Тени войны - Алекс Орлов

Решив прояснить вопрос об этих неизвестных существах, Морис снова обратился к вознице.

— Послушай, дружище, — с подчеркнутым безразличием начал он, — а кто они такие, эти туряки?

— Туряки-то? — Раб почесал лысую фиолетовую голову и ткнул пальцем вперед. — Вон видишь, все воины доспехи надели — мы идем по земле туряков. Это люди такие… дикие, с большими дубинами. Очень сильные и волосатые, — тут раб покосился на Мориса, — вроде тебя.

— Да ты что, издеваешься?!

— Мо-рис… — раздался за спиной нежный голос. И Морис замер, боясь, что ему показалось. Однако голос повторил настойчивее: — Мо-рис…

Они сидели на мягких подушках, взявшись за руки, и молчали. Им было хорошо. Морис хотел было что-то сказать, но потом передумал. И они снова молчали.

— А-а-а-а! У-у-у-у!.. — завыли откуда-то хором, жутко, как будто это выла целая стая волков. А затем со всех сторон послышались крики солдат:

— Туряки! Туряки!

Кибитка резко остановилась, старый раб, всхлипывая от страха, неловко спрыгнул с козел на пыльную дорогу. Вот его худые колени простучали по земле — старик пополз под телегу. Удар — бедняга очень спешил и едва не разбил себе голову о деревянную ось.

Со всех сторон уже доносился шум битвы: треск дерева, крики, предсмертные хрипы.

Вдруг совсем рядом раздались хрюкающие звуки, и кто-то невидимый, тяжело топая, подбежал к кибитке. Послышались громкое сопение и умоляющие крики возницы, который отчаянно цеплялся за кибитку и невероятно ее раскачивал, однако неведомая сила тащила его к себе, проявляя нетерпение и издавая низкий утробный рык.

Морис вскочил с подушек и, путаясь в пологе, поспешил вылезти наружу. Щурясь от яркого солнца, он увидел трехметрового гиганта, покрытого безобразными пучками черной шерсти. Одной рукой гигант раскручивал, словно дохлую кошку, орущего раба, а в другой держал суковатую дубину.

Крутанув старика еще пару раз, туряк шмякнул его о твердую дорогу, подняв при этом облако серой пыли. Визгливый, раздражающий крик оборвался, и Морис очнулся от шока.

Вокруг кипел бой. Волосатые великаны, размахивая своими дубинами, смело нападали на превосходящего их по численности противника, но солдаты тоже бились храбро и ловко уворачивались от летающих в воздухе дубин, ухитряясь наносить ответные колющие удары железными иглами. Недостаточно проворные храбрецы попадали под дубины и, брызгая мозгами, бесформенными кулями валились на землю.

Туряков было чуть больше сотни, но они сильно теснили войско императора. Несмотря на свои размеры, эти гиганты легко передвигались, уклоняясь от молниеносных выпадов и мгновенно переходя в атаку.

Вокруг испуганно метались потерявшие всадников буйволы. Натыкаясь друг на друга, они давили всех, кто попадался на их пути.

По полю боя на белом буйволе носился туда-сюда Сеик. Он размахивал плетью и громко кричал, пытаясь собрать своих пращников и организовать оборону. Его буйвол тяжело поводил окровавленными боками, расцарапанными шпорами, и ронял с губ клочья пены.

Туряк, стоявший возле повозки Мориса, несколько секунд смотрел на вмятый в пыль труп, затем обернулся и увидел новую цель. Он тотчас взмахнул дубиной, но Морис оказался проворнее, и страшный удар разнес в куски переднее колесо телеги. Затем последовал еще один взмах, дубина расщепила борт повозки. Однако Морис снова прыгнул в сторону и остался цел, а упряжка из пестрых буйволов рванула с места и, роняя доски, оси и прочие запчасти, понеслась прочь, поднимая за собой пыльный шлейф. И вместе с ней умчалась Анупа.

Туряк досадливо заурчал и стал махать дубиной с утроенной силой. Теперь уже Морису пришлось по-настоящему туго. Он катался в пыли, приседал и уходил от удара свистящей в воздухе дубины.

Один раз она все-таки скользнула по виску, потекла кровь, заливая глаза. Морис понял, что так долго не протянет. Отпрыгнув в очередной раз, Морис пустился наутек. Добежав до первой подходящей палки, он вооружился ею. Это была хорошая двухметровая рейка с острым сколом на конце. Теперь Морис был готов к отражению атаки.

— Ну-ка, проверим, какой ты шустрый! — зло закричал он и ударил, целясь в голову туряка, однако тот легко парировал удар своей суковатой дубиной. Отбил он и следующий. И еще… Гигант оставался неуязвимым, и на его волосатом лице появилось подобие издевательской улыбки. Морис растерялся, но лишь на мгновение — деревянная рейка с низким шмелиным жужжанием, словно пропеллер, стала вращаться в его руках по очень сложной траектории. Она летела то слева, то справа. В следующую долю секунды появлялась сверху. Она была нигде и везде.

Неожиданный удар пришелся туряку в ухо. Тот взвыл и, выронив свое оружие, схватился за ушибленное место — ему было очень больно. Удары посыпались один за другим, рассекая лицо волосатого монстра в кровь и отбивая ему руки. Непрерывно избиваемый, в каком-то порыве отчаяния, он дико заорал и кинулся на своего обидчика. А Морис, перехватив рейку поудобнее, выставил вперед ее острый конец. Туряк с разбегу налетел на острие и, получив глубокую рану, схватился за рейку обеими руками. Он выдернул пику из груди и отбросил ее в сторону, затем сделал шаг, но ноги его уже не слушались, и, обливаясь кровью, гигант опустился на колени. В последний раз взглянув на торжествующего врага, он завалился на бок.

Под прикрытием обоза Сеик сумел построить оставшихся в живых пращников, и вскоре их кожаные ремни дружно захлопали. Золотые пули засвистели в воздухе и стали быстро находить свои жертвы. Два туряка рухнули как подкошенные, а остальные получили ранения разной степени тяжести. Залп пращников повторился, и его действие было еще более сильным. Тяжелея от потери крови, туряки начали пропускать удары, и железные иглы императорских солдат заставляли их падать на трупы поверженных ими врагов.

После вступления в бой пращников солдаты приободрились и уже добивали последних волосатых колоссов. А спустя еще полчаса среди сваленных в кучу трупов солдат и туряков бродили рабы. Они собирали оружие, снимали с мертвых доспехи и грузили на обозные телеги.

33

Теплая летняя ночь ласкала спящий город сотнями струящихся запахов: разбитые дороги на окраине пахли сухим навозом и пылью, стены домов, завоеванные буйно цветущим плющом, источали запах остывающего камня и меда, а в еле курившихся дымках над очагами призрачно рыскали запахи пряностей, подгоревшего мяса и печеных фруктов.

Человек шел по узкой улочке, внимательно разглядывая дорогу и осторожно перешагивая через канавы с нечистотами. В неряшливых тупиках и переулках то там, то здесь злобно возились крысы, разбойной ватагой гонялись за кошками и собаками, не имеющими хозяина и теплого угла.

Иногда крысы пробегали прямо по ногам шарахавшегося от них человека. Он чуть не терял сознание от прикосновения их цепких лап и грязных хвостов. Всякий раз ему казалось, что голодные животные набросятся на него всей сворой и начнут пожирать, давясь внутренностями и ссорясь из-за лакомых кусков, а уже на следующую ночь он, растерзанный, среди обгаженных стен, будет существовать только в виде крысиного помета, равномерно распределенного по норам в целом квартале.

Тьфу! Что за чушь! Скорее, скорее идти! Как можно скорее! Однако куда идти — он не знал. Зачем идти — тоже не мог ответить. Но необходимость движения цепко держала за горло. Она душила, заставляла метаться по улицам, оккупированным сотнями, тысячами крыс. И вот уже их целый миллион. Они текут рекой, волоча в своей стремнине кричащих, упирающихся людей, домашнюю утварь, столы, стулья, кровати и посуду.

Все это качается на волнах кипящей шерстяной реки, постепенно стачиваясь в бесчисленном количестве острых зубов. Захваченный врасплох крысиным наводнением путник взобрался на лежавший посреди улицы большой камень. Он боялся ступить в эту ужасную реку, но и не мог оставаться на месте, чувствуя, как костлявая рука на его горле сжимается все сильнее и сильнее, дыхание становится хриплым, глаза лезут из орбит. Собравшись с духом, человек шагнул в кишащее крысами море. Он почувствовал, как его ноги коснулись дна.

Крысы достигали ему до пояса, но пока не трогали. Путник брел против течения, но дышать ему становилось легче, и крысы перестали быть такими отвратительными. Они щекотали путника своими шерстяными спинками и грели набитыми человечиной животами.

Внезапно навстречу бредущему по крысиной реке выплыло сердце. Самое обычное — пульсирующее, живое, с неровно обгрызенными краями торчащих белых сосудов. Сердце плыло прямо на него. Оно было измучено борьбой с крысами и из последних сил уворачивалось от их острых зубов. Крысы злились, но никак не могли сожрать вкусное сердце. И человеку стало жаль его. Он подхватил сердце и прижал к груди. За это крысы тотчас вцепились в предателя зубами, причинив ему нестерпимую боль. Человек страшно закричал и рванулся к берегу. И, как ни странно, берег появился. Настоящий, песчаный, с мирно накатывающимися волнами. Вдоль всего берега простиралась белая стена, и в этой стене была одна-единственная дверь.