Изотопы для Алтунина - Михаил Колесников

Этому событию посвятили на заводе специальное торжественное собрание. Произносили речи. Главный инженер Лядов вручал почетные грамоты и памятные значки. То и дело вспыхивали «блицы» фотокорреспондентов. Собрание транслировали по городскому телевидению.

Начальник цеха Самарин в своем выступлении упомянул об огромной подготовительной работе, которую проделала бригада гидропресса под руководством Алтунина, но на это никто не обратил внимания. Важен результат. Славят победителей, а не тех, кто тыкался из стороны в сторону в поисках верной дороги. Победителей славят и не судят. Скатерщикову — скатерщиково. Алтунину — алтунино...

Холодный и надменный сидел Скатерщиков в президиуме. Поджатые губы, высоко поднятые брови. Глаза, как две синих льдинки. Он принимал славу с сознанием собственного достоинства. Еще неизвестно, что было бы, если бы валы продолжал ковать Алтунин. Чужая победа всегда кажется легкой.

Когда корреспондент областной газеты спросил Скатерщикова: «Что бы вы хотели взять с собой в двухтысячный год?» — он, не раздумывая, ответил:

— Свой электросигнализатор, который рано или поздно будет принят на вооружение вопреки противодействию консерваторов.

На завод приезжала делегация строителей тепловой электростанции — той самой, для которой предназначался уникальный вал, — и снова произносились речи. По этому случаю Скатерщиков устроил даже банкет в ресторане-столовой «Голубой пресс».

Петенька понял, что пришло его время, и в самом деле превратился в своеобразного «реваншиста».

— Требую продолжить испытания электросигнализатора, — заявил он Шугаеву.

Шугаев пытался образумить его. Тогда он нажаловался в горком, написал в министерство, послал «открытое письмо» в центральные газеты, настаивая на нелицеприятном расследовании. Вокруг его имени опять поднялся шум: «Зажимают талантливого рабочего-новатора! Шугаеву не место во главе бюро автоматизации и механизации!» А Карзанова уже сам Скатерщиков заклеймил как «похитителя чужих идей, присвоившего предложение кузнеца Алтунина».

Как-то после смены Сергей подождал Петеньку у проходной. Схватил за плечо, сжал, как клещами:

— Добрый вечер. У меня есть желание поговорить с тобой.

— Нам не о чем разговаривать.

— Ты глубоко ошибаешься. Отойдем-ка вон в ту рощицу.

— Драться хочешь?

— Зачем же? Просто потрепать за ушко, чтобы не занимался пасквилянтством. Дрянь ты, и нет тебе другого названия! Я и здесь мог бы тебе влепить, да руки марать не хочется. А Карзанова не трожь, не то совсем осерчаю... Ты меня знаешь...

Испугался ли Скатерщиков? Вряд ли. Он теперь не боялся никого и ничего. Бросил вызов всем.

В исследовательскую группу Карзанова, кроме бригады гидропресса, вошли рабочие-рационализаторы из других бригад, техники и инженеры, даже сотрудники НИИ.

Пчеляков, Букреев и Носиков соорудили испытательный стенд, использовав для этого старый круглошлифовальный станок. После смены вся бригада, кроме Скатерщикова, собиралась в экспериментальном цехе. Они поверили в изотопы, и никто не заботился о личной славе. Честолюбие обрело в данном случае специфическиую форму: все гордились своей сопричастностью к решению крупной народнохозяйственной задачи и очень хотели, чтобы автоматизация свободной ковки впервые была бы осуществлена на их родном заводе. И хотя каждый трудился не за страх, а за совесть, основным помощником Карзанова оставался все же Алтунин. Они вдвоем ежедневно проводили в экспериментальном цехе многие часы. И язык, на котором они изъяснялись, часто был понятен только им двоим.

— Мне кажется, надо регулировать радиоизотопный блок на минимально возможную чувствительность, — говорил Алтунин.

— А не заблуждаетесь ли вы, дражайший Сергей Павлович?

— Интуиция, Андрей Дмитриевич.

— На кой черт мне ваша интуиция? Дайте цифры, цифры! Интуиция... Вначале нужно ею обзавестись!

Сергей не сердился.

— Есть цифры. Вот осциллограммы.

Карзанов неторопливо просматривал предложенные ему материалы и говорил убежденно:

— Расшифруйте три тысячи процессов, а не тридцать, тогда я вам поверю.

— Мы так никогда не выберемся из начального периода. Время-то бежит...

— Зато не получим стальной болванкой по черепу. Научная добросовестность прежде всего. Поспешать, конечно, надо, но не за счет упрощенчества. Наш блокирующий радиоизотопный прибор не должен дать ни одного холостого срабатывания! Ни одного. Иначе все придется начать сначала. Здесь, на стенде, мы его испытаем при семи миллионах операций... Вот и укладывайтесь в жесткие сроки, чтобы ни одна минута зря не пропадала. Действуйте, действуйте! Подайте мне три тысячи и семь миллионов!..

И так день за днем, неделя за неделей. А когда выдыхались, — не простившись, расходились в разные стороны, сердитые друг на друга, раздраженные.

Бросить бы все, иногда сетовал Сергей, и укатить к морю или забраться в таежную глушь. Для чего человек родится?.. Хорошо Карзанову рассуждать о ложных ценностях: он живет в мире своих изотопов, и ничего другого для него не существует. А все-таки не прав Скатерщиков, приписывающий ему собственный жизненный принцип: цель оправдывает средства. У Карзанова на первом месте — научная идея. Он фанатик идеи. И средства для осуществления идеи у него честные.

Когда Скатерщиков вел честную борьбу за свое программное управление, Кира его всячески поддерживала, они вместе подписывали заявления и жалобы в нужные инстанции. А теперь? Заявление на Карзанова и Шугаева прдписано уже одним Скатерщиковым.

Сергей мог бы торжествовать: его предсказание начинает сбываться. Но он не торжествовал.

А почему Кира не уезжает в Москву? Пора ведь. Может быть, заболела?..

Не вытерпев, позвонил. Был уже поздний час. К телефону подошел Юрий Михайлович. Сразу узнал голос Алтунина.

— Ты что, лешак, сам не спишь и другим спать не даешь? — загудел в трубке его голос.

Сергей смешался, хотел извиниться и повесить трубку, но неожиданно услышал Киру. Должно быть, Самарин догадался, почему звонит Алтунин, и передал трубку дочери.

— Сергей, это ты?

— Это я, Кира! — закричал он, обрадовавшись, будто она была за десятки тысяч километров и их внезапно могли разъединить.

— Слушаю тебя.

Он сглотнул горячую слюну.

— У тебя все в порядке?!

На том конце провода молчали. Слышно было только дыхание.

-— Я жду тебя!.. — выкрикнул он, испугавшись, что она повесит трубку. — Жду! Каждый день жду...

И она действительно повесила трубку. Так ничего и не узнал Сергей о причинах ее задержки с отъездом в Москву. Но она все-таки подошла к телефону. А могла и не подойти. Значит, здорова и ничего особенного не приключилось.

Алтунин вздохнул полной грудью, уселся на круглый стул в коридоре и долго сидел так, погруженный в смутные, полудремные думы.

В экспериментальном цехе велась пока лишь предварительная работа: снимали осциллограммы шлейфовым осциллографом, проявляли их, расшифровывали. Материал накапливался постепенно — кропотливое дело. Но это был необходимый этап, который мог занять много месяцев, а то и год, два...

Сегодня у Алтунина что-то не ладилось. Он был один в экспериментальном цехе, стоял возле круглошлифовального станка, подсвеченный со всех сторон лампами дневного света, и думал. Как все просто на бумаге, в чертежах! Казалось бы немудрящее дело — определить погрешность датчика...

На подвижном столе станка с помощью кронштейна был закреплен источник бета-излучения. На станине находился бета-зонд, электрически связанный с радиоизотопным блоком. Рядом на обыкновенных письменных столах располагалась остальная аппаратура. Сергей включил шлейфовый осциллограф — пусть прогреется. Затем привел в движение станок. Вся система заработала. Алтунин устало опустился на стул.

Луч осциллографа чертил невидимые кривые на фотобумаге. Дрожали, метались из стороны в сторону стрелки приборов. Гудели перегретые трансформаторы.

Было тихо и как-то неестественно светло. Под этим мертвенно-белым светом отдыхал темно-синий гидропресс, переработавший на своем веку горы всякого металла, терпеливо ждал своего часа, когда придется выступить в новой роли — автоматизированным агрегатом. Впервые в истории кузнечной техники ему привесят на верхнюю губу ампулу с изотопом, и эта ампула совершит чудо: старенький П-156 станет сам определять параметры поковки, устанавливать режим работы и сделается всесоюзной знаменитостью — о нем напишут в газетах, его будут пытливо осматривать делегации с других заводов, из научно-исследовательских институтов.

На огромные — от потолка до пола — окна экспериментального цеха тяжело наваливался ночной мрак. И Алтунин сидел здесь, как в аквариуме, — весь на виду у звезд, у далеких-далеких галактик. Он делал свое кропотливое, упорное дело, возможно, не такое уж огромное в галактических масштабах: просто-напросто торопился освободить себе подобных от тяжелого физического напряжения, только-то и всего...