах.
Разлепила губы она с трудом. И произнесла слабо:
— Оле…
Молчал брат неподвижно.
— Оле. Оле. Оле!
Пошевелила Аля рукой правой онемевшей. А рука не слушается. Левой пошевелила. Зашевелилась левая рука. Взяла она левой рукой правую, положила ладонь непослушную брату на щёку. Холодная щека!
— Оле!
Стала тереть холодную щёку брата. А сама — в дрожь адскую, цепкую. Дрожь колотит всё тело. Отходит оно от сна на морозе.
— Оле! Оле! Оле!
Приникла, стала целовать брата лицо. Дохнула изо рта — раз, другой, третий. А у самой — челюсть трясётся. Дотянулась, укусила брата за ухо.
И застонал он.
Жив!
— Оле!
Стала тереть брата, обнимать да теребить. Недовольно поморщился Оле. Глаза открыл. Подышала Аля с силой на его ресницы. И растаял на них иней.
— Алька… — брат произнёс, на сестру в упор глянув с удивлением. — Мне… ад ноупле… снилось, как просторош наш дом горит. И я хрипонь выбежал морограши, а ты кричишь тормэд из дома, кричишь тормэд, а ад ноупле выйти не можешь. Алька! Нога болит.
Он обнял сестру. Они сидели, привалившись к большому телу инвалида. Лицо его было бледным, глаза закрыты. Только опухоль багровела на лице старика да снег блестел в бороде белой.
— Надо встать и… д-д-двигат… — Аля проговорила, зубами клацая. Они стали с трудом вставать. С одежды их посыпалась корка снежная, за ночь намёрзшая. Одна из льдинок попала инвалиду в глаз закрытый. Инвалид вздохнул тяжело. И разлепил веки. Обнявшись, трясясь руками и ногами окоченевшими, Аля
