Обратная сила. Том 2. 1965–1982 - Александра Маринина

– Молчи, – каждый раз предупреждал Миша Штейнберг своего друга, то и дело порывавшегося вступить в дискуссию и что-то объяснить малознакомым людям. – Не болтай ни с кем, иначе отправят укрепрайон строить на Орель, и не видать нам защиты Харькова как своих ушей, так и сгинем в землекопах.

Опасения были не напрасными: для строительства укрепрайона по границе Харьковской, Днепропетровской и Полтавской областей массово отправлялись харьковчане, больше 60 тысяч человек.

18 сентября немецкие войска заняли Полтаву, а через месяц, 19 октября, на рубеж реки Лопань был выдвинут 1-й батальон Харьковского полка народного ополчения, находившийся до этого в резерве начальника гарнизона. Задача была поставлена: занять оборону на Втором участке Центрального района, прочно прикрыв Полтавское шоссе. Следующие пять дней прошли в боях за Харьков, и были эти дни страшными, смутными и больше похожими на хаос, чем на ту войну, попасть на которую так стремились мальчишки.

Подавляющее большинство ополченцев в армии не служили, опыта участия в боевых действиях не имели, ни о какой слаженности действий не могло быть и речи. Из оружия у ополченцев были только винтовки. Не было ни одного пулемета, ни одного автомата, не было даже гранат. Надо ли удивляться тому, что началось массовое дезертирство… Люди готовы были защищать Родину с оружием в руках, но вовсе не готовы были делать из себя пушечное мясо. Все тактические решения принимались в состоянии паники, были плохо продуманными, неподготовленными и так же бестолково и неумело исполнялись.

Санинструктору Штейнбергу казалось, что каждая секунда навечно запечатлена в его памяти, но через пять суток, когда немцы прорвали оборону и ворвались в город, Михаил вдруг увидел, что находится в лесу, и осознал, что не помнит ничего. И ничего не понимает. Как он здесь оказался? Почему? Он отчетливо помнил, что Саня Орлов упал. Помнил, что побежал к нему, потом пополз, тащил друга куда-то в лес, где надежнее было бы укрыться от грохочущих выстрелов. Помнил, как осматривал рану и прикидывал, чем и как можно помочь раненому. Но как же так вышло, что они вдвоем оказались здесь? Этого Миша Штейнберг не помнил совершенно. Из их взвода погибли все, остались только они с Орловым. Но почему они в лесу, а не в городе?

– Что, друг Мишка, попали мы с тобой? – послышался голос Орлова. – Ты хоть понимаешь, что мы теперь у немцев?

– Если честно, не понимаю, – признался Михаил. – Как мы вообще сюда попали?

– Наш взвод послали совершить отвлекающий маневр, мы должны были пробраться в тыл врага и изобразить присутствие целого подразделения. Вот, изобразили… Из наших кто-нибудь еще жив?

– Никого. Только мы с тобой. Слушай, а почему я ничего не помню? Первый день хорошо помню, второй, бои на Червонобаварке помню, а про отвлекающий маневр не помню.

– Да помнишь ты все, просто шок у тебя. Вот успокоишься чуть-чуть и все вспомнишь, каждую подробность. Ты мне скажи лучше: у меня рана опасная?

Михаил внимательно осмотрел рану еще раз. Слепое ранение живота. Кишечного содержимого в ране не видно, есть надежда, что внутренние органы не повреждены и все обойдется. Эх, было бы это ранение штыковым или ножевым, можно было бы зашить, благо в сумке санинструктора есть и суровые нитки, и портняжные иголки. Но ранение осколочное, его шить нельзя. А что можно? Что вообще можно предпринять со скудным набором медикаментов и перевязочных средств? Промыть рану и перевязать, больше ничего.

– Будет больно, – предупредил он Орлова. – Потерпишь?

– Валяй.

Михаил достал из сумки йод и индивидуальный перевязочный пакет, подумал и на всякий случай приготовил нашатырь. Произвел все возможные манипуляции, аккуратно наложил повязку. Он понимал, что дело не в самой ране, а в повреждениях внутренних органов брюшной полости. Если задеты печень, селезенка или крупные сосуды, то Саня Орлов умрет от кровотечения в ближайшие же часы. Если пострадали кишки или желудок, то это риск перитонита. По-хорошему, раненому сейчас нужна неподвижность, чтобы застрявший внутри осколок не причинял дополнительных повреждений. Но если не добраться до медицинского пункта, то все равно верная смерть. Конечно, Михаил может тащить друга, соорудив волок из лапника и веток, но с такой скоростью он Саню до квалифицированной помощи просто не дотянет. Счет времени идет на часы. А вдруг наши где-то совсем близко? Вдруг они уже сегодня смогут дойти до медпункта? В этом случае те повреждения, которые нанесет осколок при ходьбе, могут оказаться не фатальными. Но могут нанести и непоправимый вред. Тут как повезет.

– Сань, идти сможешь?

Орлов осторожно поднялся на ноги и медленно сделал несколько шагов.

– Кажется, смогу. Если не очень быстро. Бежать – это я, конечно, не потяну, а так если, потихонечку…

– Нам нужно добраться до медпункта, тебе необходима операция, иначе все может обернуться очень плохо. И варианта у нас с тобой только два: или мы пытаемся выйти к нашим, или ты остаешься здесь, а я иду на разведку, нахожу наших и возвращаюсь с транспортом.

Орлов слабо улыбнулся.

– Ну, ты же вроде как врач, тебе и решать.

– Я не врач, я пока никто, но как сын хирурга знаю: если ты пойдешь со мной, осколок может наносить дополнительные повреждения, а это нехорошо. Но если я оставлю тебя здесь, это может обернуться тем, что мы потеряем время. Я могу тебя тащить, сил хватит, но это тоже значительная потеря времени. И то, и другое плохо.

– Я пойду, – решительно сказал Орлов.

Саня Орлов шел медленно, но довольно уверенно, и Миша обрадовался, что все, кажется, нормально. Пусть потихонечку, но они доберутся до расположения советских войск, Саню отправят в госпиталь, он поправится…

С наступлением темноты пришлось остановиться. Наломали веток, соорудили что-то похожее на шалаш, чтобы защититься от холодного октябрьского дождя. Ночью Миша почти не спал, тревожно прислушиваясь к дыханию товарища и то и дело проверяя его пульс. Если еще вечером в Мише жили какие-то надежды, то к рассвету их почти не осталось. И еще за ночь прошел шок, и он вспомнил, как их перебрасывали в лес, в тыл к немцам. Только вывести из окружения забыли.

Утром Саня Орлов идти никуда уже не мог. И студент-медик Штейнберг, прошедший хорошую школу у отца-хирурга, понимал, что если в течение суток не оказать раненому квалифицированную помощь, он не выживет. Ни при каких обстоятельствах.

Но где они? И где наши части? Может быть, они совсем близко и есть возможность быстро добежать до них и попросить сантранспорт?

– Саня, если я отлучусь часа на два-три, ты побудешь один? Хочу на разведку сходить.

– Конечно, иди, – слабо улыбнулся Орлов. – Что я, маленький? Куда я денусь? Ты, главное, сам не заблудись, метки ставь, помнишь, я тебя учил?

Миша побежал через лес, мысленно благодаря Орлова за то, что тот настоял на упорных занятиях физкультурой: вот когда пригодилось умение бегать на длинные дистанции по пересеченной местности! О зарубках и метках он тоже не забывал. Еще в школьные годы Михаил много времени проводил в походах с одноклассниками по лесу: походы эти никакого удовольствия не доставляли, но от коллектива отрываться было нельзя, зато сейчас приобретенные навыки оказались как нельзя кстати.

Часа через два с половиной деревья стали редеть, впереди показалась деревня, Миша остановился и стал наблюдать. Минут через пять стало понятно, что деревня занята немцами.

Он двинулся в обратный путь. Орлов спал, лежа на боку и подтянув ноги к животу. Михаил присел рядом на землю, пощупал пульс, внимательно всмотрелся в лицо, оценивая цвет и влажность кожных покровов. Все плохо. Еще немного – и у Сани начнутся сильные боли, а чем их снимать, если в распоряжении санинструктора из препаратов только эфирно-валериановые капли, таблетки с опием, таблетки с кодеином и аспирин? Таблеток с опием хватит на сутки, максимум – на двое, а потом что?

Миша достал из сумки термометр, сунул Орлову под мышку. Тот проснулся, но не пошевелился, лишь открыл глаза.

– Ну что там? Нашел наших? – тихо спросил он.

– Не нашел. Немцев нашел. Километров пятнадцать отсюда.

– Ясно. А со мной что? Ты же должен знать, ты ведь доктор. Когда я смогу идти?

– Да какой я доктор, ты что? – Миша постарался улыбнуться. – Так, недоучка, кое-чего по верхам нахватался. Побудем с тобой здесь, пока тебе не станет полегче, потом снова пойдем. Пока сидим – как раз и порешаем, в какую сторону идти: в сторону этой деревни, чтобы попытаться ночью ее обойти, или в обратную сторону двигаться.

– Так когда я смогу идти? – настойчиво спросил Орлов. – Ты можешь точно сказать?

– Знаешь, мой отец всегда говорил, что в медицине ничего нельзя знать точно. После одних и тех же операций люди одинакового возраста и одинакового состояния здоровья поправляются по-разному: одни уже на третий день выходят во двор подымить и сестричкам глазки строят, а другие по два-три месяца лежат без улучшений.