Наследие - Владимир Георгиевич Сорокин

— Ад ноупле торфэ, я кодер, кропино простоширо инвалид, пристошон хрипонь.

— Якут, коряк?

— Русский ад ноупле броуди я.

— Ты чего мелешь? Отвечай мне по-русски!

— Я ад ноупле торфэ, хрипонь торморош…

— Лахава!

Красная точка прицела лазерного моментально на лбу Оле засветилась.

— Он брато мой!! — Аля возопила, бросилась к Оле, обняла, от пистолета закрывая. — Он русски, мы с Алтая, он инвалидо война! Не стреляйё!

— Сестра? — Узкие глаза Хвана на Алю уставились. — Одна морда, правда. Близнецы?

— Близнецьй! Близнецьй! Мы с Оби! Наша мамо был атаманш Матрёна.

— Атаманша Матрёна?

— Ад ноупле бронишава атаманша хрипонь Матрёна! — закивал Оле головой.

— Очень интересно! — Хван усмехнулся. — И что вы, алтайцы, дети Матрёны, у уёбанцев делаете?

— Мы еда готовил, пироги пекла, мясо жарило.

— Мясо ноупле торфэ, морограши для победителей пристошон.

— Для победителей?

— Дыля победитель, — Аля головой кивает, брата обнимая, заслоняя.

— Для победителей? То есть — для нас! — Хван переглянулся со своими. — Они пир готовили для победителей! Хао! А мы их, подлых лисиц, победили! Так сейчас и попируем! Эскадрон! По лавкам!

Заёбанцы стали по лавкам рассаживаться. Их было больше побеждённых уёбанцев, поэтому садиться тесно пришлось.

— Эй, вы! — на лавку усевшись, обратился Хван к стоящей уёбанцев обслуге. — Мечите на столы, что приготовили!

На длинные столы стали подавать еду приготовленную.

И начался пир победителей. Обслуга принесла всё, что для своих наготовила. И часа не прошло, как всё было съедено под победный смех и вскрики одобрительные. Наевшись, рыгнув, Хван обвел захваченных в пещере взглядом глаз прищуренных:

— А теперь — лекью[23]! Освободите стол этот! На середину его! Освободили один из длинных столов, передвинули на середину. Хван глянул на стоявшую обслугу. Его палец остановился на Гере:

— Ты!

И на Жеке:

— И ты! Полезайте на стол и бейтесь! Который свалится — пристрелим. А кто на столе останется — того отпустим. На волю. Ясно?

Гера не двигался. Жека оглянулся затравленно.

— На стол! — Хван скомандовал.

Жека сразу на стол полез. Гера стоял на месте.

— На стол! Лахава!

Ординарец на Герин лоб красную точку навёл. Гера помедлил чуть. И на стол полез.

— Командир, а чем они биться будут? — спросил есаул Дадуй.

— Предлагайте! — Хван усмехнулся.

Предложения ждать себя не заставили:

— Камнями!

— Ножами!

— Дубинами!

— Костями вот пусть дерутся!

— Лучше — мясом! Вон, ещё осталось!

— Котлами, котлами!

— Ложками!

— Мисками!

Эта идея всем заёбанцам очень понравилась:

— Мисками! Мисками пусть дерутся! Точно! Хао, хао!

— А может, мисками с говном?

— Ты что — в нас полетит!

— Ха-ха-ха!

— Дайте им миски! — Хван приказал.

— Я офицер. И унижаться не буду, — твёрдо Гера проговорил. — Кулаками готов биться, мисками — нет. Хотите — стреляйте меня сейчас.

Хван свой непроницаемый взгляд на Геру направил, губами тонкими, жестокими пожевал:

— Пусть бьются кулаками. Только кулаками, ясно?

В укрывище подземном тишина наступила.

Гера и Жека к битве за жизнь приготовились, каждый по-своему. Гера в боксёрскую стойку встал, Жека — кулаки сжал, в стороны развёл и чуть присел угрожающе. У Геры лицо — спокойное, офицерское, как и всегда. Жека рот свой мокрый открыл, ощерился зубами жёлтыми. И прохрипел угрожающе:

— Мы не бьём, а убиваем, маленьких не трогаем!

И пошёл на Геру. Тот стоял не шелохнувшись. Жека стал бить размашисто, нанося удары снизу вверх, на ногах полуприсев, каждый удар выкриком злым сопровождая:

— Ха, бля! Ха, бля! Ха, бля!

Гера молча отражал, на месте стоя. И тоже ударил: мимо, мимо, вскользь лысой башки Жекиной. Наблюдающим быстро понятно стало — если Гера и брал уроки бокса, то немного и недолго. Кулак Жеки попал Гере в ухо, он пошатнулся, но устоял на столе. Из уха пошла кровь.

— Ха, бля! Ха, бля! Ха, бля!

Жека бил, размахиваясь широко, брызгая слюной, глаза пуча, по столу топоча. Гера стал пятиться, отбиваясь, но не попадая. Лицо его с маленькими усиками выражения своего не потеряло, только щёки закраснелись. «Я офицер!» — словно это лицо говорило.

— Ха, бля! Ха, бля! Зэчок вам, бля, не червячок — пальцем не раздавишь!

Отбивался Гера, пятясь. Жека наступал. Заёбанцы на поединок смотрели, Лахава с пистолетом наготове стоял, чтобы упавшего со стола пристрелить.

Жека Гере по скуле заехал хлёстко. Пошатнулся Гера, но устоял.

— Вот так, нах! — задышал Жека хрипло и харкнул на стол смачно. — Зэчок, бля, — не червячок!

И снова вперёд попёр:

— Ха, бля! Ха, бля! Ха, бля!

Его удары размашистые на Геру посыпались. Отбиваясь, Гера кулаком в рот Жеке попал. Отшатнулся Жека, попятился:

— А, сука ёбаная, штабист хуев!

Сплюнул Жека кровь и зуб.

— Ты думаешь, мы, зэки, не люди, бля? Мы мусор? Пыль подножная? Плесень, бля, подзалупная? Нет, нах! Я ещё на твоей могиле просрусь, нах! Сюда иди, нах! Иди, штабист!

Гера пошёл вперёд. И стал бить — неточно, прямолинейно.

Жека отмахивался. И бил снизу вверх, когда получалось. Герин кулак Жеке в глаз ткнулся.

— А, блядь-сука! — тот выругался и на Геру с рёвом бросился:

— На, бля! На, бля! На, бля!

Удары на Геру посыпались. И один — снова в ухо пораненное. Гера ответно Жеке — в голову, в плечо, в голову. Кровь и слюна в стороны полетели.

Отпрянул Жека, на ногах присел, кулаки сжав угрожающе. Он дышал тяжело, хрипло. Гера стоял, стойку боксёрскую держа. Глаз его заплыл слегка, из уха кровь сочилась. У Жеки глаз заплыл сильно, кровь изо рта разбитого на стол капала.

Постояли бьющиеся время некоторое, в себя приходя.

И Жека вперёд кинулся:

— Хы, бля! Хы, бля! Хы, бля!

Удары его отчаянные, беспорядочные на Геру посыпались. Защищался тот как мог. Попал Жека снова по уху, нос задел и по голове вскользь. Гера ударил ответно — раз, другой, третий. Отпрянул Жека. Стало заметно, что устал он: дышал тяжело ртом разбитым, лицо раскраснелось. Гера высморкал кровь из носа расквашенного. Жека вперёд кинулся, махая руками из последних сил:

— Хи, бля! Хи, бля! Хи, бля!

Увернулся Гера от двух ударов, сам ударил Жеку в челюсть. И попал. Отшатнулся тот, попятился и задницей плоской на стол присел. Гера добивать не стал — замер над севшим, кулаки окровавленные у груди держа. Жека сидел на столе, кровавый рот открыв, дыша тяжело.

Гера ждал.

Хван одобрительно зубом цвиркнул.

— Вставай! — Гера произнёс.

Заворочался Жека, на карачки встал, потом приподнялся. Руки поднял. Но едва занёс руку для удара, как Гера ему точно в лицо врезал — раз, другой, третий. Круглая голова Жеки, как дыня, назад мотнулась. Зашатался Жека и со стола на пол полетел,