Предвестники Мельтиара - Влада Медведникова

Но корабль не пройдет сам среди скал, не сможет причалить. Я должен петь.

Первый звук вырвался в воздух, заново разрывая сердце, и корабль ответил, песня полета зазвенела в нем громче, подхватила меня. Она мчалась, и все исчезало, гасло, — оставалось лишь море, небо и песня.

Нет ничего прекраснее магии.

40

Город изменился.

Я почувствовала это сразу, как только машина раскрылась, выпустила меня. В первый миг мне показалось, что черный пол ангара дрожит, — но это был звук нашей силы. Горящая и чистая, она мчалась сквозь воздух, сквозь плиты и камни, уходила наружу, к земле и открытому небу. Стены города больше не сдерживали ее, — мир стал свободным, и жизнь возвращалась к нему, свет возвращался, возвращались звезды.

Город стал тише.

Я не могла понять это чувство, — ведь ангар бурлил, машины опускались, двигатели пылали и пели, люди смеялись, обнимали друг друга, — черная одежда, черные повязки и оружие повсюду. Потоки горячего воздуха текли вверх, к колодцам, всплески крыльев мелькали там, исчезали в сияющем свете. Нижние ворота были раскрыты, там толпились люди, ждавшие в городе нашей победы, — они кричали, махали нам, их разноцветная одежда сверкала на фоне черных стен.

И все же город стал тише — или просто весь мир теперь звучал вместе с ним.

Машина второй четверки была рядом с нашей — ее воины стояли, прислонившись к борту, уже без доспехов и шлемов. Рядом с Киэнаром был его напарник, рядом с пилотом — защитница машины, воздух звенел от их радости, уверенности и силы.

В день, когда началась война, я шла через ангар одна, без Лаэнара, — и Киэнар сказал мне быть самой сильной. На этом самом месте, но так давно — когда мир еще не был очищен.

Мои мысли стали громкими сейчас, а чувства рассекали воздух, — и Киэнар обернулся.

— Арца, — сказал он. — Ты прекрасно сражалась.

Он сжал мое плечо, и я поняла, — он говорит искренне. И ему жаль меня — он не верит, что Лаэнар вернется.

Я полной грудью вдохнула ликование, пылающее повсюду, отогнала боль и сомнения на самое дно души и сказала:

— Как мы все.

— Да. — Киэнар кивнул и засмеялся. — Как мы все!

Я не замечала раньше, что вода в городе такая прозрачная. В ней был привкус металла, преломлялся белый свет и она сама казалась электричеством, живым потоком.

Амира просила прийти скорее, я знала — они с Рэгилем будут волноваться, если я задержусь. Но мне трудно было выбраться из-под потока воды — он лился, прохладный и чистый, и все мысли становились такими же прозрачными, а чувства сияли ярче.

Я снова слышала слова Мельтиара, и страх расцветал в сердце, — медленно, один за одним поднимались его ледяные лепестки. Я чувствовала, — еще немного, и я не удержусь, мой страх вырвется наружу, немым вопросом метнется к Мельтиару. Но я его звезда, я ничего не должна бояться.

Я выключила воду — воздух сразу стал холодным и колким — и вышла из душа.

Весь год я думала о дне, когда начнется война, и о дне, когда она закончится. Мечтала, как вернувшись в город, я одену самую красивую рубашку. Такая тонкая, почти прозрачная черная ткань, пуговицы, мерцающие звездным светом… И теперь, надевая ее, я зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Восторг, боль и страх сокрушали меня, разрывали на части.

Снаружи уже наступила глубокая ночь, — и верхние лампы в коридоре горели приглушенно, белый свет сплетался с красноватым мерцанием сигнальных огней. В это время в городе всегда было тихо, — но не сегодня.

Коридор был полон звуков. Шуршали, открываясь, двери, звучали голоса, шаги эхом разносились по черной плитке пола. И в столовой никогда не было столько народу, как сегодня: люди сидели повсюду, бродили среди стеллажей, выбирали еду. Звенели стаканы, кто-то смеялся, кто-то пел. Девушка у входа плакала, прижавшись лбом к косяку двери, темноволосый воин обнимал ее, повторял отчаянно и тихо: «Пойдем наверх. Нам надо наверх». Их горе затмевало все, ранило так остро, и я поняла, — их было трое раньше, но одна звезда погибла.

Сколько звезд погасло на войне?

Я увидела Рэгиля и Амиру, села рядом с ними. Несколько минут мы молчали, соединив руки. Наша тревога, радость и наши души, — все было общим сейчас.

— Когда вы ели в последний раз? — спросила Амира.

Я покачала головой и потянулась к тарелке.

Еда в городе была простой и привычной, и в ней, как и в воде блуждал прозрачный, электрический привкус. Я попыталась прорваться сквозь вихрь последних дней и вспомнила жгучую похлебку, — мы ели ее в столице, сидя на ступенях разрушенного дворца. Вспомнила продымленное мясо, сухой хлеб, яблоки и золотистый напиток в деревянных бочках.

— Я не хочу спать, — сказала Амира. — Мы можем подняться на перевал, подождать там восхода солнца.

Подождать, пока Мельтиар позовет нас.

Я поняла, — Амира волнуется за меня, Рэгиль волнуется за меня, не хотят оставлять одну.

Я улыбнулась им и сказала так спокойно, как только могла:

— Не сегодня.

— Мельтиар позвал тебя? — спросил Рэгиль.

— Нет, — ответила я и поднялась из-за стола. — Но я все равно к нему пойду.

Я прижала ладонь к его двери. Темная поверхность была холодной, хранила наши имена. Изнутри не доносилось ни звука. Какой я увижу его комнату, если дверь откроется передо мной? Там ли он? Он может быть где угодно: дома, возле зеркал прорицателей или еще выше, в залах, куда не добраться ни по ступеням, ни на крыльях. Он может быть в любом уголке мира, ведь весь мир снова наш.

Но я знала, что он у себя.

— Арца, — сказала я, и дверь выскользнула из-под моей ладони, ушла в стену.

Внутри бурлила темнота. Она накатывала на порог, льнула к стенам, свивалась реками на полу. Воздух над ней дрожал летним маревом, обжигал легкие вкусом грозы.

— Осторожно!

Мельтиар поймал меня за руку, провел между бурных рек. Повинуясь ему, они отхлынули, открыли путь. Двери сомкнулись за моей спиной.

— Не касайся потоков, — сказал Мельтиар. — Это яд и исцеление, обращенные вспять.

Я подняла взгляд, хотела заговорить, но Мельтиар толкнул меня к стене, стиснул мои плечи, наклонился ближе. Я видела, как в его волосах угасают искры темноты, а глаза становятся еще чернее, еще глубже.

— Через четыре дня, — сказал Мельтиар. Мне было жарко от его рук, от его слов, я не понимала, о чем он говорит. — Лаэнар будет там, где горы уходят в море.

— Лаэнар вернется? — Я словно издалека слышала свои слова, удивленные и ломкие, похожие на осколки стекла.

— Да, — ответил Мельтиар. Он был так близко, его голос касался моих губ. — А если не вернется, я заберу его сам.

Он отстранился на миг — грозовой воздух прошел между нами — и указал на волны темноты.

— Я верну ему память, — продолжал он. — Каждое мгновение. Верну тем же оружием, которым ее отняли. Но ему будет больно.

— Мне больно, — сказала я, — от того, что он с врагами.

— Я знаю, — проговорил Мельтиар. — Мне тоже больно, Арца.

Он был так близко, его руки скользили в моих волосах, дыхание касалось кожи. И все чувства проникали еще глубже, — в душу, в кровь, в каждое биение сердца. Я не могла говорить, но мысли вспыхивали сами, — молнии и выстрелы в пылающем небе.

Тебе не должно быть больно, никогда. Я сделаю все, чтобы…

— О, молчи, — прошептал Мельтиар, и я обняла его, закрыла глаза.

Есть пять миров, иначе называемых частями суши, и мир, что лежит к юго-западу от сердца льда, стал нашим новым домом. И путь до других миров долог, плыть много дней и недель. Но меж миров разбросаны острова, где путник может отдохнуть и переждать бурю. Ближайший к нам приют — Королевский остров.

Добравшись до мира, который мы теперь называем своим, наши предки стерли с карт координаты покинутой родины и позабыли дорогу к ней. И у них были на то причины.

Родиной предков был прекрасный мир. Плодородный, с широкими реками, с садами, где трижды в год собирали урожай. Белые мощеные дороги соединяли города, каждый из которых был больше Атанга. Но не все в этом мире были счастливы.

В замках с высокими шпилями и яркими знаменами, жили люди, облеченные властью. Но использовали эту власть лишь для своей выгоды и удовольствий, и от того простые люди прозябали в нищете и ютились в трущобах.

Из всех людей благородного происхождения, лишь орден всадников беспокоился о бедняках. Долгие годы всадники пытались изменить хоть что-то, но властители городов, не желавшие терять богатства и силу, ополчились на них и объявили изгоями в собственной земле.

Но многие простые люди, уже не желали терпеть и смиренно переносить гнет. Они брали оружие и стекались в крепости всадников, готовые сражаться за лучшую жизнь. Но армия властителей была сильней, и выбор был — сдаться или погибнуть.