Волкогуб и омела - Шарлин Харрис

— Совсем не обязательно, чтобы это было так, как у тебя сейчас. Это можно контролировать. И можно вести при этом нормальную жизнь. Хотя бы в основном нормальную.

— Как? — спросил он, скрипнув стиснутыми зубами. Будто она ему сказала, что можно улететь на луну или выкопать в земле яму и достать оттуда миллион.

— Надо по-настоящему захотеть.

Натянув на себя улыбку, больше похожую на гримасу, он посмотрел в затуманенное окно на сереющую заснеженную парковку. И сказал с едкой иронией:

— Так это у тебя просто получается.

— Я такого не говорила. Это очень не просто. Я много времени провожу в борьбе с внутренним волком.

— Так и я тоже. И он побеждает.

— Тогда тебе надо понять, как побеждать самому.

Он коротко рассмеялся:

— Ты не хотела бы открыть психологическую консультацию? Типа «помоги себе сам»?

Она едва не спросила его, слушает ли он радио или смотрел ли последнее время телевизор. Ясно, что нет, иначе бы уже что-нибудь сказал про ее передачу. Она только улыбнулась хитро своему отражению в столешнице:

— Мне такое приходило в голову.

Дэвид несколько успокоился. Пару раз в жизни Китти говорили, что она слишком много разговаривает, но опыт ей говорил, что разговор может улучшить практически любую ситуацию. От разговора бегущий невесть куда одинокий вервольф может почувствовать себя чуть менее одиноким.

Из кухни вышла Джейн, направляясь прямо к телевизору. Она хмурилась, прижимая к уху сотовый телефон.

— Да, поняла, — сказала она. — На каком канале?

Подтащив табурет к телевизору, она остановила ленту. Щебечущая Донна Рид прервалась на полуслове.

Вместо фильма Джейн включила новостную передачу, прибавила звук и отодвинулась, чтобы посмотреть.

Молодая корреспондентка стояла посреди зимнего ландшафта, на продуваемом снежном поле у подножия недалеких холмов. Вокруг нее кружились отдельные хлопья снега. Освещенная резким прожектором, она тревожным голосом сообщала:

— …серия жестоких убийств. Кровавый характер этих преступлений заставляет правоохранительные органы считать, что преступник использует какую-то служебную собаку. Никаких подробностей полиция не сообщает. Власти обращаются к жителям с просьбой оставаться в домах и запирать двери, пока убийца на свободе.

Позади репортерши кипела обычная деятельность на месте преступления: три-четыре полицейские машины, множество народу в мундирах и в штатском, деловито снующих в разные стороны, и многие мили желтой огораживающей ленты. Камера мельком показала расплескавшуюся по снегу кровь и застегнутый мешок с трупом, и декорация сменилась.

Ведущий в студии повторил предупреждение — оставаться в домах, — и прокрутил на экране информацию: пять убийств за день, жестокость выполнения заставляет предположить, что убийца — озверевший маньяк.

Джейн убрала телефон, бросилась к двери, заперла ее.

— Надеюсь, никто не возражает. — Она оглядела посетителей, нервно улыбаясь. — Это всего в нескольких милях отсюда.

Никто не стал спорить.

Он говорил, что менялся, охотился, убивал. И не помнит.

Долгую секунду Китти смотрела на своего визави. Он отвернулся, барабаня пальцами по столу, осел как-то в пластиковой кабине, будто ему неуютно было в замкнутом пространстве.

Не стоит сразу подозревать худшее, но ситуация Дэвида вызывает вопросы. Откуда он появился? Что он делал до того, как очнулся и нашел — украл — одежду, в которой он сейчас? Могло ли это быть?

Она одно знала точно: Дэвид — вервольф, а вервольфы способны на жестокое и кровавое убийство.

— Вставай, — сказала она ему, чуть ли не буркнула. Ей не нравилось проснувшееся в ней чувство — ярость, от которой зашевелился в ней волк и кровь побежала быстрее. Такое чувство нужно держать под контролем. Но она уже предложила ему дружбу, и не хотела, чтобы это оказалось ошибкой.

— Что такое? — спросил он, понизив голос.

— Пойдем, поговорить надо. — Она мотнула головой в сторону туалетов, в коридорчике у нее за спиной.

Глядя на него в упор, Китти встала и подождала, пока встанет он. Потом резко направилась в коридорчик, увлекая Дэвида за собой.

Она затянула его в женский туалет. Если кто заметит, пусть себе думает что хочет. Держа Дэвида за ворот, она приперла его к стене. На чистой браваде старалась изобразить крутую и сильную. Если бы он захотел, мог бы зашвырнуть ее в угол, фокус был в том, чтобы не дать ему такой попытки. Подавить, изобразить доминирующую альфа-особь, и надеяться, что у него включатся инстинкты уважения и подчинения.

— Где ты был, пока сюда не явился? — спросила она в упор.

В общем, ее поведение дало результат. Он едва ли не дрожал, старался не смотреть в глаза. Ментально поджал хвост.

Она не была заранее уверена, что получится.

— Я шел по дороге. Просто шел.

— А до того?

— Не был на дороге. — Он занервничал, стал отворачиваться, переступать с ноги на ногу. — Я превратился. И не знаю, где это было.

— Что ты помнишь?

— Почти ничего.

Голос был тихий, полный страдания.

Она это могла понять: умение помнить требовало тренировки, контроля. И даже тогда воспоминания получались нечеткие, нечеловеческие, принесенные волчьими органами чувств. А у него вообще никакого контроля не было.

— Ты охотился? — спросила она, надеясь на какую-то искорку памяти. — Ты убивал?

— Конечно! Потому что для того мы и вервольфы.

Он попытался высвободиться, отодвинуться от нее. Она приподняла губу, рыча, и он застыл.

— Думай! Думай, тебе говорю! Что это было? Кого ты убивал? Большая была добыча? Маленькая? С мехом или без?

Он зарычал, оскалив зубы, от него волной поплыл запах зверя.

Она слишком сильно на него нажала и чуть не струсила сейчас, чуть не сдала назад. Агрессивность его была почти осязаема, и это ее испугало. Но Китти не отступила. Быть альфой — это было совершенно новое ощущение.

— Значит, ты мог убить человека, — сказала она.

Он отодвинулся, закрыл лицо руками, и она едва расслышала его шепот:

— Нет. Нет, это невозможно. Этого просто не может быть!

Он не знал — честно, искренне не знал. И что же ей теперь с этим делать?

Она попыталась снова, на этот раз спокойнее. Собрав все свое искусство консультанта, приобретенное за последний год.

— Попытайся подумать. Помнишь какие-нибудь картинки? Запахи, эмоции. Любую зацепку. Любую.

Он уверенно покачал головой.

— Не знаю, как это у тебя, а я ничего не помню. И ничего не знаю!

— Ничего?

— Пустота. Но ты — как ты помнишь? Не можешь ты помнить.